— Хорошо, мальчик! — не сразу ответил голос начальника. Похоже, он жевал. — Что ты предлагаешь?
— Голыми руками. Ставка — калаш на калаш, — сказал Егор. — Проигравший отдает оружие. Калаш, патроны, нож, «глушилки», «бумеранг». В общем, все, что есть.
Дружки пьяного, усердно отпаивающие его отрезвляющим ген-кумысом и запихивающие ему в рот тонизирующий насвой, похоже, не ожидали этого. Высокий усатый мужик с глуповатой улыбкой неуклюже затоптался на месте. На плече у него висел калаш пьяного, его рюкзак и старый шлем. Стоявший рядом хлыщ с закрытым армейской маской лицом, сообразив наконец, что к чему, дернулся было забрать у усатого калаш, но толпа возмущенно загалдела. Несколько куяшских выволокли мужика в круг и отобрали у него лишнее, попутно чуть было не прихватив у дурака его собственный нож. Усатый взвыл и вцепился в свое кровное, чем насмешил зевак.
Егор сложил рядом свой калаш, нож, рюкзак. Вынул нож из сапога и воткнул его в землю рядом. «Глушилки» он демонстративно положил в карман рюкзака. В толпе загудели.
— Не прост парень, — сказал кто-то рядом. — Дурак Артемыч, как есть дурак! Нашел, на кого прыгать!
У вещей сразу встали дядько Саша, Трофим, несколько городских и куяшских мужиков и кто-то из толпы. «Надеюсь, ничего у меня под шумок не сопрут!» — подумал Егор и мысленно усмехнулся, представив, как возвращается к рюкзаку и видит лишь растерянного дядько Сашу…
Стянув до пояса комбез, Егор аккуратно заправил рукава за ремень. Плохо то, что скотина Артемыч трезвел на глазах. Хорошо, что мужик он грузный и, похоже, тупой. В толпе своих мелькнула зареванная Лилька, которую утешал ее отец. Ромка-джи был неподалеку. Молодец, в полной боевой готовности парень, хвалю! Егор улыбнулся Лильке и шагнул в круг…
* * *
— Какой скучный бой! — прогремел голос начальника караван-сарая. — Я не успел ничего увидеть. Этот юноша выколотил из мужика дерьмо, пока я отвлекся за куском халвы. Что ж, мужику надо сидеть дома и возиться с овцами, ему не место на тракте. Кто-нибудь, выкиньте его и его приятелей за ворота, пусть ночуют там. Поединок окончен, всем угомониться! Забирай свою ставку, мальчик!
Егора дергали в разные стороны, хлопали по плечу, ерошили волосы. Ромка-джи, навьюченный Егоровой и чужой амуницией, под охраной счастливого дядько Саши тащил все к грузовичку. Лилька визжала так, что заулыбались охранники, выволакивающие Артемыча за ворота. Артемыч крутил головой, разбрызгивая кровь из носа, и слабо сопротивлялся. Дружков, кто не успел раствориться в толпе, охрана вытолкала вслед за избитым. Там их осыпали насмешками те, кто экономил на плате за ночлег и ставил свои палатки в положенных ста метрах от ворот.
Кому-то уже съездили по уху и сейчас его, орущего благим матом, волокли за ноги вслед за выгнанными. Из карманов у того высыпалась какая-то разнокалиберная мелочь, и ее под шумок прибирали к рукам.
Болели разбитые в кровь кулаки, на ребрах пульсировал здоровенный синяк. Это упавший Артемыч успел-таки лягнуть Егора своими сапогами из жесткой верблюжьей шкуры.
— Ну что? Молодец! — сказал улыбающийся Зия. — Удар по ребрам пропустил, правда, но это учтешь на будущее. Отработай уход от удара снизу, когда дома будешь, и все станет на свои места. Привет вашему мулле-батюшке, он вас хорошо натаскал. Роман-джи, кстати, тоже отличился.
Ромка-джи, сразу после того как поединок закончился, успел пару раз съездить по морде какому-то догадливому прохиндею, пытавшемуся в неразберихе утянуть калаш Артемыча. И хорошо съездил, ловко! Вполоборота… что и заметили внимательный Зия и влюбленная Лилька. А также сконфуженный дядько Саша, который бросился к Егору обниматься, забыв обо всем на свете.
Лилька сразу же похвасталась отцу тем, как ловко дерется Ромка-джи, не хуже своего друга, и Сяо, под смех мужиков, заметил:
— Это он вовремя! А то я уже было собрался сватать тебя за Егора!
Драться было нетрудно. Протрезвевший, но не поумневший Артемыч, взревев как верблюд, кинулся на Егора. Егор нырнул под протянутую руку, пнул Артемыча по ногам, и тот рухнул. С этого момента вся ненависть Егора к нему прошла. Ему уже не хотелось отрезать мужику волосатое ухо. Осталось только сделать так, чтобы взревевший от ярости Артемыч не встал. А это уже было нетрудно. Те самые ботинки, на которые так нагло претендовал Артемыч, разукрасили мужика как Иуду, в два пинка. А потом Егор поставил его, обмякшего, на ноги и от души двинул по опухшей морде. Собственно, вот и все.
Интересно, что Трофим умудрился снять все происходящее на камеру своего калаша, и теперь Савва вывел на экран запись. Было немного странно видеть себя дерущимся по-настоящему. Это не совсем то, когда мулла-батюшка показывает тебе, покрытому синяками, какие ошибки ты допустил в бою. И мрачно гудит: «Будь у твоего противника настоящий нож, лежал бы ты сейчас без одного уха, а то и без головы и прочих частей тела! Учти, Егор, скользящий удар на отражение, скользящий, а не тупой лобовой! Иди и отрабатывай прием. Пятьдесят раз».
А калаш Егор отдал на сохранение дядько Саше. Драненький калаш, неухоженный, но в Городе пригодится. Вычистить, пристрелять — и в дело пойдет! Много же они в этот раз оружия привезут, хорошо!
Рюкзак Артемыча с удовольствием распатронила любопытная Лилька. А потом бросила его в угол и, густо покраснев, вылетела из фургона. Обеспокоенный Ромка-джи выскочил за ней. Зия удивился, а потом понимающе кивнул головой.
— Ну, Лилия! Недаром говорят, что в каждой девушке есть маленький шурале, подстрекающий ее любопытство. Вот и долюбопытствовалась!
Оказывается, в рюкзаке Артемыча лежала детская игрушка — микрокомп с небольшим экранчиком на десяток фильм-файлов. Суровый и, похоже, сильно пьющий Артемыч недолго думая закачал в эту пустяковину самой низкопробной порнушки, сколько влезло. Дабы скрасить свое скитание по пустыне вместе с дружками. Вот Лилька и сунула свой нос в игрушку! Зия вычистил эту пустяковину до последнего файла. А потом и закачал в нее несколько забавных фильм-файлов из тех, что так нравятся четырнадцатилетним девчонкам.
«Ничего страшного, — подумал счастливый и умиротворенный от многочисленных знаков внимания Егор. — На выданье девчонка, не малявка какая-нибудь! Но Артемыча за такие штучки даже в Челябе бы упекли. Запрещено! Уж десятка три „горячих с оттяжкой“ он бы точно получил! Есть греховное? Не носи с собой, держи дома, подальше от детей! С собой носишь — получи по закону».
Видимо, по поводу драгоценной Лилии своей Ромка-джи был другого мнения. И решил успокоить бедное дитя. Дитя с удовольствием поддавалось успокаиванию.
Во всяком случае, Ромка-джи появился в фургоне далеко за полночь, вдоволь насидевшись с Лилькой у соседнего костра, к которому их пустили, как друзей того самого Егора, который сегодня такой молодец! Да и то они сидели бы и дольше, но вышедший из-под тента отец шуганул влюбленных, громогласно сказав, что если завтра Лилька хоть раз зевнет, то он собственноручно отвезет ее в логово карачи и на коленях будет просить их забрать эту шайтан-девицу, от которой ее отец скоро окончательно рехнется.
Поутру вышли из караван-сарая. Ромка-джи носом клюет, не выспался. У Егора ребра болят. Ссадины на руках заживать начали. Это уже порода, да! Мама говорила, что на отце, мол, все как на песчанике заживает, лишь бы грязь в рану не попала. А об этом Зия позаботился, обработал ссадины.
— Чего кряхтишь, Егорка? Ребро?
— Ерунда, — попробовал отмахнуться Егор.
— Ерунда — это то, что у вчерашнего мужика, Артемыча, вместо мозгов, а боль понапрасну терпеть — это ни к чему. Давай сюда свое ребро, я тебя быстро в порядок приведу!
Спорить Егору не хотелось, да и боль терпеть тоже. Поэтому он положился на врачевательское искусство Зии. А Зия долго тянуть не стал. Вытащил из аптечки томограф, взял у Ромки-джи его комп, чтобы тот заодно научился, и сканировал Егоровы ребра.
— Ну вот, — сказал он, разглядывая картинку то так, то этак, поворачивая ее под разными углами, — трещин нет! Прекрасно. Просто удивительно прекрасно!
Налепил Егору рассасывающийся пластырь, заклеил его сверху тоненькой дышащей пленкой и похлопал по плечу.
— Можете одеться, больной! Постельного режима вам не пропишу, ибо незачем. А ребра ближайшие пару дней рекомендую пока под сапоги не совать!
Пластырь — штука удивительная. И боль прошла, и настроение поднялось. Жаль только, что много его на Егоровы ребра потрачено. Бывало, сидишь и мучаешься, терпишь, потому что в Городе пластырь только на настоящих раненых да малых детей идет.
Километрах в трех от города Челябы их обстреляли. Караванщики сразу уложили верблюдов, залегли сами, стали ждать. Лупили издалека, явно от бессильной злобы. Егор загорелся ответить, но Савва сказал:
