Цель обстрела заключалась в возможной детонации, повреждении и выводе из строя взрывного устройства. Обстрел производился, конечно же, из крупнокалиберного вооружения, коим являлось вооружение бронетранспортера.
Это нисколько не радовало местное население, потому как стрельба эта была утренней, да и вообще, пугала и рикошетила, в разные стороны, что, конечно же, могло стать причиной чьей-нибудь случайной гибели. Но иначе поступить Егор не мог. Единственным условием разрешения этой столь щепетильной ситуации была уборка мусора с улицы. Только отсутствие мусора у проезжей части исключало и последующую стрельбу.
В тот момент, когда произошел подрыв радиоуправляемого фугаса, Васин, поравнялся с кучей мусора, сбавил темп шага и принялся пристально ее изучать. Сапера, окутала резвая огненно-осколочная волна белого дыма. Прыгнув на него словно сорвавшаяся с цепи злая собака, облако дыма неспешно опало, сквозь которое Егор увидел, как Васин неподвижно стоит на месте. Через секунду после взрыва, когда Васин и не посмел пошевелиться, висевший за его спиной противотанковый гранатомет «Муха» сдетонировал, и граната вылетела из тубуса.
Егор бежал по обочине к застывшему саперу, который казалось, не мог понять, что же все-таки произошло. Граната взвилась над головой подорванного сапера-разведчика, и тут же разорвалась, накрыв его ярко-красными брызгами второго взрыва. Егор бежал; и, не успевая остановиться, укрыться, лишь выставил руки вперед, закрыв лицо от возможных поражающих осколков. Тело Васина безжизненно рухнуло наземь, как подкошенное…
Взвыли рокотом двигатели бронетранспортеров и их крупнокалиберные пулеметы. Сорвавшись с места, своими металлическими телами они перекрыли место подрыва, на котором лежал солдат. Начался бой…
На самом центре проезжей части, едва ли не под колесами бронетехники, лежало еще одно тело, несносное и бессмертное, крепко сжимающее в обеих руках пулемет. Это был Лазарев. Он лежал на спине, с закинутой назад головой и придавленный «неуклюжим» пулеметом, и Егор не сразу заметил его. Добежав до Лазарева, к Егору подоспел еще один солдат группы прикрытия, с которым они вдвоем стянули тело пулеметчика к обочине дороги. После чего Егор рванул к Васину. Находясь в самом эпицентре хаоса, под градом пуль, наводчик бронемашины и несколько бойцов группы разведки уже грузили раненного сапера в головную машину.
Егор подоспел к бронетранспортеру, когда все уже было сделано. Солдат был загружен.
— Давай… на «Северный»… быстро! — отдельными словами дышал Егор, пригибаясь от свистящих отовсюду пуль. — В госпитале… в госпитале, не забудь сообщить… крови… группа — вторая! Все!.. Давай! — кричал Егор водителю сквозь боковой распахнутый люк десантного отсека. Кричал и боялся взглянуть на своего бойца. Боялся, что если он посмотрит, то увидит, поймет, что тот мертвый и искалеченный. А так, вроде, сохранялась надежда, что вдруг жив. Всего лишь ранен, но жив. И только, когда Егор поднял нижнюю часть крышки люка, он виновато взглянул на Васина. Зажмурился на секунду, и снова взглянул. Лицо Васина было спокойным и умиротворенным. Казалось, что он ждал этого события, этого дня. Ждал взрыва, ждал и дождался. На его лице, закрытых глазах застыло страдание, которое задолго до этого пропечаталось на нем.
Только теперь, взглянув на «Молчуна» Васина, Егор увидел то непонятное и беспокойное, что происходило с ним много времени раньше, в его душе, в сердце, — он боялся подорваться, боялся и молчал. Потому, что знал, сколько не говори, изменить это не под силу ни ему, ни Бису, ни Винокурову… ни Господу Богу… А теперь он был спокоен и умиротворен, потому, что все было уже позади. Все свершилось.
Когда погрузили сапера, Егор оглянулся и посмотрел на то место, куда стащили Лазарева, но того на месте уже не оказалось. Егор взмахнул рукой, и сорвавшийся с места бронетранспортер растаял в голубом жидком облаке выхлопных газов.
Стрельба нарастала, но Егору она уже не казалась страшной. Казалось, что прошла целая вечность, а ведь на деле — лишь несколько минут. Скатившись за бетонную автобусную остановку, Егор перевел дух, пополз к ее левому краю. Выглянул внизу, у самой земли, поймал себя на мысли, что он снова страшно боится. И особенно, смертельно боится выглядывать из-за угла укрытия, как будто десяток автоматных стволов только и ждут появления его головы. И, тем не менее, поборов секундное смятение, Егор высунулся, выявляя огневые точки «чехов».
Огневые точки боевиков Егор выявил очень быстро — слева их четыре: две — в «восьмиэтажке» напротив, в окнах подвального помещения.
«Признаться, — подумал Егор, — неожиданно!»
У Егора, да и у бойцов уже успела сформироваться привычка, что стрельба по ним ведется в основном с верхних этажей высоток. Так случалось очень часто. Поэтому в минуты боя, все стремились стрелять вверх. Да и верхние этажи, когда ты под ними, всегда казались более угрожающими, нависающими, ясно видимыми. Они навалились сверху, на голову, целым домом, грузно прижимая к земле, словно это был большой, толстый мужик в овечьем тулупе и распростертыми объятиями… Еще две точки были на четвертом этаже соседнего дома, что стоял торцом к проезжей части:
— Как же я раньше не догадался! — отчаянно корил себя Егор. — Ну, правильно! Где же еще, как не с подвального окна! Оттуда и отходить легче! Это же не с восьмого этажа потом убегать… А я… дурья башка! — Егор открыл огонь, выпустив магазин патронов. Перезарядился и переместился вправо на другой конец остановки, выглянул, и увидел Лазарева:
— Твою-то мать, Лазарь!..
Тот стоял перед остановкой, на дороге, во весь свой рост. Его рвало, но при этом он стрелял из пулемета, не сходя с места. Прогибался дрожащим от пулеметной отдачи телом, блювал, и снова стрелял. Было, похоже, что он получил при подрыве сотрясение головного мозга.
Выскочив на дорогу, Егор, что было мочи, рванул его за ворот, упав с ним в кювет обочины, ползком, по-змеиному, вернулся за остановку. Лазарев был безумен и вряд ли понимал, что делал. Казалось, такой отчаянности, и горячности в нем не наблюдалось никогда ранее, и вот эта мятежная доблесть, граничила сейчас разве что с сумасшествием или желанием совершить подвиг ценной собственной жизни.
Егор ударил его в лицо, прежде всего преследуя желание вернуть Лазарева к реальности, и заорал, как можно угрожающе, брызгая слюной в лицо пулеметчика:
— Я же приказал: не высовываться! — заорал Егор. Сам высунулся справа, из-за остановки и выявил еще три огневых точки, но через мгновение потерял их. Выглянув в следующий раз, Егор уже не увидел эти стволы. Но тут же обнаружил другие, появившиеся в других местах, а может быть, переместившиеся. Безумные глаза множили врагов двукратно.
Возможными и невозможными жестами, самопроизвольно сопровождая их окриком, не желая кричать, и понимая его бессмысленность, Егор указал ближайшему бойцу прикрытия «чеховские» цели. И стоило Егору отвлечься, как Лазарев, снова оказался на дороге.
Пригнувшись, Егор бросился к гранатометчикам, что работали слева. В этот раз, их было двое. Добравшись до «эрпэгэшников», Егор, из-за укрытия указывал им дом, этаж и окна, отсчитывая их с наиболее удобной стороны, — это позволяло быстро осуществлять их поиск и открывать ответный огонь. Выскакивая из-за укрытия, Егор открывал заградительный огонь, под прикрытием которого появлялись гранатометчики, занимали позиции, производили быстрое прицеливание и стрельбу. Этот тактический прием Егор перенял у служившего в бригаде прапорщика Веропотвельяна. В свое время, тот отличился еще на штурме Грозного, и за его жизнь боевики, не скрывая восхищения, предлагали пять тысяч долларов. Веропотвельян служил в оперативном батальоне, и внешне на героя, никак не тянул. Имея армянскую фамилию, на армянина похож не был, был рыхлого телосложения, сутул. Шибко ничем не выделялся. Носил крупные очки для зрения, в которых и воевал.
…Отстреливая гранаты объемного взрыва, что прожигали панельные стены многоэтажных домов, Егор наблюдал, как обламываясь, обрывались балконы, падая и срывая ниже висящие. Вываливались целые панельные блоки с оконными проемами, сквозь которые, наружу, вылетала домашняя мебель и другая хозяйская утварь.
Вернувшийся с госпиталя бронетранспортер, сходу вступил в бой длинными раскатистыми очередями пулемета Владимирова. Его стрельба, показалась Егору приятной, какой-то отчаянно длинной, как неистовый крик, и в тоже время — беспощадной. А на его фоне, посреди заблеванного заснеженного асфальта маячил Лазарев, продолжая «пережевывать» пулеметом бронзовые ленты патронов.
Бой был скоротечным. Произошло это, скорее всего, в виду явного тактического превосходства, и на удивление четких слаженных действий. Стреляли точно по видимым целям, перемещались за бронетехникой. Технари, тоже не огорчили Егора, тем, что не стояла, как вкопаная. Это позволило в кратчайшие сроки эвакуировать раненого… «Раненого…», — с надеждой думал Егор… А еще личный состав двигался вдоль обочин, возвращаясь к ядру группы, уменьшая растянутый боевой порядок инженерного дозора. Такая слаженность была многогобещающей. А потом, Егор заметил виновато бредущего водителя бронемашины, и сразу все понял.
