Кажется, что-то крикнул солдат с ближайшей вышки, мгновенно, точно тараканы в щели, провалились куда-то серые люди за высоким забором, и только женщина долго, суетливо, озираясь и боясь, прыгала с уступа на уступ громадной, пыльной мусорной кучи.
Нет, не отделило еще тогда Крашева острое лезвие от Жоры, хотя отделило от многих… А может, это Жора еще не перелез через его жалящий верх, но уже пытался и барахтался и оттого был так возбужден, нервен и делал странные, с его — Крашева — точки зрения, поступки…
…А потом им предложили проложить часть — между промзоной и заводом — пожарного водопровода.
Они уже заканчивали бетонные полы, но случившийся смерч разрушил подстанцию, электричество пропало, и работа на втором этаже остановилась.
Начальник участка, интеллигент из Ленинграда, уже совсем ставший на их сторону, уже желавший помогать им, сам предложил эту работу — отрыть и выложить несколько колодцев под пожарные гидранты, прорыть метров двести траншеи, сварить такую же плеть из труб, опустить ее, соединить с арматурой, испытать и прикрыть землей.
— И в самом деле: не было бы счастья, да несчастье помогло, — говорил Жора, когда начальник участка вышел из вагончика, где они смотрели чертежи водопровода. — Между промзоной и заводом рыть можно только вручную, грунт мягкий, возможны обвалы стен, так что надо их крепить, будет перекидка грунта… В двух местах можно копать экскаватором, но вовремя его не найдут… Словом, еще немного — по тыще и выйдет… Впрочем, считать деньги еще рано, главное — простоя теперь не будет. Знаешь, в Одессе, на Дерибасовской, если не купить, то увидеть все можно, но такой смерч… — Жора широко улыбался, уже как будто довольный и прошедшим, вернее, мелькнувшим вчера смерчем, и работой, который не было бы без его разрушений, и, кажется, самими разрушениями.
Крашев тоже улыбался. Вышло даже хорошо. Но вчера, в обед, здесь было не до шуток.
…Им уже нравилось быть вместе. Просто так. И говорить не о бетонных полах, не о нарядах, которые по вечерам уже пописывал Жора, не о начальстве и даже не о деньгах, которые были нужны обоим. Часто же по пути к школе, в обед или вечером, когда Крашев не работал ночью на кране, они, поотстав от основной группы, просто молча шли по песчаному косогору меж редких мощных сосен (Крашев уже знал, что это не просто сосны, а остатки знаменитого в прошлом бора).
Погода стояла обычная для этих мест. Солнца не было, но не было и дождя. Небо над поселком, остатками бора, заводом и высовывающейся одним углом промзоной со сторожевой деревянной вышкой на этом углу завешено небольшими серыми тучками. Ветер гнал их на север. Но здесь, внизу, было тихо. Видный отсюда сквозь редкие могучие сосны горизонт за поселком был чист.
Все случилось, когда он с Жорой вышел из бора.
Края несущейся прямо на них небольшой, низко нависшей тучи неожиданно стало задирать и разворачивать. Чем-то она уже была не похожа на обычную дождевую тучу, и они стали смотреть на нее. Края тучи заворачивало все выше, центр проваливался и был уже совсем близко от земли. Туча как бы остановилась, но внутри нее все крутилось и барахталось, оседая центром ниже и ниже. По их лицам хлестнуло студеным ветром. Вдруг центр тучи, неимоверно закрутившись, дернулся вниз и, вытянувшись в тонкое веретено, острым жалом вонзился в землю. Вокруг все зашумело, затрещало, завыло. Тонкое, бешено крутившееся веретено уже не было видно. Глаза, рот, уши были полны мятущегося песка.
— Это смерч — ложись! — крикнул Жора и толкнул его в плечо.
Он упал, загребая песок руками и почему-то поджимая под себя ноги. То, что было непонятным, интересным и неопасным, приобрело после Жориных слов реальность, стало понятным и страшным.
Совсем рядом послышался треск падающей сосны. Вслед за ее падением по земле мелькнула дрожь, и он ощутил ее всем своим большим телом. Ему представилось, что острое жало бешено крутившегося веретена идет прямо на него. Он еще больше поджал ноги и закрыл голову руками. Опять послышался треск падающей сосны, но уже глуше. Дрожи земли он не ощутил. Песок стал сыпать меньше, а потом прекратил вовсе. Стало опять тихо. Крашев протер глаза. С правым было все в порядке, но в левый попал песок и немного резало. Жора уже стоял и смотрел в сторону удаляющегося смерча.
— Черт, — ругнулся он. — К заводу пошел.
Крашев вскочил, правым глазом стараясь отыскать веретено. Но его не было. Вместо тонкого, упруго сжатого веретена к заводу несся жирный, клубящийся высоченный столб песка и пыли.
Страх прошел, и вернулось любопытство.
Крашев еще не успел прочистить левый глаз, как столб, на что-то наткнувшись, застыл, а потом, дернувшись, стал опадать. Воздух расколол резкий треск. Казалось, внутри столба происходила борьба. Но вот стало видно, что столб выстоял и опять, скрутившись веретеном, двинулся вбок, к углу промзоны, а в том месте, где была борьба, они увидели открытые, уже горевшие трансформаторы заводской подстанции.
— Во дает, — восхищенно говорил Жора. — Коротнул всеми обмотками. Конец напруге!
«Неужели будем стоять? — подумал Крашев. — Есть ли запасные трансформаторы на заводе?»
Он попытался задать эти вопросы Жоре, но тот ничего не слышал.
— Сейчас будет! — кричал он в восхищении и подпрыгивал на месте. — Сейчас даст! Прямо к зоне прет. Ну, дает. Сейчас зэки побегут. Станция Петушки — береги свои мешки! — захохотал он и толкнул Крашева в плечо.
Крашев не успел ничего ответить. Рыхлый, жирный, уже значительно осевший, клубящийся столб, вдруг как бы испугавшись вставшей перед ним промзоновской стены-забора, пошел в сторону и наткнулся на угловую деревянную вышку.
Столб не мог уже ни объять, ни проглотить в себе вышку. Он был уж так дряхл, что не смог прикрыть механику своей черной, жуткой, внутренней работы, и они увидели, как пропал выглядывавший из маленькой башни солдат, как вдруг разом, словно по чьему-то приказу, отскочили от башенки и от других частей вышки обшивавшие ее доски, но сама вышка — теперь уже заголенная, с растопыренными столбами-ногами, с обнаженной башенкой-грудью — устояла. К ним не донесся ни один звук, и им казалось, что все это происходит в немом, замедленном кино. Потом поднялся на ноги лежавший на полу башенки солдат с автоматом на плече и заходил, отчего-то держась за голову, наверно, его все же чем-то ударило. Когда же Крашев отвел глаза от ободранной вышки и поискал смерч, то найти его не смог. Лишь облако пыли долго висело над углом промзоны, а потом принесшийся невесть откуда легкий, любопытный, теплый ветерок налетел на облако и потянул его куда-то в середину огромной промзоны…
Глава 8Запасной трансформатор нашелся, и уже через неделю их трубный кран заработал.
— Надо же, — удивлялся Жора, когда они, опять отстав от всех, шли по косогору на обед. — Столько сосен навалило, подстанцию замкнуло, вышку ободрало — и ни одной жертвы. Повезло, что в обед да и стороной шел…
— А солдат? — спрашивал Крашев.
— А что солдат? — радовался Жора. — Всего лишь балкой по башке стукнуло. Тоже, считай, повезло — домой в отпуск поедет. Нет, ну надо же… — и он опять подходил к вывороченной сосне, рассматривал огромный корень, тянул толстые корневища. — Такую махину вывернуло, а нас даже не зацепило.
— Эту бы силу да нам в дело, — сказал Крашев. — А то только мусорную кучу растащило.
— Да, стриптиз зэкам теперь не на чем устраивать, — смеялся Жора.
Потом что-то соображал:
— А у меня идея…
За неделю из двухсот метров причитавшейся им траншеи они вырыли не больше ста. Копали вручную. Грунт, обозначенный в чертежах, был не очень трудный. Сверху, сантиметров на двадцать шел песок, за песком — грунт, называемый строителями дресвой. Так было в чертежах. Но в чертежах не было еще одного слоя — «культурного»: битого кирпича, остатков бетона, раствора, стекла, кусков рубероида, щебенки, моря щепы, брусков, арматуры, и бог весть еще чем был прикрыт естественный, природный слой. Песка, нарисованного в чертежах, они так и не встретили — «культурный» слой вытеснил его, развеял по строительной площадке.
О «культурный» слой бились, тупясь и ломаясь, лопаты, гнулись ломы, трещали кирки. И хотя, покончив с «культурным» слоем, вздыхали облегченно, но следовавшая дальше дресва тоже была коварной: то не хуже «культурного» слоя высекала искру из лопаты, то целыми пластами ухала в уже откопанную, двухметровую траншею, заставляя бедного студента в страхе выскакивать наружу, а остальных прекращать работу и зорко всматриваться и вщупываться в рыхловатые стены своего участка. Но все же сто метров в самом узком месте — между стеной завода и забором промзоны — были выкопаны, снивелированы, обвальные места укреплены досками, подчищены, и остались две боковины, метров по пятьдесят каждая.
