орды хана Осалука встречали вернувшихся беглянок с плохо скрываемым негативом и презрением. Даже родственники из орды хана Тарха, провожая взглядами Бике и Гульнару, качали головами им вслед. Но в тот момент ханская дочь мало обращала внимание на реакцию своих сородичей, ведь она так спешила к своему отцу.
Когда Бике в сопровождении Сурьбаря и Гульнары зашла в знакомый с детских лет шатёр, у входа в который оживленно беседовали трое шаманов, она увидела своего отца, лежащего на высоких подушках. Хан Тарх и до отъезда в поход был немолод, но теперь он, казалось, ещё постарел лет на двадцать. Черты лица некогда могучего хана были заострены, холодный пот бежал по глубоким морщинам, он почти ежеминутно кашлял и сплевывал в стоящий рядом сосуд. На циновке возле хана сидела старая кормилица Бике и периодически подавала воду больному. Увидев вернувшуюся дочь, старый хан немного приободрился и попытался привстать на локтях. Слабая тень улыбки пробежала по его губам.
— Хвала Тенгри-хану, я тебя увидел, Бике. Хотя не один раз посещали меня уже мысли, что вот так умру и не увижу любимую дочь, — сказал хан приглушенным хрипловатым голосом.
— Что ты такое говоришь, отец?! Пусть будут дни твои бессчётными, как все травы в Великой степи. Прости меня, глупую, что убежала из Шарукани без твоего ведома. — Бике больше не пыталась остановить поток бегущих по щекам слёз. Она села на колени рядом с отцом и обняла его. — Я готова выйти за хана Осалука, только выздоравливай поскорее.
Тарх сделал знак рукой всем остальным, чтобы они оставили их с дочерью наедине. Сурьбарь вывел Гульнару и кормилицу, поклонился хану и сам покинул шатёр. Тарх прижал к себе Бике и начал гладить её по голове.
— Я на тебя вовсе зла не держу… Знаешь, дочь, пока я здесь лежал, у меня было много времени подумать о жизни и судьбе… Так вот, я пришел к решению, что не надо тебе выходить за Осалука — он не сделает тебя счастливой. Да, я обещал ему свою дочь, но Юлдуз больше нет в живых. А после того, как сгорели его конюшни и после всех слов, которые Осалук мне наговорил, он вряд ли будет добр к тебе. Поэтому ты свободна в выборе жениха. Желаю тебе найти достойного в нашей орде или в других кочевьях… Только подумай хорошо перед тем, как выбрать, чтобы не навлечь позор на наш род. Я не верю тем россказням, что болтают о тебе и том русском монахе — ты же ханская дочь, а он только лишь пел тебе песни, правда ведь?
Бике вспыхнула, но не нашла в себе сил, чтобы рассказать отцу правду.
— Отец, благодарю тебя за великодушие! Но этот монах не только пел песни, а ещё и спас мне жизнь, когда я утонула, лечил нашего повара Итларя и был у шамана в услужении. Быть может, он и тебя бы вылечил, если бы только был здесь.
Тарх слабо усмехнулся.
— Боюсь, мои дни уже сочтены. Меня пытались лечить лучшие шаманы орды, и все говорят, что мне осталось жить всего пару дней. Поэтому я так рад, что дожил до твоего возвращения. — Хан сильно закашлялся. — Пока ты ещё не замужем, будь рядом с твоим братом Сакзем — он не даст тебя в обиду. Ступай, Бике, а мне нужно отдохнуть. — Кашель Тарха всё не прекращался.
— Кормилица, дай лекарство хану, — позвала служанку Бике. Пожилая толстая кормилица нырнула в шатёр и подала Тарху глиняный кубок с лечебным отваром. Старый хан лишь пригубил из кубка, затрясся в сильном приступе кашля и уронил его на ковёр. Кубок покатился, разливая по ковру своё содержимое. Обессиленный хан рухнул на подушки.
— Сурьбарь, мой верный воин, я знаю, что ты там — позови скорее моих сыновей… Хочу поговорить с ними напоследок — еле слышным голосом отдавал Тарх последние приказы. — Бике, подай мне мою саблю — я иду покорять небо…
Бике со всех ног бросилась в другую комнату шатра, отделенную войлочной перегородкой, взяла боевую саблю отца и вернулась к нему. Она потратила на это меньше минуты, но когда девушка подошла к его постели, великий хан Тарх уже был мёртв. Бике исполнила последнюю волю хана и вложила в ещё тёплую родную руку саблю, а потом затряслась в рыданиях. Почти сразу же к ней присоединилась и кормилица, знавшая покойного хана всю жизнь.
Вбежавшие спустя десять минут Асень, Сакзь и Бегубарс увидели свою заплаканную сестру и бездыханного отца с саблей в руке. Молодые беки всё сразу поняли. Асень подошел к телу хана и закрыл его глаза, Сакзь приобнял рыдающую сестру за плечи. Бегубарс отвернулся к стене, сдерживая слезы.
— Какие были его последние слова? — спросил, чуть погодя, Асень.
Бике, уже немного успокоившись, рассказала братьям о последних минутах жизни их отца.
— Наш отец был настоящим воином и умер, как воин — с оружием в руках, — воскликнул Сакзь.
— Мир его праху, — ответили хором его оба брата и сестра.
На несколько минут воцарилось молчание.
— А что же теперь будет с ордой? — поинтересовался Бегубарс. — Ведь отец не сказал, кто после него будет ордой править. Думаю, по всем степным законам правильно будет, что тот, у кого больше всех табунов и воинов, то есть — я.
— Попридержи коней, Бегубарс! Не забывай, что я старший брат, — возразил ему Асень. — А значит, орда по праву должна быть моей.
— Успокойтесь оба! Сейчас не время и не место решать эти вопросы. Наш отец не хотел бы, чтобы мы ссорились. Его дух еще здесь, в этом шатре, и он видит нас. Давайте достойно похороним отца, а потом со всем разберемся, — сказал Сакзь.
Все согласились с этим предложением.
* * *
Через два дня орда хана Тарха прощалась со своим бессменным повелителем. Провожать его в последний путь пришла чуть ли не половина всей орды — собралось около двадцати тысяч человек на большом поле неподалеку от Шарукани. Женщины плакали, мужчины стояли, нахмурившись — все уважали покойного хана за его мудрость и справедливость и опасались неизбежных перемен.
К свежевырытой глубокой могиле, напоминающей по форме яму для фундамента, подошли два шамана. Один из них бил в бубен и плясал, второй поднимал руку с бараньей лопаткой к небу и выкрикивал заклинания. На большой украшенной лентами повозке привезли тело хана Тарха, облаченное в боевые доспехи. В правой руке он держал саблю, а в левой — серебряный кубок с вином. Лик покойного хана был
