говорил, что зашиваешься без людей. Вот тебе в бригаду.
Голубые глаза с холодной насмешкой прошлись по Эркину.
– Ага. И надолго?
– Хочу навсегда, – как и коменданту, ответил Эркин.
– Так, посмотрим. Работал уже грузчиком?
– Да.
– И где?
– На станции.
– А чего ушёл?
– Так получилось, – глухо ответил Эркин.
Судя по недоверчивому тону и вопросам, здесь об индейцах тоже… по той тройке судили. Хреново.
– Ну, ладно, – кивнул Медведев. – Людей всё равно не хватает. Когда приехал, сегодня?
– Да, – кивнул Эркин.
– Ладно. День на устройство. Выйдешь в четверг. Смена с семи. Первый рабочий двор, запомнил? – и уже не глядя на Эркина. – Ладно, Антоныч. Посмотрим, что ты к моему берегу прибил. Бывай.
Когда за ним закрылась дверь, Антоныч, будто ничего и не было, продолжил:
– Твоя проходная номер два. Придёшь без четверти семь.
Эркин кивал, внимательно слушая. Антоныч объяснил им, где находятся проходные, они спрятали пропуска и табельные номера, попрощались и вышли.
На улице Женя посмотрела на Эркина и улыбнулась.
– Ну вот. И работа есть. Теперь всё будет хорошо.
Эркин ответно улыбнулся.
– Да, теперь всё будет хорошо. Теперь в Комитет? Да, Женя?
– Да, – Женя огляделась по сторонам и удивлённо засмеялась. – Смотри, уже вечер. Это мы столько здесь были?
Действительно, воздух вокруг наливался синевой, даже снег казался голубоватым. Эркин посмотрел на часы.
– Женя, ещё четырёх нет.
– Всё равно, – Женя потянула его за рукав. – Идём скорей. Сейчас спросим, где вокзал.
– Ага, – кивнул Эркин. – Подожди, Женя, сейчас я соображу. Ага, пошли.
Народу вокруг заметно прибавилось, светились витрины и окна, и уже медленно загорались уличные фонари. Они шли рядом, Эркин вёл Женю под руку и… и никто ничего, ни одного злого или пренебрежительного «белого» взгляда. Да… да ради одного этого он на всё согласен. Ну, ничего, он докажет, что может и умеет работать. Сила есть, а смолчать и стерпеть он сможет, двадцать пять лет этому учился, смог выжить там, значит, и здесь сможет. Бригадир – это как главный в ватаге, ему тоже абы кто в ватаге не нужен. И Арч, и Одноухий свои ватаги сбивали крепко, этот… Медведев не дурнее же их. И снег совсем не мешает, и не так уж холодно, как кажется.
– Ой, – удивилась Женя, – смотри, Эркин, уже вокзал. А вон и Комитет. Сначала туда, ладно?
– Конечно, – согласился Эркин.
Алиса проснулась и села, протирая глаза. Где это она?
– Мама, – позвала она, – Эрик. Вы где?
Ей ответила тишина. Она была одна, совсем-совсем одна.
Алиса уже вспомнила, что это их новая квартира, и что ей сначала здесь даже понравилось. Но мама и Эрик ушли, а её оставили. Ушли на работу. Как… как тогда. И совсем темно уже. Уже ночь, а их нет. Алиса встала и отряхнула платье. А то мама увидит, что она спала на полу, и рассердится. А ведь она себя хорошо вела, ничего не трогала. Ходила, смотрела в окна, потом немного побегала, потом… потом заснула. Ну, она же одна. И ей уже страшно. Если мама с Эриком сейчас не придут, ей будет страшно.
Она вышла в прихожую, но там было совсем темно. Алиса подошла к двери, осторожно тронула ручку. И услышала шаги. Кто-то большой и наверняка очень страшный топотал за дверью. И остановился. Это не Эрик. И не мама. Если он войдёт…
Алиса попятилась и бегом вернулась в кухню. А… а она сейчас спрячется, и этот большой и страшный её не найдёт. Ей рассказывали, как надо прятаться и сидеть тихо-тихо. Она огляделась в поисках такого убежища. Макса от патрулей в шкафу прятали, а Данилку и Раиску в сундуке. А Катька под нарами сидела. И другие… кто где. И под кроватями, и в ямах. И она сейчас спрячется. А… где же шкаф? И сундука нет. И нар. И ей что, спрятаться негде?! И тут она увидела шкаф. Как раз такой, что в нём её уже точно никто не найдёт.
Где-то снова простучали шаги, с улицы донеслись громкие голоса. Опять Хэллоуин идёт?! Алиса решительно открыла дверцу под раковиной, залезла внутрь и притянула дверь за какую-то железяку. Что-то щёлкнуло, и дверца плотно закрылась. Вот так! И пусть Хэллоуин теперь её ищет, ни… – мамы нет, так что можно – ни хрена он не найдёт! Она его обманула! Алиса поёрзала, устраиваясь поудобнее, и закрыла глаза. Когда спишь, то ничего не страшно. Рядом что-то уютно сипело и булькало. Она прислонилась головой к стене и заснула.
Из Комитета Эркин вышел в несколько ошарашенном состоянии. Одно дело слушать о ссудах, а потом гадать, сколько дадут, и обсуждать, как бы такие деньжищи потратить с пользой. И совсем другое – получить на руки толстую пачку денег. Такую толстую, что ни в бумажник, ни во внутренний карман не влезала, и пришлось, как тогда в имении, получив под расчёт, делать свёрток, правда, не из портянки, а из носового платка и прятать под рубашку за пазуху. А бумажник, чтоб на груди не так сильно выпирал свёрток, пришлось переложить в задний карман джинсов. Что и неудобно, и опасно: воры-карманники всюду водятся. И вот так просто-запросто. Отметили в разных книгах место постоянного проживания и место работы, открыли металлический шкаф-сейф – сразу вспомнил название Эркин и даже успел мельком удивиться, что открыто стоит, а не загорожен другим шкафом или баром, ну да, и в лагере он такие видел, просто их никогда при нём не открывали – и достали пачки, Женя потом долго расписывалась в нескольких книгах и на отдельных листах.
На улице было уже совсем темно. Проверяя себя, Эркин посмотрел на часы. Всего-то и пяти ещё нет, а темно уже как. Прямо ночь.
– Теперь в магазин, – решительно сказала Женя. – Ведро, метла, совок… У нас же ничего нет. И спать сегодня на полу придётся. Идём, я хозяйственный вон там видела. Заберём вещи и домой. Об остальном завтра будем думать. Ну же, Эркин, очнись.
– Да, – Эркин тряхнул головой, едва не уронив ушанку. – Так, Женя. Давай, деньги из бумажника ты сейчас к себе положишь, чтобы не доставать лишний раз.
– Конечно, – согласилась Женя.
Эркин огляделся, проверяя, нет ли рядом кого слишком любопытного, достал бумажник и отдал Жене пятисотенную.
– Много, Эркин.
– В магазине разменяем, – решил Эркин.
Женя спрятала деньги в сумочку и взяла его под руку.
– Пошли?
– Пошли.
В хозяйственном оказались посуда и всякие хитрые приспособления для кухни. Женя поахала, повздыхала и решительно сказала:
– Нет, и вещи, и посуду
