— Магдалена. — Подозвал по хозяйски. — Иди сюда. Оставь свои дела. Присядь.
Девушка села, спрятав под стол босые ноги. Аристид встал, покачиваясь, сам сходил за кружкой, распорядился.
— Выпей с нами.
Девушка глянула на Франсуа и быстро отвела глаза. Свободной рукой убрала упавшие на грудь волосы. Поднесла вино ко рту. Выпила, кончиками пальцев стряхнула с губ последнюю каплю.
— Теперь иди. — Распорядился Аристид. Он продолжал внимательно наблюдать за гостем. Франсуа едва усидел на месте, ему хотелось встать и пойти следом. Однако, пора была, действительно, уходить. Голова отяжелела. Он поднялся по ступеням, солнечный свет ослепил и оглушил его. Его остановил голос Аристида.
— Эй. Ты забыл одеяло. Ночи сейчас жаркие, но тому, кто спит один, может стать холодно. Особенно под утро.
Грек ухмылялся. Франсуа неверной походкой зашагал к дому.
Хроники
В склоне горы много веков, почти от самого сотворения мира был виден вход в пещеру. Там покоился прах первого человека, низвергнутого в эти места после грехопадения. Обрыв шел стеной, подобраться к пещере было невозможно. Только неугомонные ласточки чертили острые следы и протыкали насквозь черный зев, чтобы добраться до таинственных глубин. Со времени Адама пещера так и стояла, пока белый известняк не осел после зимней бури и не засыпал наглухо вход. Вместе с пещерой прах оказался погребенным на этот раз бесследно и навсегда. Известь плоти соединилась с известью земли.
Где-то там же, рядом, на этих склонах, засыпанная оползнями и камнем, покоится еще одна гробница. Она хранит прах одного из потомков Адама, правившего в этих местах от имени Господа и основавшего город. Это усыпальница царя Салимского Мельхиседека. Как и гробница Адама, она скрыта во чреве горы и недоступна для глаз.
Время уничтожило следы, но сохранило память. И от первосвященника земного Иерусалима протянулась невидимая, но прочная нить к первосвященнику Гроба Небесного. Потому что тут же, над могилами праотцов на голой вершине горы, испещренной, как морщинами, иссохшими до плотности камня следами дождевых потоков, был распят Спаситель.
Гора называется Голгофой. Здесь, чуть сбоку от плоской верхушки обрывается Крестный путь, протянувшийся от дома Пилата. Здесь тело Божьего сына было снято с креста, умащено по иудейским обычаям мазями и благовониями, обернуто в плащаницу и погребено в одной из пещер. Когда же пришли к ней на следующий день, то нашли отверстой и увидели ангела, сидящего на отброшенной в сторону плите. Так узнали, что Он вознесся. Теперь обломок той плиты вплавлен в огромную беломраморную вазу, которая служит престолом для литургии и освещается светом пятнадцати драгоценных лампад. Они горят над тем местом, где во времена греческой царицы Елены и обращенного ею сына Константина был найден Животворящий крест. Тогда по приказу царицы здесь была воздвигнута круглая ротонда, поддержанная трехярусными колоннами с капителями, как любят украшать свои строения греки.
Во всем христианском мире нет святыни более чтимой, чем эта, хоть сам храм несколько раз перестраивался и менял свой вид. Даже некоторые язычники чтут ее, но другие — наиболее злостные, не принимающие Бога, попирают и оскверняют. Впервые гробница и храм потерпели от персидского царя Хозроя, захватившего город. Но его торжество было недолгим и церковь вновь была воздвигнута императором Ираклием. Случилось это в 626 году от Рождества Христова. Казалось, язычники смирились, и церковь встала надежно, торжествуя и попирая беснование и злобу. Гарун аль-Рашид вместе с первым посланием о мире и щедрыми дарами востока послал христианскому императору Карлу Великому ключи от Гроба Господня. Но то была дружба двух исполинов, щедрых и благородных. А маленькие люди, исходившие завистью и злобой, не принявшие Господа, продолжали покушаться, подвергали верующих глумлению и обидам. Для того, чтобы христианину войти в город, требовали немалую пошлину, и многие бедняки, добравшиеся до Палестины за последние гроши или ограбленные в дороге, должны были годами оставаться под стенами города, ждать, пока какой-нибудь богатый паломник не проявит щедрость и не внесет за них плату. Для таких было даже отведено особое место за южными стенами города, и земля эта называлась Землей Горшечника. Когда-то ее выкупил Синедрион за тридцать серебряников, оставшиеся после умертвившего себя Иуды. Тут пилигримы селились в невыносимой бедности и гибли ежедневно у порога Святого Города, который так и не смогли переступить.
Но венцом измывательств стало правление Иерусалимского царька Гакема. До сих пор христиане вспоминают его как сущее воплощение Дьявола. Ибо, как понять, что он — сын христианки и иерусалимского епископа измывался и карал подлее любого язычника. Он был неистощимее и изобретательнее во зле всех, кого только можно вообразить. Он сеял рознь, сталкивая поклонников Магомета, которых ненавидел столь же яростно, с поклонниками христианской веры. Не было злодейства, которого он бы не совершил. Во время литургии он подбрасывал в алтари дохлых кошек и собак, загаживал нечистотами мечети, творил немыслимые безобразия и непристойности, чтобы обвинить потом самих верующих, натравить друг на друга сторонников Христа и Магомета. И казнил тех и других. Дьявол вселился в этого человека, не было для христиан времени более бесправного и мучительного. Но вера терпящих не истощалась. И тогда сам Господь, видя муки чад своих, загасил огни в своем храме. Много раз пытались разжечь лампады, но они отказывались светить. Слух об этом прошел по городу. И тогда ведомый Дьяволом Гакем принял вызов. Он приказал срыть храм до основания и щедро одарил золотом варваров, взявшихся за дело. Никто не мог перечить, за слово карали смертью. Но едва Гакем завершил святотатство, как тут же и околел. Вместе с ним — трижды проклятым ушло отчаяние и вернулась надежда, которая теплилась в сердцах самых преданных.
Усилиями благочестивого императора Константина Мономаха церковь была восстановлена. Византиец отписал на восстановление и содержание храма подати с целого острова — Кипра. Вновь зажглись огни. Но сердца верующих оставались неспокойны. За исключением немногих лет, когда городом владела Византия, здесь распоряжались язычники. Они сменяли друг друга и вновь использовали Гроб Господен для низкой выгоды — собирали подать за вход, чинили произвол, грабили паломников, глумились над ними. И хотя слава Небесного Царя выше любых поношений, но как можно было без печали видеть измывательства нечестивых, как можно было отрешиться от скорбных мыслей. Как горчичное зерно жжет язык, так и здесь — увиденное жгло сердце и напоминалось ежечастно об унижении Господа на месте его земных страданий.
Потому с таким торжеством взошло христианское войско на стены города и изгнало из него язычников. Это случилось в 1099 году от Рождества Христова в тот же день — в пятницу, когда был сотворен Адам и когда Господь принял смертную муку за грехи рода человеческого. Причем не только день, но и час совпали — девять с восхода солнца и шестой пополудни, что не могло произойти иначе, как через Божью волю. Годы спустя люди не уставали говорить об этом. Ведь освобождая Гроб, они искупали собственные грехи.
Нынешняя церковь расположена на склоне, стены ее прикрыты откосом горы. Свет проникает внутрь сквозь отверстие в куполе, солнечный свет обходит за день все пространство храма. Он зажигает драгоценные мозаики, выложенные в честь Воскресения лучшими византийскими мастерами, застывает на алтаре, падает на обломок гранитной колонны, доставленной сюда от дома Пилата. К ней был привязан Иисус, прежде чем пройти крестным путем. У алтарной преграды, там, где лежит гранит, — места епископа и князя, на расстоянии вытянутой руки — железная решетка, постоянно замкнутая на замок. Вслед за ней — пространство пещеры, куда положили после смерти тело Иисуса. Сама пещера невелика, свод низок и, согнувшись, можно дотянуться рукой до дальней стены. На месте, где лежало тело — Гробница. А рядом с ней еще одна, недавняя, еще хранящая тепло рук камнерезов. Это гробница Готфрида — первого христианского властителя Иерусалима. Он завещал похоронить себя здесь, рядом с тем, кому посвятил свои подвиги.
Нет большего счастья, нежели молиться здесь, потому что известно: заступничество Господа на грядущем Суде искупается деяниями тех, кто заступился за Его славу на месте земного успокоения. Тридцать шесть лампад из золота и серебра горят над Гробами, не затухая с того дня, как король Болдуин разжег их после похорон Готфрида. Тогда он принял этот огонь из рук греков в знак вечного примирения и единства всех христиан. Но и поныне лампады греков и латинян висят отдельными рядами, не смешиваясь, и каждый ревностно следит за огнем своих, и находит в их свете подтверждение собственной правоты. Особо же ждут того дня, когда лампада в храме вспыхивает от Небесного огня. Это бывает раз в году — в пресветлый праздник Пасхи.
