Я испугалась. Мысли текли в мою голову. Но были — чужими. Разве не я только что говорила о том, что хочу выжить? А теперь подумываю о вечном сне?
Вечный сон — это же прекрасно. Разве в этом есть что-то плохое? Ты погрузишься в грезы — сладкие. Приятные, манящие. Там будет всё, что ты захочешь. Всё, чего только пожелаешь. Хочешь быть человеком? Но разве не в своих снах у тебя есть тело — послушное, красивое, упругое? Разве не там ты можешь представить себя и Лексу — вместе? Где нет никого, кто мог бы вам помешать? Только представь, только представь…
Мне захотелось помотать головой из стороны в сторону, чтобы прогнать наваждение. Моих сил уже вполне хватило на то, чтобы приподняться, и сесть. Шарниры скрипели, мир наградил меня болью — словно он уже привык к тому, что я никогда не буду двигаться, а тут…
Страшная мысль, как пощечина, коснулась меня — а что, если я пролежала тут несколько лет? Что, если даже не лет — десятилетий? Пыль, словно собираясь подтвердить мои самые худшие страхи, покрывало всё вокруг. Место, где я лежала никогда не знала тряпки, сюда. Видимо, ни разу не добралась заботливая рука матери Лексы.
А сам Лекса? Жив ли он? Неужели я снова осталась совершенно одна?
Не одна, ты не можешь быть одна. У тебя есть ты — зачем тебе кто-то другой? Смирись, забудь, останови свой бег. Ложись, просто ложись, расслабься и позабудь обо всём. Рухни в пучину сна, поддайся слабости, витающей вокруг тебя, закрой глаза. Там, во сне всё будет хорошо, там будет всё так, как тебе захочется. К чему бороться, к чему жить?
К чему жить, наконец, спросила я у самой себя, повторяя слова так и вертящиеся на языке. Действительно, зачем? Что я смогла увидеть хорошего за всё это время? Может быть, чью-то бескрайнюю любовь к своей персоне? Может быть, сумела найти себе друзей? Лекса — всего лишь человек. Лекса — дурачок, сурово поправил в моей голове голос самой Дианы. Захотелось ухмыльнуться — как же я могла позабыть благочестивую Диану, властительницу всея кукольных судеб! Теперь, верно, наш с ней разговор — долгий и ночной — будет преследовать меня до конца моих дней. А так ли долго осталось до их конца? Спать…
Спать, лечь прямо сейчас в ту же самую позу, в которой была, расслабить шарниры и отпустить. Отпустить искорку, зажигавшую огонь жизни в моём тщедушном тельце. И всё тогда изменится — миру станет легче. Лекса, верно, посокрушается о моей утере, Крок и его молчаливый собрат прорычат что-нибудь скорбное, Трюка так и вовсе возликует…
Крок страшный. Страшный и плохой — осознание этого вкралось в мою душу. Мысль была столь чужой, что я ей даже возмутилась. Никакой он не страшный и не плохой. Зеленый добряк, молчаливый, старый, много повидавший на своём веку. Грязноватый и неуклюжий, похожий на зеленое бревно, не такой, каким виделся мне в мире снов. Он милый, а не страшный.
Страшный — внутренний голос настаивал на своем. Казалось, моя попытка возразить подобной глупости только разозлила его. А что, если я встану? Встану, вопреки всем уверениям, что заснуть — единственно лучшее, что я могу сделать. Собраться бы только с силами — куда они только уходят? Наверно, прошло уже не меньше получаса, обычно я восстанавливалась за такое время, а тут…
Мне так и не удалось встать. Внутренний голос словно взбесился при одной мысли о том, что я могу уйти. И я с ужасом поняла, что он принадлежит чужаку. Что, если Трюка прокляла меня, и бросила меня сюда умирать? Где я, кстати?
Я смогла осмотреться, что стоило мне невероятных усилий — я была в комнате Лексы, только очень-очень высоко, самая верхняя книжная полка, до которой редко добирались во время уборки. Зеленая стена передо мной — обложка книги, а позади… мне страшно хотелось посмотреть, что же находиться позади меня? Ладно, попробуем. Обернёмся и… и что? Интересно, что именно я хотела там увидеть? Страшного монстра, примостившегося на другой книге. Великий и страшный демон, грозно восседающий на позабытой в пыли книге?
Страшный удар подкосил меня, разве что не сдвинув с места. Стоило мне, стоя на коленях, обернуться, как меня настиг импульс такой силы, что я чуть не растеряла остатки последних сил. Импульс, наполненный злобой, завистью и старым, как черствая корка хлеба, отчаянием.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Маленькая плюшевая мышь, чуть больше самой Трюки, смотрела на меня черными пуговицами глаз. Она поедала меня взглядом, где-то внутри этих черных гляделок бурлила ненависть — ко всему миру разом, обида за лютую несправедливость. Крохотная искорка жизни, поддерживающая жизнь внутри неё, умело разжигало костры обиды — и жадности. Ей хотелось меня — всю и целиком. Съесть, поглотить, сделать частью себя. Словно передо мной вдруг решила явиться плюшевая версия самой Юмы. На одну секунду стало смешно.
Желтая нить тянулась от неё ко мне, обвивалась вокруг, не давая возможности выпутаться. Да и как можно распутать то, за что не можешь ухватиться?
Оставайся, увещал её голос. Мы будем вместе. Ты останешься тут, а я — вернусь, я снова смогу! Что именно она сможет, я не знала. Ладно, ладно, раз так, значит, будем драться! Я не хочу вновь становиться чьей-то легкой добычей, я уже не та глупенькая кукла, спрятанная в глубинах душного шкафа. Теперь-то я уж знаю, как защитить саму себя.
Моё сознание не выкинуло за пределы, как я надеялась на это. Я не ощутила себя человеком, по прежнему оставшись куклой — неподвижной и очень слабой. Что ж, если паниковать, то сейчас самое время…
Трюка, догадалась я. Она наверняка закидывала сюда. Наверх не одну свою жертву. Всех тех, неугодных, что посмели посягнуть на её, как она говорит, Лексу. Каждого, кто хотел жить и хотел быть рядом с писателем.
Не нужно драться, проворковало у меня в голове. Драться — это нехорошо, это плохо, это очень некрасиво. Мы не будем драться, потому что ты хорошенькая.
Хорошенькая… Нехорошее слово, скрипучее, жалостливое. Словно на тебя смотрят через призму своих недалеких взглядов откуда-то сверху и жалеют — какая маленькая, миленькая, хорошенькая. Мне вдруг вспомнилось, что у Юмы за этим словом следовало другое — вкусненькая…
Не хочу быть ни хорошенькой, ни вкусненькой. Напрячься и — свалиться отсюда. Рухнуть с полки на пол, упасть — чтобы эта тварь не добралась до меня. А она хочет — хочет высосать из меня остаток искры. Что же она такое? Очередная аномалия? Вы все — аномалии, напомнила о себе Диана. Захотелось сплюнуть.
Моё тело не слушалось. Решило, что я вволю с ним уже наигралась и теперь можно мне не подчиняться. Неужели… неужели я тут так и останусь?
— Тебе стоило бы закрыть глаза, — внятно произнесла мышь. Спокойно и без лишней злобы.
Мне же казалось, что вурдалаки из книги Лексы ожили и медленно подбираются. А я — Элфи или даже Ланая-целительница, не могу и шага ступить от связавшего меня страха. Ещё мгновение — и они набросятся на меня, разорвут, поглотят и… и что тогда будет? Как эта игрушка тут оказалась? Может быть, она поглотит моей искры — и сможет уйти отсюда? Трюка же как-то перемещается, что мешает этой…
Я боялась моргать. Боялась, что стоит мне на одно мгновение прикрыть глаза и тогда случится страшное.
— Иди же ко мне, иди, иди, иди… — её голос дрожал от нетерпения. А моё тело, вдруг набрав силы, приподнялось. Я обрадовалась собственному успеху, может быть, не всё так уж и плохо?
Всё и в самом деле было не так уж плохо, всё было гораздо хуже, чем я могла себе только представить. Моё тело двигалось без моей на то воли. Рука дернулась, словно ведомая неким кукловодом, медленно опустилась на покрытую пылью древесину. Я ползла к ней — как жалкий раб, на коленях. Верно, захоти она и я склоню перед ней голову и паду к лапам. Разве что о пощаде молить не буду. Но ведь это только пока.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
В её взгляде был неутолимый голод, терзавший на протяжении нескольких лет. Наверно, будь у неё язык, она бы облизнулась. Всё ведь возвращается на круги своя — меня хотели съесть, я спаслась, теперь меня вновь хотят пустить на ужин. Беда лишь в том, что в этот раз я ничего не могу исправить.
