— Плохо учился, — признался Лазарь, — три класса всего, в селе… Не, ну «семь» я знаю, случайно пропустил…
— Понятно, а интервал знаешь, какой должен быть между солдатами при проведении разведки?
— Конечно, знаю! 20–25 метров…
— Ну, вот и набери его.
— А! Товарищ старший лейтенант, избавиться от меня хотите! А я ведь серьезно с вами… я ведь, между прочим чувствую и даже вижу боевиков…
— Да ты что! И каким же образом?
— Подсознательно…
— Ладно, Лазарь, чего ты хочешь?
— Стрелять! Мы будем стрелять по кучам?
— Нет, не будем… Рано, и людей злить не охота.
— Ну, товарищ старший лейтенант… ну, двайте! — гнусаво заныл Лазарь.
— Все… я все сказал!
— Ну, товарищ…
— Все! От. бись! Набери положенный интервал!
Некоторое время было тихо. После чего Лазарев начинал все с самого начала. Мольбы о том, чтобы пострелять, не привлекали отвлеченного собственными мыслями Егора, отчего Лазарев, обращал к себе внимание периодически вскрикивая.
— Вон! Товарищ старший лейтенант, смотрите… в окне… седьмой этаж, справа, третье окно! Я видел… Разрешите?! — кричал Лазарь, указывая направление видимых одному ему врагов.
Егор рассуждал трезво, зная и прекрасно понимая, чего хочет Лазарев, он знал и каких последствий может это стоить, что может повлечь за собой столь безответственная и неоправданная стрельба. Егор был не подкупен.
Лазарев, одержимый собственной правотой, разбивал тишину раннего утра бранью:
— Товарищ старший лейтенант, уходят! Дайте команду! Что же вы делаете… товарищ лейтенант? Уходят по крыше, смотрите!
— Стрелять бесцельно не дам!
— Товарищ старший лейтенант… у меня изжога будет, если я не отстреляю!
— Так, Лазарь… Ты вдумайся, дурачок, — рассудительно говорил Егор, — каждая выпущенная тобой пуля — где-то найдет свою цель! Может, случайную — здесь, а ведь может и за три километра отсюда! А потому лишний раз провоцировать и злить местное население… настраивая его против себя… Не буду!
В действительности, Егор стал склоняться к мысли, что у Лазарева нарушение психики. И эта самая пресловутая изжога, на которую он ссылается, и которая возникала у него всякий раз, если он не выпускал, хотя бы, половину патронной коробки была не то чтобы шутка, а неким сигналом к тому, что человек запутался.
— Ладно. Значит. смотри, работаешь рядом с Васиным. У него самое опасное направление. Он тоже волнуется, поэтому ты его того… подстрахуй, понял? Только наражен не лезь!
— Так точно! — ответил Лазарев, от чего тлеющая грусть его глаз вспыхнула новым, еще более ярким пламенем.
Первым номером боевого порядка, был рядовой Васин, заменивший некогда раненого Федорова. Светловолосый «молчун», попавший в роту после Сыктывкарской инженерной учебки, выбором военной профессии, так же как и многие, был недоволен. И недоволен он стал, именно тогда, когда понял, что работа эта смертельна, а в условиях минной войны, жизни многих саперов таяли на глазах, как снежинки.
Как и многие другие, Егор сам не очень радовался своему назначению, но по причине, невозможности что-либо изменить, старался выжить любыми доступными способами. Уничтожением всех обнаруженных и (или) подозрительных, или вероятных фугасов занимался лично. Солдат к этому делу старался не допускать. Причина, оказалась, абсолютно банальная — незнание того, какие манипуляции совершаются над взрывным устройством кем-либо, для Егора было уже подобно смерти! Так что, смерть, Егор предпочитал рассматривать сам. Это занятие стало с некоторых пор возбуждать его, а удачная работа над смертоносными сюрпризами — воодушевляла, возводя его в ранг волшебника…
День был пасмурный и влажный. Небо висело седым, вязким туманом. Порошил снежок.
«Туман усложняет управление подразделением, — думал Егор, — из-за большой растянутости боевого порядка, визуальной связи нет… а радиосвязь в группе отсутствовала вовсе, по причине того, что большое количество радиостанций находилось в руках офицеров штаба, у тех, кому они действительно были необходимы, и у тех, — кому не очень. Но такая концентрация средств связи в одном только штабе (а это небольшое двухэтажное здание, с одним подъездом), позволяла искать друг друга очень быстро. Выглядело это примерно следующим образом:
— «20-ый», «30-тому», прием…
— На приеме «20-ый» для «30-того»…
— Ты где, прием?..
— Я на первом этаже «белого дома» «30-ый», как принял?
— Принял «20-ый»… Иду!
— …«20-ый», «30-тому», прием… Ну, ты где?
— Я — «20-ый», прием… А я уже в курилке…
…До улицы Суворова оставалось два проулка.
Сработал тональный сигнал радиостанции, как всегда неожиданно. Егор вопросительно поглядел на радиостанцию на груди. Ее звонкий, трехнотный звук, сменило протяжное человеческое мычание, через секунду окрестившее Егора, его позывным. Егор уже настолько хорошо знал этот голос, что произношение позывного, говорившего в этот момент резидента, не требовалось, — это был Крышевский.
Для Егора, Крышевский не был просто подполковником, офицером штаба, или исполняющим обязанности начальника штаба. Крышевский для Егора был одним из редких справедливейших и умнейших офицеров, с которым Егору довелось служить. И Егор этим гордился. Этот человек был грамотным военным трудоголиком. Нескончаемая трудоспособность Крышевского, подкрепляемая в любое время суток стаканом крепкого чая и выкуреной в три затяжки сигареты без фильтра, на ходу, опять же из-за отсутствия свободного времени для перекуров, просто сражала Егора. Когда Егор ложился спать, Крышевский еще работал; когда Егор в четыре утра уходил на задачи, он, уже сидел на радиостанции, прослушивая радиоэфир. Нередко короткий разговор между Егором и Крышевским, в четыре утра, выглядел так:
— «Варяг», для «Водопада», прием… — осторожно нарушая хрупкую утреннюю тишину, говорил Егор в радиостанцию, сидя на фыркающем бронетранспортере.
— … Ммм… — утробно мычала рация. — На приеме «Варяг», для «Во-до-па-да», — говорила она, хриплым грубым голосом начальника штаба, делая акцент на каждом слоге Бисовского позывного.
— Я — «работаю»…
— …Пиз. уй, — грубо отвечала рация, и Егор улыбался, потому что в четыре утра, в этом голосе и в этом слове не было грубости, это слов не было ругательством, и в четыре утра оно означало одно, что в этой прозрачной и невидимой пустоте радиоэфира, где-то есть человек, который поддерживает тебя, волнуется… и ждет, когда ты вернешься, выполнив поставленную боевую задачу, вернешься, четко отработав… с результатом… живым и невредимым.
Высокий, с полутораметровым шагом, с надвинутой на брови кепкой, из-под которой, вследствие того, что Крышевский не любил стричься в командировках, торчали в разные стороны вьющиеся волосы.
— Бис, а кто придумал тебе этот позывной? — спрашивал Крышевский Егора. — «Водопад»… «Во-до-пад»…
— Связисты, товарищ подполковник, а что?
— Да ничего, «Во-до-пад», так просто спросил.
— А-а-а… — задумчиво произносил я Егор.
— Вот тебе и «а», — дразнил Крышевский Биса.
Между собой, Егор и Стеклов, прозвали Крышевского — «Рожденный бурей». Однажды во время инженерной разведки Егор и Стеклов размышляли — кроются ли в окончании длинной фамилии и отчестве — Казимирович, польские «пани-корни»…
— Наверное, все-таки есть, — соглашался Стеклов.
— Скажи, Крышевский — это мегамозг нашей бригады?
— Да, согласен. Часто случается так, что многие начальники «говорят», лишь для того, чтобы обозначить, что они тоже начальники… Так вот, эти многие, просто меркнут рядом с Крышевским…
— Да, Крышевский — это Голос, голосом, к которому прислушивались абсолютно все.
— «Водопад», ммм… с праздником… — проговорилась радиостанция. Крышевский осекся, будто испытывая стеснение, и закончил, — тебя и… твоих солдат. Удачи тебе! Как принял!
— Принял… спасибо… тов… «Варяг»! — расчувствовался Егор.
Егор пытался «проглотить» подкатившийся и парализовавший речь, комок чувств. Это было настолько трогательно и приятно, будто бы это, сделал Егоркин отец, — по-отцовски, и сдержано.
До улицы Суворова оставался проулок.
Пройдя второй проулок, Васин приближался к третьему, знаменитому тем, что на всей его протяженности, вдоль бордюра, тянулась одна большая свалка бытового мусора:
«А-а, Федор — мусорщик!.. — вспыхнула в голове Егора, услышанная однажды фраза — Не мусорщик, а помойщик!» — Федоров сейчас в военном госпитале, в Ростове, — успокоил себя Егор.
…Бытовые отходы, стали «камнем преткновения», неуступной конфронтацией между Егором, главой Ленинского района и местными жителями этой улицы. И все дело было в том, что Егор производил обстрел мест и участков местности наиболее вероятного минирования, в том числе и мусорных куч.
