луна в ореоле тонких облаков в окне за ним. Всё обыкновенно, но в то же время, будто что-то ещё, неуловимое, существовало там. Так удивительно поблёскивали крохотными серебристыми звёздочками очи Рони, да взгляд Котовых медово-леденцовых глаз как-то уж странно зыркал по ту сторону.
Рони давно жаждал спросить Кота: для чего, а, главное, как тот появляется в детской спаленке, да ещё при плотно закрытом окне? У мальчика давно укрепилась уверенность, что усатый гость поймёт его, Рони, и даст ответ совсем как человек, потому что обычные кошки сами собой не возникают в доме (где кошек нет!), на окнах, да ещё на три ночи. К тому же, кроме самого Рони Кота никто не видел, и не слыхивал о нём.
Мальчуган лежал, не отводя взгляда от янтарных глаз таинственного незнакомца, решаясь и одновременно боясь заговорить с Котом. Уж больно пугал и зачаровывал его лучистый свет кошачьих глаз, да и сам Кот сидел столь недвижно, что казался ненастоящим, каким-то нереальным. А латунный круг луны прямиком за Котом в окне, лишь усиливал эффект. Но вот Кот пошевелился. Оцепенение спало, и Рони осмелился.
– Привет, кис-кис-кис, – дрожащим, слабым голоском прошептал он. – Как дела?
От взрослых Рони уразумел, что любую беседу лучше начинать с вопроса: как дела? Это какая-то простая, но вместе с тем магическая фраза, практически всегда располагающая собеседника в твою сторону. Хотя, со Стивом, мальчиком, который ходил с Рони в одну группу детского сада, такой приём не прокатывал: этот задавака либо язык выставлял в ответ, либо демонстративно вскидывал кверху нос и напускал на себя важный вид, дескать, не Рониного ума дело, как у него дела.
Кот не ответил, тогда мальчик позвал чуть громче, решив, что его не расслышали.
– Кис-кис-кис! Привет!
Не мигавшие глазища Кота моргнули.
– Кис-кис…
– Не кискай, тошно слушать, – раздалось недовольство со стороны оконного квадрата.
Рони обомлел: говорил, безусловно, Кот, хоть и не видно было, как раскрывалась его пасть.
– А…э… ки.. ой, привет! – замялся мальчишка, вцепившись в края одеяла, которым он укутался до подбородка.
– Ну, привет, – в виде одолжения отозвался зверь с подоконника. – Дела, как дела. И впредь не смей звать меня «кис-кис». Это оскорбительно для любого кота, а для меня вдвойне.
– Почему? – искренне удивился Рони.
Сколько он себя помнил, все люди вокруг, будь то дети или взрослые, все обращались к кошкам только через «кис-кис», и возражений с кошачьей стороны не наблюдалось. Во всяком случае, Рони не замечал.
– Это то же, если я тебе скажу: «у-лю-лю, малыш, иди ко мне, у-лю-лю, я почешу тебе за ушком, у-лю-лю», – едко пояснил Кот тягучим, гортанным голоском. – Продолжать?
– Нет, мне не нравится, это неприятно.
–Вот. И нам ваше «кис-кис» неприятно. Оскорбительно.
Что ж, звучит более чем понятно. Рони поёрзал, под одеялом становилось жарковато, но высовывать ногу или руку из-под укрытия, было страшновато. И всё же он должен был дознаться, унять любопытство, застрявшее внутри него малюсенькой, но острейшей из игл.
– Можно задать вопрос? – пискнул у самой кромки мальчик.
Леденцовые глаза теперь смотрели чуть мимо, но также пристально и выжидательно, будто вот-вот должно случиться какое-то наиважнейшее действо.
– И что же тебе интересно, малыш? – нехотя и не сразу откликнулся Кот, всей своей невозмутимостью давая понять, что его отвлекают отчего-то более значимого, чем напрасная болтовня.
– Почему ты приходишь ко мне, и как тебе удаётся попасть на подоконник, когда окно закрыто? И почему только ночью? И почему не каждую, а только тогда, когда луна круглая?
– Стоп! – раздражённый голос с шипением осёк поток вопросов разошедшегося ребёнка. – Всему есть предел, мальчик. Один вопрос – один ответ. Уважай собеседника, не тараторь. Это невежливо, знаешь ли.
– Прости, – испуганно пролепетал Рони, совсем сникнув.
Теперь Кот рассердится и больше не заговорит с ним. А так хотелось узнать причину. В том, что причина есть, Рони был уверен на все сто. Папа обычно так говорил: я уверен на все сто, то есть абсолютно.
– Ты действительно хочешь знать? – неожиданно произнёс Кот, голос его звучал ровно, будто секундой ранее он и не шипел вовсе.
– Да, – удивлённо прошептал мальчик и добавил для убедительности, – на все сто.
– Ну, раз на все сто, – усмехнулся голос Кота, – тогда расскажу. Только прежде ответь: давно ли в твоём жилище это зеркало?
Рони сперва не понял, про какое зеркало спрашивает Кот и при чём тут зеркало вообще, но проследив направление, куда пялились золотистые с вертикальными зрачками глаза, мальчик понял, объект кошачьего внимания – зеркало на двери шкафа. Вопросов сразу прибавилось, как минимум с десяток.
– Не помню, давно, наверное, – неуверенно ответил Рони.
– Но раньше шкаф ведь стоял в другом месте? Не так ли? – допытывался сдержанный голос кота, хотя за видимым спокойствием чувствовалось завуалированное любопытство, совсем как у Рони.
– Да, – изумлённо согласился тот, – в том году шкаф стоял у той стены.
Рони высунул руку и указал в сторону изножья кровати.
– Так-так, всё сходится, – сам себе проговорил Кот. – И кошмары тебе стали сниться, когда шкаф переставили?
– Да, откуда ты знаешь?! – с присвистом выдохнул Рони. Кот будто знал его, даже лучше мамы и папы.
– Так всегда происходит, когда зеркала ставят, куда не следует, – только и донеслось в ответ.
Вновь комнатку наполнила тишина. Рони не хотелось напоминать Коту об обещанных ответах, а тот, будто мгновенно забыв о хозяине спаленки, как и прежде, буравил немигающим взглядом зеркальный шкаф позади кровати.
Тогда Рони вздохнул, тяжко и громко. Силуэт Кота еле дрогнул, а глаза, очень похожие на камни в мамином колье, – кажется, она их называет цитринами, очень забавное словечко и похожее на название лекарства, – тут же устремили взор на мальчишку.
– Я помню, просто решаю, с чего начать, – холодно произнёс Кот.
– У тебя много времени? – почему-то поинтересовался Рони.
– Достаточно, чтобы дождаться, когда кое-какой упрямец сомкнёт очи и наконец-то погрузится в сон, не донимая меня больше вопросами.
Однако что-то во взгляде мальчика смягчило суровость Кота, и он, благосклонно зевнув, начал своё повествование:
– Если ты не глупец, в чём я сильно сомневаюсь, то уже давно понял, что я непростой кот и неспроста, так сказать, заглядываю к тебе. Между прочим, за каждым ребёнком закреплён свой кот, который следит и стережёт его, но только в особые ночи, как эта и две последующие. Полнолуние длится три, а не одну ночь, как утверждают взрослые. Порой мне думается, что люди взрослея, глупеют. Но не в этом суть.
– А зачем котам стеречь детей? – не удержался от нахлынувшего любопытства Рони и, спохватившись, тут же натянул одеяло до самых глаз.
С подоконника раздалось фырканье, которое можно было расценить как недовольство или ещё что. Поди, разберись, что на уме у Кота.
– Вот ты лежишь себе на кровати, и даже не подозреваешь, что причина твоих кошмаров – этот шкаф.
– Шкаф?
– Ну не совсем
