туманной пелене», – озадаченно размышлял Художник, растерянно оглядываясь по сторонам: вдруг да углядит где дымчатую полоску на травянистом ковре. Но шага не сбавлял, по-прежнему двигаясь в самую чащу Тихого Леса.
Порой тишина пробирала чище, чем утренняя свежесть воздуха. До мелкого, неприятного озноба. Художнику иной раз чудилось, будто за ним тишком наблюдают, да не с одной стороны, а со всех разом.
«Никак лес следит за мной. Вот те на».
Иногда бодрый порыв ветра налетал на путника, обдавая лицо пряным, хвойным запахом с примесью незнакомых, но чудных ароматов. Безусловно, цветочных, отчего-то решил Художник. И всякий раз ни единая веточка, ни один юный листочек не дрогнул – будто для леса не существовало понятия «ветер». Впрочем, и время Лес не признавал: как позже оказалось, часы, прихваченные из дома, застыли под воздействием лесных сил – стрелки стояли точно в том расположении, когда нога Художника пересекла лесную границу. Естественно, Художник сбился и потерял счёт минутам, не говоря уже о часах – ему уже мерещилось, что он бредёт не меньше дня.
Ориентироваться по солнцу не представлялось возможным, высокие и пышные кроны деревьев, точно банные веники, плотно закрывали небо, оставляя на обзор лишь мелкие его заплатки. Тем не менее, солнечный свет непостижимым чудом просачивался до самой земли, оседая золотистыми крупицами на траве, чего вполне хватало Художнику в пути.
Как обычно бывает, идя очень долго, можно неожиданно прийти к цели. Так случилось и с Художником: сделав пару шагов по тенистой тропке, он вдруг очутился на открытой поляне, где свет заполнял собою всё пространство. Путник невольно прикрыл глаза – тем после густых сумерек было больно взирать на столь яркий светоч, ведь поначалу Художнику привиделось, будто поляна сама по себе сияла, не зависимо от небесного светила.
Но то заблуждение быстро прошло, когда зрение привыкло вновь к яркому свету. И тогда Художник ахнул: поляну самую обыкновенную из всех прочих на свете, в прямом смысле слова поливали солнечные лучи. Потоки света уподобились речным горным водам, которые с неимоверных высот обрушиваясь на землю, порождают в подножье облачные клубы из водяных брызг. Что-то похожее происходило на той поляне с ниспадавшим светом, только вместо пенившихся брызг, на траве стелился туман, не привычный дымчато-белый, а золотистый с белыми искорками.
– Что это? – изумился оторопевший Художник. Он тут же скинул свою поклажу и принялся нервно устанавливать мольберт и прилаживать на нём один из холстов. – Это необходимо запечатлеть. Немедленно!
У карандаша, сделавшего несколько нервных линий, надломился грифель. Художник отбросил в траву страдальца, взял в руки другой, но и тот не продержался дольше своего соплеменника. Плюнув в сердцах, живописец схватился за кисть и краски, но итог вышел печальный: краски не желали ложиться на полотно как нужно, растекались или вдруг густели в самый неподходящий момент. Как ни смотри, а пейзаж не давался.
– Это катастрофа, – упавшим голосом констатировал Художник. – Я бездарь. Передо мною такое великолепие, а я не в силах отразить на холсте даже его тень.
И тут случилось новое чудо: в солнечном водопаде образовалась крохотная брешь, словно в золочёной завесе откинули уголок, приглашая войти внутрь. Чем Художник не преминул воспользоваться.
– Непостижимо! Невероятно! Как же так?!
Слова иссякли в его голове, рот открывался и закрывался, как у выброшенной не берег рыбины. Он и сам ощущал себя этой чешуйчатой тварью, ошеломлённой, сражённой наповал неимоверностью мира, в который его выпустили воды солнечного света. Во рту пересохло, язык лип к нёбу, на лбу проступил пот.
Ещё бы, прямо перед ним простирался глубокий каньон с крутыми отвесными склонами. Дно, по которому некогда бежала полноводная река, давно высохло и поросло высоченными реками. Даже хорошо, что реки нет, подумалось Художнику, иначе бы он угодил в самую гущу.
Как такой кусок местности мог умещаться внутри леса? И почему местные ничего о нём не рассказывали, даже вскользь? Голова закружилась от нежданного открытия, Художник прислонился спиной к большому валуну и тут же представил, как тот однажды откололся от верхушки скалы и с грохотом упал на дно каньона, наверняка породив внушительное эхо.
С запозданием он оглянулся назад: зазор, через который он прошёл сюда, исчез. Как же теперь вернуться назад?
Что-то в стороне полыхнуло, высоко на противоположном склоне. Цепкий взгляд выхватил огненный поток, струившийся с каменного края. Не раздумывая, Художник, подхватив поклажу, направился в ту сторону. Пробираться было задачей не из лёгких – насыпь былого русла сплошь изобиловала громоздкими и гладкими, очевидно отполированными былой водою, камнями. Ходьбу по ним путник сравнил с искусством канатоходца. И всё ж ему удалось приблизиться к месту, с которого открылся превосходный обзор.
– Вот это волшебство!
Сперва он и впрямь поверил, что с гигантской высоты срываются и летят вниз потоки живого огня, вся серая стена вокруг пламени светилась подобно тому, если бы её залил свет закатного солнца. Но хорошенько приглядевшись, он распознал детали, которые свидетельствовали в пользу того, что сверху низвергалась вода. Где-то там наверху, среди пышных сосен, стремилась к ущелью быстрокрылая река, а на обрыве её воды переходили в иной полёт, с рёвом обрушаясь вниз. Каким-то неимоверным образом солнечный свет окрашивал прозрачную воду в цвет пламени, отчего и казалось, будто река состояла из огня. Под водопадом не разрастались облака водяных брызг – воду вбирала широкая расселина, направляя потоки вглубь камня. Теперь стала понятна и причина, отчего высохло прежнее русло.
– Срочно! Нужно срочно!
Художник кое-как установил на камнях мольберт с чистым холстом, взялся за краски и… Пейзаж отобразился сразу же, как только кисть вывела первый штрих.
– Что за…!
Да-да, Художник, как и любой хорошо воспитанный человек, умел в подходящий момент выдать крепкое словцо. И он его выдал, и даже не одно. И как с ним не согласиться, когда на полотне в доскональных деталях, точно на фотографии, значился чудесный водопад, правдоподобный до жути?
Художник подумал, что ему всё причудилось, и замыслил повторить работу, и … всё повторилось, как с первой картиной. На том он решил повременить. Обе картины он назвал: Огненный Водопад. Усевшись на камень, благо этого добра в избытке пребывало в округе, он задумчиво произнёс:
– Было бы не худо оказаться наверху и хорошенько там осмотреться. Но как туда взобраться?
Только он произнёс, как с каменной стены, неподалёку от падающих огненных вод, свесилась верёвочная лестница и легонько дрогнула, явно приглашая следовать наверх.
Подобравшись к трапу, который и не думал исчезать, Художник вскинул вверх голову, прикинув высоту, и присвистнул, и снова выдал крепкое словечко. Но как только его ноги очутились на первой ступени, лестница сама собою взмыла вверх, вознося с собою испугавшегося до чёртиков и крепко вцепившегося в верёвку руками
