Бой был скоротечным. Произошло это, скорее всего, в виду явного тактического превосходства, и на удивление четких слаженных действий. Стреляли точно по видимым целям, перемещались за бронетехникой. Технари, тоже не огорчили Егора, тем, что не стояла, как вкопаная. Это позволило в кратчайшие сроки эвакуировать раненого… «Раненого…», — с надеждой думал Егор… А еще личный состав двигался вдоль обочин, возвращаясь к ядру группы, уменьшая растянутый боевой порядок инженерного дозора. Такая слаженность была многогобещающей. А потом, Егор заметил виновато бредущего водителя бронемашины, и сразу все понял.
Тело сапера Васина привезли мертвым. Маленькое отверстие, размером с десяти копеечную монету, за ухом, не оставило солдату никаких шансов. Егор вспомнил печально лицо солдата, настолько печальное, что даже мертвое оно казались грустно живым, когда его грузили. «Грузили, — в груди Егора все сжалось, — грузили «груз-200»…»
Добравшись до «Северного», Егор пошел в госпиталь, траурно выслушал обстоятельства смерти сапера, от какого-то майора облаченного в бушлат поверх неприятно сиреневого медицинского костюма. Егор пристально смотрел ему в глаза, совершенно утратив способность думать и соображать, и верить. А когда военврач ушел, Егор еще долго, словно парализованный, сидел на бетонном блоке у ворот госпиталя. А очнувшись, поднялся на БТР, и взял курс на бригаду. Добравшись до блокпоста омоновцев, отощавший Егор спрыгнул, легко разругался с хорошо откормленными милиционерами-соседями, которые спокойно наблюдая за боем, и неоказали никакой огневой поддержки. Дело, едва не дошло до драки. Возбужденный, с синими скулами Егор, подозвал к себе Стеклова и Крутия, и ушел в сторону крайней высотки.
Пропавшие из виду в одном из подъездов, все трое, через какое-то время оказались на крыше дома. Егор стоял на ее краю, смотрел на место подрыва глазами боевика: маленькая грязная, растоптанная точка, с разбросанной по сторонам землей, напоминала чернильную кляксу. Кровавый след, утраченной человеческой жизни. Словно все решивший для себя камикадзе, объятым огнем, он уронил свою жизнь на заснеженный пергамент земли, прописав свой скоротечный путь инверсионным следом в чарующем глубоком небе, поставив в конце письма точку-кляксу.
В эту минуту каждый думал о своем.
«Мы все камикадзе… — думал Егор, — только пешие… Отдаем свои жизни не задумываясь. Терпеливо ждем своего часа… — Егор окинул взором печальный город. — Город-муравейник… — обвел глазами Егор. — Все книги о войне, написанные генералами, написаны вот с этой самой высоты… Еще добавить нужное удаление… вот тебе, пожалуйста, — командно-наблюдательный пункт! И во-о-н там, война… где-то… далеко… внизу… там, где барахтаемся в грязи мы… — маленькие человечки, ведомые голосом жестких, необсуждаемых приказов в режиме радиосети… обвиняемые в трусости, запуганные трибуналом военного времени, барахтаемся, то вперед, то назад, то вдруг замираем навсегда… Поганый муравейник!.. Жизнь в муравейнике очень схожа с жизнью в этом воюющем городе… Муравейник, где молодые самцы сменяют старых, и истребляют других, может простоять на одном месте более ста лет! Вот так! Муравьями-солдатами становятся самые оживленные и самые смелые особи — они разведчики и охотники… Муравьи, как и люди, воюют на смерть, отдавая все силы и жизни, используя даже неразвитую мускулатуру крыльев. Большое количество муравьев заканчивают свою жизнь во время междоусобных боев… Насекомые, очень хорошо чувствуют приход смерти, и часто умирают в одиночестве. Уходят из муравейника поздно вечером, взбираются на травинку, где и проводят последние часы своей жизни… Пока, генералы пишут книги о войне, война не будет другой!
Когда Егор с ребятами спустился восьмиэтажного дома, в районе контрольного поста милиции бушевали местные жители. Егор, вновь окруженный вниманием «сумасшедшего» пулеметчика Лазарева, уверенно шагнул им на встречу.
Чеченцы говорили много и все сразу. Говорили, как всегда об одном и том же: как не нравятся обстрелы домов, в которых живут люди, в которых, живут дети. Егор понимал это и раньше, и потому в глубине души даже радовался, но не злорадствовал. Пожалуй, только эти бедные люди, имевшие последнее полуразрушенное жилье не догадывались, что Егор, делает это намеренно, именно потому, что тут жили они — «люди, у которых есть дети».
Конечно же, Егор не имел желания истребить жителей полуразрушенных многоэтажек. Всякий раз, стреляя в окна многоквартирных домов, он ни на секунду не помышлял убить невинного ребенка или женщину, или безобидного мужчину; Егор стрелял в боевиков, стреляющих в него. Ведь за все время, ни Егор, никто другой не слышал о том, что в результате обстрела этих домов военными погиб хотя бы один жилец, живущий в одном из этих домов. Совершенно точно такого не было, иначе бы здесь митинговали бы каждое утро. И сейчас же, Егор вдруг неожиданно вспомнил, как полтора часа назад, гранатометчики разносили в пух и прах отдельные комнаты и квартиры, совершенно не зная и не думая какие из них жилые а какие нет, и из которых вылетала мебель, тряпки, хлам… И пусть так, безусловно и однозначно, Егор не стрелял в людей, и точно не имел намерений убить чего-либо ребенка; его целью были бандиты, которые последнее время особенно активизировались именно здесь, ежедневно стреляя и подрывая его саперов… его солдат. Совершенно нетрудно было предположить, догадаться, что боевики, делали это, с молчаливого согласия местных жильцов, организуя засады и огневые точки в соседних, нежилых квартирах… в коидорах… рядом, буквально через стенку.
Егор истратил терпение:
— Слушайте! Послушайте! Я буду стрелять на вашей улице, расстреливать мусор, стрелять в ваши дома, в ваши окна… — спокойно сказал Егор. — Я буду ежедневно списывать на эту улицу до двух тысяч патронов различного калибра, пока с ваших домов, с ваших окон будут стрелять автоматы и гранатометы; и будут гибнуть мои солдаты! — рассердился Егор. — И меня совсем не волнует… я совсем не переживаю, сколько я убью мирных, в кавычках, жильцов, разрушая ваши восьмиэтажные лачуги. Пока, вы… предупрежденные, лежите на полу своих разрушенных квартир, зная о готовящемся нападении или засаде — я буду стрелять! Пока вы своей трусостью будете оказывать поддержку бандитам — я… буду… стрелять!
— Мы ничего не знаем! — кричали из толпы.
— Не знаем?! — возмутился Егор. — И я ничего не знаю… И не хочу ничего знать… Ничего могу для вас сделать!
На следующее утро Егор, подойдя к улице Суворова, остановил дозор, который тут же занял круговую оборону, а сам долго стоял в нерешительности, разглядывая многоэтажные дома, кучи мусора, глядя в затуманеннную неизведанную даль улицы, о чем-то думал. А затем подозвал наводчика БТРа и указал ему что-то в направлении улицы.
— …все понял? — услышал подошедший к Егору Стеклов. Стеклов остановился рядом, еще не понимая, задуманного Егором.
— Ну что, Вовка, — сказал Егор, — будем сегодня мусорные кучи расстреливать, или нет?!
— Не знаю… — сказал Стеклов, — как решишь?
— А я уже все решил… — сказал Бис, направляясь к заскрежетавшему позади БТРу, — разнесу нахрен, к чертям собачим, эту улицу!
— Почему — «собачим»? — хмуро буркнул командир кинологического взвода, направляясь следом.
— Извини, Вов, ничего личного!
— А, понял…
Бис нырнул через командирский люк внутрь БТРа, после чего раннее утро наполнилось подобием музыки знаменитой пятой симфонии Бетховена, в миноре, из торжественного грома и резкого треска грубых раскатистых пулеметных очередей КПВТ, которую разбавляли высокими нотками звуков бьющиеся о броню, скатывающиеся и весело падающие наземь гильзы…
* * *
Егор нервно расхаживал по палатке.
— Да послушай, Ген, при всем уважении к разведчикам, меня возмущает тот факт, что они бездействуют!
— Разве они ничего не делают? — спокойно произнес Кривицкий. — По-моему, им задачи нарезают не меньше нашего…
— Да я не спорю! Нарезают, но где?! Что это за разведка такая, не пойму? — возмутился Егор. — Засады и разведывательные поисковые мероприятия проводяться на других направлениях, нежели там, где это действительно нужно — там, где мы! Конечно, Семшов или Бреусов… кто они — всего лишь командиры взводов! Они не могут принимать самостоятельных решений, но видимая ими обстановка как-то должна отражаться в их докладах и разведданных. Ну, не слепые же они?!
— Да что они могут? Может, они и видят, а решения принимаются куда выше, чем тебе хочется! Тем более, что ты хочешь, чтобы все крутилось вокруг тебя, а у них свои цели и задачи. Судить сложно…
— Чего уж сложнее! — возмутился Егор. — Ежедневные подрывы личного состава, как и установка фугасов на одной и той же улице давно должны были привлечь внимание и сконцентрировать разведывательную деятельность в этом районе, разве не так?
