— Все-таки не забывайтесь, — пробормотал сквозь зубы чиновник, — одна служба — это еще не правительство. Это не наша вина, если в стаде завелась паршивая овца.
— Ошибаетесь. Это ваша вина. Потому что у нас в стране есть Министерство экономики, и, по моему слабому бандитскому разумению, этого министерства вполне бы хватило, чтобы надзирать за аэропортом Рыкове. Но когда я поинтересовался, а кто, кроме СТК, мог бы курировать Рыково, то выяснилось, что помимо Министерства экономики у нас есть еще Министерство промышленности и торговли и Министерство транспорта, а помимо Министерства транспорта есть еще Федеральная служба регулирования естественных монополий на транспорте, и Федеральная авиационная служба, и Служба транспортного контроля, и Межгосударственный авиационный комитет, и еще пять контор, — вы уж извините, если я не все упомнил! И чтобы всей этой своре чиновников было чем заняться, правительство заявило, что топливозап-равочный комплекс — это, видите ли, монополия. А это вздор! Они могут быть монополией в лучшем случае для маленьких аэропортов, и то директор Ивкин нашел замечательный выход из положения: налил топливо двух разных фирм в одну и ту же емкость. Я специально съездил, полюбовался — в Шереметьеве стоит куча таких консервных банок высотой с мавзолей, у каждой свой собственный крантик. Почему это монополия? Сначала вы объединили все банки в один комплекс, потом вы сказали, что это монополия, а потом вы заявили, что государство должно ее регулировать.
А теперь вы в ужасе — как так! Мы хотели всего лишь немного порулить, а тут такое полезло! Убийства, наркотики, коррупция…
Я, может, не финансист, но я так понимаю: если бы у каждой банки был свой хозяин, то и регулировать было бы нечего. А если бы государство не владело контрольным пакетом аэропорта, то эти любители дури дальше вестибюля в Рыкове не прошли бы.
Сазан перевел дух. В кабинете наступила тяжелая тишина.
— Вы что кончали, Валерий Игоревич? — осведомился вице-премьер.
— ПТУ.
— Да? А я решил было — Чикагский университет «Чикагский университет считается одной из цитаделей экономического неолиберализма. „Чикагская школа“ последовательно отстаивает принцип наименьшего вмешательства государства в экономику. Именно по рецептам „чикагских мальчиков“ генерал Пиночет возрождал экономику Чили.».
— А что, надо университет кончать, чтобы понять: если кто-то приставлен к крану откручивать воду, то он обязательно и себе нальет стаканчик?
Вице— премьер взглянул на часы и встал.
— Сожалею, но времени у нас больше нет. Валерий Игоревич, Владлен Леонидович, вы свободны.
— Я в каком смысле свободен? — справился Сазан.
— В обоих. Советую вам запереться в своей квартире, или что у вас там — хаза? — и носу оттуда не показывать. Вам позвонят. Валентин, задержись на минуту.
И Сазана с Калининым с прямо-таки фантастической скоростью выпроводили в коридор. Спустя мгновение за ними выбежал круглоглазый референт — вынес подписанные секретаршей пропуска.
— Как ты на него вышел? — вполголоса спросил Сазан, пока они шли бесконечными коридорами.
— Ты не поверишь — но у меня была жена, а он ей какой-то родственник.
— А что с женой?
— Развелся. Четыре года назад.
— Если жена была на него похожа, понимаю, почему ты развелся, — согласился Сазан. — Не человек, а лягушка.
У него было странное ощущение, что он только что побывал в железных объятиях какой-то гигантской правительственной мельницы-крупорушки и каким-то чудом его, вместо того чтобы смолоть в муку для государственных нужд, пощадило и выплюнуло обратно.
За подъездом Белого дома сверкало небо в блестках облачков, и черная «Волга» неторопливо подкатилась к бровке. На горбатом мостике все так же изнывала от летней жары демонстрация. Кучка людей — не то депутатов, не то анпиловцев — что-то кричала пикетчикам в матюгальник, и те по знаку телеоператора громко стучали касками по асфальту.
— Извини за истерику, — сказал Сазан, когда «Волга» обогнула мостик и полетела к Краснопресненской.
— Ничего. Со всяким бывает.
— Я твой должник, Владлен. Слушай, тут кабак классный справа, пошли оторвемся! Ребята подлетят, расплатятся!
— Ты слышал, что тебе сказали? Сиди на даче и не высовывайся, и никаких кабаков!
***
Сидеть на даче, впрочем, пришлось недолго. Буквально на четвертый день телевизор донес до Нестеренко известие о переменах в высшем слое военно-авиационного руководства и скоропостижной отставке двух замов маршала авиации. Затем внезапно было объявлено о скором пятипроцентном сокращении армии. Оппозиция, конечно, начала очень громко кричать о неминуемой гибели отечества, но высшие армейские чины, против ожидания, ничего плохого о правительстве не сказали.
Нестеренко внимательно смотрел и слушал, и в течение недели он узнал об уходе в отставку десяти полковников и генералов, начальников аэродромов и округов в Сибири и на Дальнем Востоке.
За все это время Нестеренко не раз подмывало послать человека в Краснодарский край и объяснить гостеприимному хозяину причерноморской усадьбы, кто именно заказал Кобу и по чьей милости фасад его прелестной виллы непоправимо испорчен бетонными надолбами. Но в конце концов Нестеренко рассудил, что человека послать никогда не поздно, а вот если полковников, которые сейчас уходят в отставку, начнут отстреливать по всей Руси великой, то высшее военное руководство воспримет это как нарушение великого водяного перемирия и не согласится с пятипроцентным сокращением вооруженных сил. И виновником нарушения — пускай невольным и косвенным — посчитает недавнего собеседника Сазана из Белого дома.
Какие меры может предпринять собеседник по этому поводу. Сазану даже не хотелось думать. У него было твердое ощущение, что этого человека в глаза можно обозвать «козлом», «петухом» или иным, совершенно невозможным прозвищем, за которое Нестеренко пристрелил бы обидчика на месте, — и получить в ответ лишь стеклянный взгляд лягушечьих глаз. Но вот за такие абстрактные вещи, как сокращение бюджетного дефицита или иные, далекие от большинства россиян заботы, этот человек порвет собеседнику вафельник и вобьет осиновый кол в сердце, а потом аккуратно вытрет руки и пойдет сочинять очередную бумагу.
Словом, Нестеренко не послал никого в Краснодар и не позвонил Лешему, нарушив тем самым целую кучу воровских законов, а к концу недели сел в длинный коробчатый «мицубиси-паджеро» и поехал в Рыкове.
Было уже десять часов вечера, и верхние окна в особняке Ивкиных светились нежным розовым светом. Сазан позвонил в калитку.
— Кто там?
— Нестеренко.
Калитку открыл Вершок — заплывший жиром качок из бывшей бригады Шила, а ныне его собственный кнехт.
Нестеренко поднялся по лестнице на второй этаж и вошел в гостиную. За столом, уставленным разнообразной и добротной снедью, сидела вся семья. Супруга Ивкина, в кокетливом фартучке, повязанном вокруг необъятной талии, торжественно поспешала из кухни с забытой масленкой.
— Ax! — сказала она при виде Сазана. Масленка выпала из ее рук и разбилась. Сазан прислонился к дверному косяку и молча глядел на суету, завязавшуюся вокруг масленки. Виталий Ивкин поднял на него глаза, потом опустил, потом опять поднял.
— Нам звонил полковник Калинин, — сказал Ивкин. — Извините, Валерий Игоревич. Я действительно не знаю, что и думать. И Миша тоже должен извиниться.
Мальчик исподлобья глянул на Нестеренко.
— У папы больное сердце, — сказал он, — я потом его час отпаивал нитроглицерином. Вы могли бы предупредить.
— Прости, Миша, — усмехнулся Нестеренко, — мне как-то не хотелось ставить свою жизнь в зависимости от актерских задатков твоего отца.
— Мне сказали, что Кагасов арестован, — проговорил Ивкин.
— Его уже выпустили. Под подписку о невыезде.
— Но за что его арестовали? Нестеренко усмехнулся.
— В этом деле, Виталий Моисеевич, никого не посадят. Но я точно знаю пару-тройку козлов, которых грохнут. У нас свои счеты, в этой истории замочили не одного Шило. За такие вещи полагается платить с процентами.
Ивкин искоса глянул на своего молодого гостя и предпочел не переспрашивать.
Спустя две недели полковник Калинин позвонил Нестеренко по сотовому. Он сказал, что в ресторане «Великий Новгород» для него заказан столик и что он очень был бы признателен Валерию, если бы тот подъехал в ресторан к семи.
«Великий Новгород» обретался неподалеку от Белого дома и еще недавно принадлежал неким немецким инвесторам, вложившим деньги в этот ресторан напополам с бандитами. Впоследствии немцы возымели какие-то непонятные идеи насчет налогов: они вздумали уплачивать их целиком, и бандиты, возмутившись, немцев из ресторана вышибли.
Нестеренко, разумеется, опоздал и приехал в ресторан на пятнадцать минут позже, но неназванного сотрапезника не обнаружил.
