плыл паланкин, сопровождаемый немалою свитой.
Как оно все… удивительно.
Будто позволили заглянуть в прошлое. И Мудрослава смотрела. Шла. Натыкалась на туманные фигуры, и те рассыпались, чтобы вновь собраться, но уже там, за спиной.
А она все шла.
Она знала, куда ей надо, ибо слышала зов, с каждым мгновением все яснее. И пусть в нем не было слов, пусть он вовсе не являлся звуком, но отступить не было возможности, ни у нее, ни у зверя. Тот лишь крыльями хлопнул, когда рядом оказалась когорта голоногих воинов.
И те рассыпались.
Лестница.
Белый мрамор… или туман? Или и то, и другое разом? У подножия её скалятся каменные звери. Ступени широки и низки. Но их много. И наверное, Мудрослава в своем исконном обличье устала бы подниматься. Но зверь ступает. Осторожно. С опаскою. Но и он не может свернуть с пути. Лишь время от времени распахивает крылья, пытаясь отпугнуть туман.
Все заканчивается. И лестница тоже.
На вершине её вновь встречают звери, в одном из которых Мудрослава узнает дракона. Он исполнен с большим мастерством и кажется живым. Зверь застыл, упираясь когтистыми лапами в мрамор, выгнув спину и почти распахнув крылья. Блестела чешуя и острый гребень, а вот глаза были мертвы.
Дракон заворчал.
– Это только статуя, – сказала Мудрослава ласково. – Он тоже не настоящий.
Здесь удушающе пахло цветами. И колючие стебли роз, что некогда росли в огромных каменных вазах, вывалились, поползли по камню, преграждая путь.
Зверь сделал шаг.
И еще один.
Эти розы, сотворенные из тумана, не спешили рассыпаться. Наоборот, Мудрослава ощущала под лапами жесткость стеблей. И хрупкость шипов, которые все же норовили пробить толстую шкуру.
И чем дальше, тем более плотным становился ковер.
А ей надо…
Распахнуты ворота. Некогда золотые – она не знала, откуда взялась эта уверенность, но они точно были золотыми – теперь створки побелели, выцвели. Хотя с золотом такое невозможно.
Зала.
Огромная.
И даже дракон в ней теряется.
Стебли на полу. И розы. Они поднимались из сплетения колючих ветвей, огромные ужасающе прекрасные цветы на тонких ножках. Поднимались и покачивались, и движение это рождало тонкий нервный звук. То ли звон, то ли стон.
Дракон тряхнул головой и оскалился.
– Надо, – сказала Мудрослава. – Нас позвали. И не отпустят. Так мне кажется.
Зала казалась бесконечною. В нее, пожалуй, мог бы вместиться весь их виросский дворец. Половина так точно. Но вот одна сменилась другой.
И третьей.
Здесь не было теней. И людей тоже. Напротив, теперь остро ощущалась пустота. А зов обрел плоть. Будто… будто кто-то пел песню. Такую печальную, что сердце сжималось. И на глаза наворачивались слезы. Только вряд ли драконы умели плакать.
Еще проход.
И снова зала.
Эта невелика. И дракон с трудом протискивается в двери. Трещит каменная кладка. Сыплется пыль. Но им надо. И Мудрославе не приходится подгонять зверя.
Здесь снова розы.
На полу.
И по стенам расползлись колючие плети, будто… будто клетка. А в клетке – звезда, выложенная серебром на полу. К ней розы подобрались, однако не посмели переступить черту. А в звезде сидела женщина. Маленькая. Хрупкая.
Обнаженная.
Она сидела, обнимая руками огромный свой живот, покачивалась и пела, пела… и чем дальше, тем громче звучала её песня. И отзываясь, розы роняли белоснежные лепестки, а те прорастали новыми колючими плетями.
А женщина все не замолкала.
Но вот она вздохнула. И уставилась на Мудрославу. И тогда-то стало понятно, что кем бы ни была эта женщина, человеческого в ней осталось мало.
Узкое лицо. Острые скулы. Тонкие губы отчего-то черного цвета. А глаза, что золото расплавленное. И волосы белые-белые, как туман, стекают с острых плеч. Они и есть туман, они рождают его.
– Пришла? – спросила женщина, слегка прищурившись. – Наконец-то. Я так устала ждать…
– Ты кто?
– Императрица, – она подняла руку и коснулась тонкого венца на голове. – Видишь. Он обещал мне, что сделает Императрицей. И не соврал.
Венец был полупрозрачным, да и она сама.
– Это тебя должны были принести в жертву, – догадалась Мудрослава и села. Точнее сел дракон. А после и лег, осторожно, стараясь не пораниться об острые шипы. Были ли розы туманными или же настоящими, но кололись они больно.
– Нет, – она покачала головой и накрыла свой живот ладонью. – Его. Моего сына.
– Но ты…
– Он их убил, – сказала она печально. – Всех. А потом нас заперли. Разве это справедливо?
Мудрослава похолодела.
– Я так устала, – женщина закрыла золотые глаза. – Я больше не хочу быть императрицей. Скажи, что пришло время отпустить… здесь очень холодно.
И чуть тише добавила.
– И очень грустно.
– Я… скажу. А ты… ты…
Что спросить у демона?
У очень древнего демона, который оказался заперт? И… и ведь её действительно хотели убить. Не только её.
– Смешная, – сказала демоница, вытянув руку. – Подойди.
– Я…
Как-то желания переступать через серебряную черту не возникло.
– Я не причиню тебе вреда. И ему тоже… раньше здесь было много драконов. Их создали маги. Маги были сильными. Очень. И он тоже. Мой муж. Такой красивый.
– Ты тоже красива.
– Иначе быть не могло. Моим отцом был маг, – тонкая рука зависла в воздухе. И она, в отличие от цветов, казалась плотной, настоящей. – Он меня любил. Так мне казалось. Он меня познакомил с ним.
– С кем?
– С Императором, конечно. Он сказал, что ему нужна жена, но… не просто, а такая, которая подарит наследника, – вторая рука накрыла живот. – И что я, если поведу себя правильно, могу стать Императрицей. Нас ведь было семеро. Семеро девиц из сильнейших родов. Семеро, кто добровольно согласился на ритуал.
Дракон вытянул шею.
Он не хотел приближаться ни к женщине, ни к звезде.
Но подчинился Мудрославе.
Осторожно так… и наверное, это вновь же было в высшей степени неразумно.
– Моя сестра его не пережила. И не только она.
– Что за ритуал?
– Вызова демона. Вы забыли, да?
– Да, – честно ответила Мудрослава. – В мире больше никто не вызывает демонов. Почти никто.
– Это правильно. Знаешь, как им здесь плохо?
– Нет.
От руки слабо пахло розовым маслом. И еще чем-то, до боли знакомым и неопасным.
– И я не знала. Я была хорошей дочерью. Я во всем подчинялась отцу. Я верила, что он знает лучше. И когда мне отдали сердце демона, я его съела. И выпила кровь. Она черная и густая. А еще приняла силу. Отец собрал всю, до капли. Он был мною доволен. А потом я заболела. И болела, болела… а когда перестала, то оказалось, что еще двое умерли.
