Я перестал быть и с удивлением понял, что и не был.
Я был лишь дрожащей стрелкой какого-то незнакомого мне прибора. По прибору стучали — и я вынужденно качался в определенную сторону, ясно указывая на что-то, чего и сам не мог объяснить.
И только поняв, что я — не был, внезапно ощутил, что я — есть, и болезненная, пульсирующая точка приближается ко мне и смыкается со мной, совпадает со мной — и вот она во мне, пляшет в груди, рассыпается на десяток жгучих точек…
Я открыл глаза.
Рядом колебались крупные тени. Где я?
— Вы в Оплоте, Мой Президент, — ответил — голос, уловивший, как видно, мой шепот. — Ваша бесценная жизнь вне опасности. За это ручаюсь я, ваш врачеватель.
Неожиданно пелена спала с моих глаз, и я почувствовал себя совершенно бодрым и здоровым.
Я увидел большую комнату, врача и двух его ассистентов, ласкатель вместо окна.
— Все вон! — приказал я.
Ассистенты поспешно вышли. Врачеватель не сдвинулся с места. Я в раздражении уставился на него — агломерун, лицо разбито крупными морщинами, глаза не блестят.
— Мой Президент, — тихо сказал он, — я все знаю.
Наши взгляды встретились, и я, несмотря на страх или, может, именно благодаря страху, поразился чудесной глубине глаз Врачевателя. Они напомнили мне несерые круглые глаза Фашки.
— Я бредил? — спросил неожиданно спокойно.
— Да. И я узнал, что вы Дурак.
Я сел на кровати. Он поплатится жизнью. Только убить его надо прежде, чем кто-нибудь войдет. Не то крикнет, или он уже… Или еще кто-нибудь мой бред…
— Вы уже раззвонили об этом? — поинтересовался я.
— Нет. И не спешите убирать свидетеля. Быть может, я выскажу вам одну весьма необычную, но интересную мысль. А потом делайте со мной, что хотите. Я — агломерун, и мне нечего терять, кроме нескольких недель жизни.
Я согласно кивнул, подошел к двери, запер ее и вернулся на место.
— Вы бредили больше пяти попыток. Агломерации не сообщили, что вы пытались покончить с собой. Просто, мол, заболели. Вам заменили две трети органов — наша медицина впервые произвела такую тотальную реплантацию, благополучный исход был весьма сомнителен. Я, не полагаясь на ассистентов, неотлучно находился при вас.
Это произошло во вторую ночь. Вам стало вдруг резко хуже, ассистенты побежали за новыми приборами, а я не спускал глаз с ваших подрагивающих век. Вдруг вы очнулись, посмотрели на меня и громко, отчетливо произнесли: «Никто не знает, что я Дурак. И никогда не узнает.»
Я так и обмер. Разряд испуга спаял воедино ваше признание и общеизвестный факт, что вы обезвредили Дурака убили, надо сказать, при странных обстоятельствах, о чем в народе гуляют самые невероятные слухи.
— Мне не докладывали…
— Ввести после Преображения — Защиту, это все равно, что закупорить в душной комнате агломерата, который глотнул свежего воздуха. Мы отведали свежего воздуха и — возненавидели вас. Очень многие смаковали странные обстоятельства вашего «великого подвига». Самые умные давно подозревали, что Дурак — это вы. Ваш путч, потом разнузданный террор, все эти ваши поступки — словом, догадаться было несложно.
— И вы догадывались?
— Я агломерат из не смелых. Бывают времена, когда даже втихомолку догадываться — непозволительная, опасная роскошь. Даже думаешь потише — словно вполмысли. Я большую часть жизни прожил при Защите, у меня в голове на каждом шагу стоп-сигнал.
— Где же сегодня ваш стоп-сигнал? — съязвил я.
— Передо мной Дурак. Я должен его победить. Вся моя прошлая жизнь, весь горький опыт нашей цивилизации были направлены на выживание в столкновении с Дураком. Сейчас, именно в настоящую дольку времени, наступил исторический момент. Все, что готовилось для этой схватки, теперь должно пройти проверку.
Врачеватель встал и возбужденно зашагал по комнате. Я лихорадочно соображал. Да, я дам бой. Я сильнее их. Пусть они готовились целые пролеты ко встрече со мной. Напрасно. Их жалких усилий недостанет, чтобы уничтожить меня!
— Я повторяю, — звонко (я испугался, не услышали бы за Дверью) произнес Врачеватель, — я повторяю, что умственные силы нашей цивилизации накапливались специально для этого мгновения. Я горд, что судьба избрала меня для нанесения последнего удара Дураку.
Он остановился и выпрямился, что при его сгорбленном старостью теле стоило немало усилий.
— Встаньте, — торжественно произнес он.
Я машинально подчинился.
— Бажан…
Я вздрогнул — последние две ступени никто не осмеливался обратиться ко мне по имени, даже мать.
— Бажан, очнитесь же, ведь вы больше не Дурак.
Я сел на кровать.
— У вас здесь что — не кормят? — наконец произнес я. — Шестую попытку не евши…
На следующее утро Врачеватель пришел после завтрака. Он осмотрел меня, расспросил о самочувствии, посоветовал еще попытки две полежать без дела. Он пошутил о собачьем холоде вне больницы — Координатор так и не восстановили до конца. Он направился к двери.
— Мы вчера начали занимательную беседу, — окликнул его я.
— Ах да, — словно бы вспомнил Врачеватель, возвращаясь. — Вы меня поразили вчера тем, как холодно приняли мое утверждение, что вы не Дурак.
— Вы не сказали мне ничего нового. Я давно подозревал. Но это было до того невероятно… А насчет моего равнодушия к вашим словам… хм… Однако что вы имели в виду?
— В бреду вы подробно пересказывали свою жизнь — точнее, я из обрывков составил довольно законченную картину. И понял, что вы пережили духовную метаморфозу. Вы преодолели трагическую предопределенность, заложенную в ваших генах. Благодаря чему? Рядом с вами постоянно находились хорошие, умные агломераты. Вы обладали чудесной способностью влюбляться в стоящих агломератов. Дедушка, Примечание, Фашка, Джеб, Начи, Бачи, другие — они постепенно внушали вам правильные мысли, воспитывали вас.
— Джеб, к примеру, был не очень хорошим агломератом.
— Зато он был хорошим учителем, — возразил Врачеватель. — Даже Брид с его изломанной судьбой, прозревший, когда его стукнули физиономией об стол — это выражение из вашего бреда — и тот был прекрасным учителем. Природа наделила вас отличной наблюдательностью и умением делать выводы. Но дала вам и чудовищную медлительность. Впрочем, наблюдательный агломерат при порядочных целях не потерян, даже если он тугодум. Вас любили прекрасные люди — это подарок судьбы. Этот подарок вам теперь следует отработать. Пройдя через столько испытаний, так мучительно размышляя над всем, так не щадя себя, так трудясь над собой… Вы превзошли самого себя. Вспомните, как вы пищали. Сумели же поставить отличную дикцию…
— Моя дикция теперь особенно хороша, — продребезжал я.
— Ну, это после Г/А… А ваши аграрные манеры и словечки — где они? Зато любовь к Аграрке, к ее пестрому наряду, к природе вы сохранили. А как пытались обуздать в себе жестокость?! А как учились слушать других вместо того, чтобы говорить самому?! Как мучительно избавлялись от преклонения перед авторитетами! Как вгрызались в непонятные вам науки! Вы сатанинским терпением взяли то, что не Дурак взял бы походя, играючи… А в результате оказалось, что тот гипотетический агломерат так ничего и не взял, именно потому, что был убежден: ему стоит только наклониться, что успеется, — а вы, которому не дано было взять, переломили предвзятое решение судьбы и не поленились, — скрипя зубами, взяли-таки все, что смогли, а смогли многое.
— Я сам, сам, — словно в лихорадке скороговоркой заговорил я. — Сам знал, что то… то страшное уже миновало, что я другой… Но не верил, не мог, не смел… а потому не мог поступать, сообразуясь с каждым новым открытием. Мне было жутко: я другой, а словно бы еще и тот — и нет спасения от него, и я принуждал — понимаете, принуждал! — себя поступать, как поступил бы Он… Я вздор, быть может… но понимаете? Нет, не понимаете! Как это тягостно быть лучше себя и не иметь сил изменить единожды уже выбранную линию поведения. Не это ли отрыжка моей глупости — то, что я так долго не решался вести себя умно только потому, что считал себя Дураком? Единственно потому, что окружающие подозревали во мне Дурака и ждали от меня дурацких поступков? Вот она — моя последняя, гнуснейшая глупость!.. Нет мне прощения.
— Прощения нет, — неожиданно сурово подтвердил Врачеватель. — Душ вы погубили без числа. Нет прощения. Но вы можете исправить нагроможденные нелепицы и водворить порядок там, где вы все смешали. Конечно, можно вышвырнуть вас вон, как сор, заменить одного Владыку другим, сменить имя, а то и вовсе передать власть какому-нибудь комитету, собранию умных голов или чему-то в этом роде. Да все будет слабее, чем вас оставить. Где на планете отыщется другой агломерат, который столько бы пережил, у кого имелось бы больше горького опыта, чем у вас? Где такой, кто прошел бы путь от межеумка, с трудом связывающего слова, до мудреца, парализованного званием Дурака? На этом пути вы познали такое, что иные — с более благополучной судьбой — не изведают во веки веков. Так что вы, именно вы нужны Планете. Загладить свои ошибки вам уже не удастся, а пользу принести сможете. И пользу огромную.
