шкаф, точнее, зеркало на шкафу, – поправился Кот. Глаза-цитрины замерцали ещё ярче в полумраке. Рони показалось, что кошачьи глаза и луна-монета за окном обрели единый цвет. – Зеркалу не место рядом со спящим ребёнком. Открою тебе секрет: нет одинаковых зеркал по сути отражения своего. Ты ведь наблюдательный малец, и скорее всего, различал, что разные зеркала всяко разно передают твою наружность. Я прав?
Рони задумался. А ведь и верно, множество случаев он ловил себя на мысли, что зеркала отражали его по-разному: где вытягивали его облик, где чуть приплющивали, а бывало и такое, что легонько, едва заметно (но заметно же!) перекашивали черты лица, отчего становилось неуютно. И тут же возникало желание отвернуться.
– Да, но почему так?
– Почему? – задумчиво протянул кошачий голос. – Хорошо, что ты спросил. Значит, тебе не всё равно, как большинству. Взрослые смотрят, видят, замечают, но не придают значения. Они пеняют на свою природу, дескать, таким меня уродили. Ну, иной раз грешат на зеркальных дел мастера. Кстати, тут они более чем правы.
– А разве во всём виноваты те, кто делают зеркала? – ахнул детский голосок из-под одеяла.
– Верно на все сто, как ты недавно сказал, малец, – вкрадчиво заверил, не без нотки довольства, Кот. – Самая главная тайна зеркал кроется в их создателях. Каждое зеркало показывает то, что видел бы собственными глазами его изготовитель, ведь тот при созидании вложил часть своей души в это таинство. Потому нет одинаковых отражений. Всё просто. Нельзя, чтобы зеркало смотрело на спящего ребёнка, ведь частичка той самой души создателя, одушевляет обратную сторону – зазеркалье, грубо говоря. Мы, коты, прекрасно знаем и видим, что творится по ту сторону зеркал, когда луна становится полной, и когда она отражается в зеркалах. Все те ужасы, что тебя донимают в кошмарных снах, они оттуда. Потому, как и другие, подобные мне, я приглядываю за тобою, за твоим зеркалом. При мне страхи по ту сторону тебе не опасны. Но лучше попроси родителей, чтобы шкаф вернули на прежнее место.
– И ты тогда перестанешь приходить ко мне? – Рони отчего-то взволновала эта догадка.
– Да, мои услуги будут ни к чему. Но я могу иногда, для порядка, присматривать за тобой по привычке. Если в этом есть необходимость.
– И мне больше не будут сниться кошмары?
– Если ты сам им не разрешишь путь в своё сердце, – отозвался Кот, глаза – две маленькие луны – смежились и тут же раскрылись. – Но чтоб тебе спалось крепче и без дурных сновидений, нужен Апотропей, Куриный бог.
– Ого! Бог! Где же мне его найти?
– Это всего лишь камень, неразумное дитя, – сухим смешком разразилась на подоконнике кошачья фигура. – Камень такой, проточенный водой, речной или морской, с дырочкой. Это отменный оберег, отгоняющий злых духов. Найдёшь его, повесь на шею и не снимай.
– Но, где же мне такой камень искать? Река далеко, меня одного туда ни за что не отпустят.
Рони совсем сник. Камня ему наверняка не отыскать, хотя он постарается, да и Кот перестанет его навещать, когда шкаф передвинут обратно, в изножье.
Комнату вновь наполнила тишь. Очевидно, Коту больше нечего и не о чем было толковать с мальчиком. Время тянулось медленно, как и луна ползла по чернильному квадрату окна, огибая ушастую голову Кота. Понемногу Рони начинало клонить в сон. Ресницы дрожали и трепетали, как крылья мотыльков. Тогда сонным тягучим голоском мальчонка спросил:
– А ты завтра придёшь?
– Приду, – приглушённо и будто вдали отозвался мурчащий голос Кота.
– И послезавтра?
– И послезавтра…
Глаза сомкнулись, ресницы пришли в покой, отяжелев, сон снова накатывал тёплой волной, обещая череду ярких, точно многоглазье калейдоскопа, картинок.
– Приходи… хоть… иногда… пжалста… – слетели с сонных губ остатки реальности.
Ответа не последовало. Сон пришёл.
Утром Рони проснулся почти счастливым. Потому что это было утро воскресенья и столько всего интересного должно было состояться. Потому что ночью ему не приснилось ни одного кошмара, а напротив, сны распускались, подобно красочным цветам, один краше другого.
Ночь сменилась утром, квадрат окна наполнялся золотисто-розовым сиянием распускавшегося, безусловно, самого большого цветка в мире, солнца. Рони встал с кровати и подошёл к окну. Меж двух цветочных горшков на белом подоконнике лежало несколько тёмных шерстинок. В уголке, там, где густела тень от одного из горшочков, лежал небольшой белёсый предмет. Рони вытащил его на свет.
В ладошке лежал круглый гладкий камешек с дырочкой в центре. Апотропей.
Рони улыбнулся.
Хроносхворье
Всякое случается в мире повседневно и ежечасно, и даже ежесекундно. Но уж чего-чего, а этакой оказии жители островка в Долгоморье ну никак не ожидали, не гадали с подобной напастью столкнуться, да и после долго ещё почёсывали в недоумении макушки. Неделю уж точно.
Чэро, один из десятка круглых островов, полностью оправдывал своё имя: самоцветные бусины чёток – он и его собратья – полумесяцем облегали гористый мыс южного материка. Воды Долгого моря, тёплые, переливчатые сине-зелёным перламутром, заботливо хранили островки, загодя уводя от их берегов высокие волны. По такой особенности даже родилось поверье, будто бы Чэро и его родня в фаворе у морского духа и никакие напасти не страшны островному люду. Однако в любом заблуждении однажды возникает прореха размером с катастрофу.
Первым, кто заметил что «что-то не так», оказался господин Фонс. Утром, как и обычно, он впопыхах собирался на мельницу, без его зоркого ока дела там обычно скоренько разваливались. Глянув на стрелки карманных часов – большого серебряного медальона с крышкой на длинной цепи – господин Фонс недоумённо моргнул: как-никак куда-то канули в небытие целых пять минут! А он-то уж точно помнил, что полминуты назад у него в запасе были эти бесценные пять минут. В мельничном деле каждая минута бесценна, это каждый мельник скажет. А господин Фонс слыл до педантичности пунктуальным дельцом.
Его супруга, госпожа Алесса, не сказать, чтобы вторила мужу по части точности, но и лентяйкой не слыла. Эта дама почувствовала неладное, одновременно с супругом. В отличие же от господина Фонса, её пять минут растянулись на целых десять. Время тягучим киселём перетекало по стрелкам настенных часов в гостиной, не торопливо взвешивая секунды и минуты.
– Что за чертовщина этакая?! – вскинулась на часы госпожа Алесса. – Время сегодня тащится, как черепаха.
– Ты что! – раздался протестующий возглас господина Фонса где-то на подступе к парадной двери; он на ходу старался застегнуть пиджак и влезть в туфли. – Сегодня время точно с ума сошло! Я опаздываю! Слышишь? Опаздываю!
Эта новость вконец изумила нерасторопную госпожу Алессу, она твёрдо знала – ничто в целом мире не способно свершить нечто, чтобы её супруг когда-нибудь, куда ни было опоздал. Да она никогда прежде и не слышала из его уст подобной паники.
Но всё её существо ощущало медленность течения времени, и
