Шелковица, ведь такой фрукт, что варенья из него не сваришь, настойки особо не приготовишь, на зиму не запасешь.
Зато у двора – всегда полно шумной детворы и людей, падких до дармовой сладости.
Вот как странно: кто б не построил этот дом, уже лежал в земле. Были ли у него сыновья – неведомо. Если и были, то отцовский порог забыли. Но над этим всем зеленело дерево, посаженное рукой, обратившейся в прах.
Уж не понятно, почему шелковица стала плодоносить в конце августа. Может тому виной было дождливое лето, и дерево просто спутало месяцы.
Пашка знал – так иногда бывало. На дворе у его бабки росла безумная акация, которая цвела круглое лето и даже часть осени.
Глядя на похороны, Павел срывал ягоды и отправлял их в рот.
Скоро его руки стали синими, словно у школяра после чернил.
Анархист ел жадно – аппетит придавали пройденная дорога, и, как ни странно, похороны. Для кого-то радости земные закончились… А он, Павел, все еще жив. И ведь непонятно, кому из них двоих повезло.
Потом, когда похороны закончились, прошелся улицами Волонтеровки.
Ранее ему приходилось здесь бывать, но нечасто, раза два-три, и то случайно. Поэтому Павел шел, не боясь быть узнанным. Он глядел на здешнюю жизнь, на детей, играющих в пыли, на хозяек, судачащих о жизни.
Проходящего мимо анархиста они провожали настороженным взглядом – чужаков здесь не любили, впрочем, как и везде.
Волонтеровка была поселком, где люд обитал не то чтоб богатый, но зажиточный. Здесь крыши крыли все чаще железом, не соломой, в каждом дворе мычала корова, а то и несколько.
Конечно, подобно всем украинцам, эти постоянно жаловались на жизнь, на погоду, на неурожай. Что не мешало им строить каменные дома, покупать коров и поросят, закатывать свадьбы на весь мир. И менять в своей жизни жители Волонтеровки ничего не хотели. Оттого анархисты здесь не пользовались популярностью.
Путь далекий из Сибири будто бы располагал к раздумьям, но Павел как-то не смог выдумать ничего толковей, чем рвануть к приятелям. Они ведь не откажутся от старого друга, что-то придумают.
Анархисты обитали в поселках фабричных, название которых говорило само за себя: Мухово, Гнилозубовка до Шанхаи.
Чтоб добраться до фабрики и до них, необходимо или обойти город или пройти сквозь него. Обойти – безусловно, было безопасней. Но пройти – быстрее. Да к тому же, его в городе не ждали, считали мертвым. А уж он будет смотреть во все глаза, станет осторожным…
***
Город шумел, насколько возможно это было для малороссийского провинциального городка летом и в это время дня.
По велению своих пассажиров куда-то катили извозчики, приказчики в лавках расхваливали посетителям свой товар.
На перекрестке Павел остановился и действительно засмотрелся во все глаза. Здание, где когда-то погиб Антип, где сам Павел едва не задохнулся от чадного дыма, сейчас шпаклевали, замазывали дыры от пуль.
А что поделать: жизнь идет, земля в центре города дорогая, но и окупается быстро.
Рядом имелся плакат, прикрывающий часть строительных лесов:
«Ресторанъ «Прага»! Открытіе 1-аго октября!»
Мимо Павла проехала двуколка, в ней с дамой сердца находился здешний полицмейстер. Павел узнал его сразу: вздрогнул вспомнив удары в кабинете с портретом Императора, вздрогнул, развернулся, ушел под арку в проходные дворы.
Зато полицмейстеру понадобилось некоторое время. Его экипаж, верно, проехал квартал, а он все размышлял, где же он видел это лицо.
И вдруг вспомнил. Напрягся, побледнел так, что испугал женщину рядом с собой.
– У тебя такое лицо, будто ты мертвеца увидал…
– Если бы ты знала, как ты права…
Полицмейстер оглянулся, посмотрел назад. Там, разумеется, никого не было.
Ну нет, такого быть не может. Хотя что за странные люди сейчас живут в «Метрополе»? Они будто из столицы, ищейки, может быть самого Столыпина – в таких вещах полицмейстер не ошибался.
Это совпадение? Или же?..
***
Постучались в дверь.
– Наташа, открой…
Наташа подошла к двери, открыла дверь.
И будь у нее в руках что-то – уронила.
– Пашка, ты?.. Тебя же…
– Повесили… Знаю… Наши, где наши?..
***
– …Лес валили… Ямы копали…
– А потом?
– Потом драпанул.
Про летающую тарелку Павел рассказывать не стал: было видно, что все равно не поверят.
– Как драпанул? Как сюда добрался?
– Денег дал человек, что со мной бежал.
– Деньги? На каторге?
– Он их в карты выиграл…
– Угу…
«Угу» – это вам не «Ага». Когда вам говорят «угу», значит вас, возможно и слушают. Но не верят ни слову…
– Нескладушки выходят, – пробормотал Андрюха. – То, на суде, понимаешь, ты плел, что налет ты сам организовал, что ты главный…
– Я же никого не выдал!
– А ты бы попробовал… Мы по норам сидели!
– Вот меня полицмейстер и попросил… Будто бы он всю организацию уничтожил…
– Ишь! Погляди на него! Полицмейстер его попросил! Приходит к нему в камеру и просит, мол не будете ли так любезны, Павел Батькович… Тебе какой приговор присудили?..
– Смертную казнь…
– Тогда че ты про каторгу плетешь? Нет, мужики, чует мое сердце – это провокатор.
Мужиков было пятеро. Андрюха приходился двоюродным братом Наталье, владелицы этого домишки.
Еще была женщина совершенно посторонняя, Павлу незнакомая, которая и слова не проронила во время разговора.
В маленькой комнатушке всем было явно тесно. И Павел подумал, что чем далее. Тем меньше места найдется ему самому…
Он попытался неуклюже оправдаться:
– Да ребята, ну какой из меня провокатор?
Андрюха недоверчиво хмыкнул: а то он провокаторов не знает.
– Да посмотри же на свои руки – они все в крови.
Пашка скосил взгляд на свои ладони. Они были в соку шелковицы. То, что шелковицу приняли за кровь, Пашке показалось неимоверно комичным. Он захихикал.
– Ты смотри! Он еще смеется!
На улице зашумело – все притихли.
Но это было лишним: то с завода братьев Минеевых возвращались рабочие. На Гнилозубовке коров не держали. Во-первых таких денег здесь обычно не бывало. Во-вторых весь поселок размещался на склоне холма. Домишки лепились здесь плотно один к другому, к склону, так, что хозяин одного дома, попивая чаек мог в окно плюнуть на крышу соседу. И вышеупомянутые коровы просто бы не прошли про узким, крутым и путанным проулкам.
– Шо с ним будем делать?.. – спросил Андрюха.
– Да шлепнуть его, и в реку! – ответил человек, которого Павел видел первый раз в жизни.
Это обидело Павла до глубины души: даже есаул из лагеря не отправлял в расход за просто так, незнакомого человека.
Но следующая фраза вовсе повергла Павла в ужас:
– Только не тут! – затарахтела хозяйка. – Вот возле реки и шлепайте!
– Знаете, что я вам скажу… – задумчиво проговорил Пашка.
Все замолчали, приготовились слушать.
И тогда Павел ударил по лампе, смел ее со стола. Разбилось стекло, немного горящего керосина выплеснулось на пол.
Но анархисту было не до того. Он плечом вышиб раму в маленьком окошке, кувыркнулся через подоконник. Упал на соседскую крышу, с нее скатился в маленький дворик. Сорванная черепица каменным градом посыпалась сверху. Одна больно ударила по плечу, но это Павел это почти не заметил.
Он перемахнул через гнилой заборчик.
– Вон он! Вон он!
Рявкнул револьвер, но пуля прошла где-то выше. Далее – проулками. Вниз к реке.
Улица, камыши. Вода.
Там и остановился, прислушался.
Погони не было.
***
Идти было некуда.
Ночь Павел провел в городском саду.
Прилег поспать на качели. Ветер раскачивал их, вверху скрипели петли, еще выше летели звезды и кометы. Незаметно для себя Павел заснул.
Генерал в городе
– Обустраивайтесь, голубчики! – разрешил Инокентьев.
Корабль пришвартовался к понтону, с которого имелся переброшенный на пирс мостик.
Профессора сошли на туркестанскую землю, за ними военные. Таковыми оказались лишь двое – Данилин и по-прежнему в штатском генерал.
Инокентьева встречал штабс-капитан, всех остальных ожидал Латытнин – чтоб указать на новые места жительства, выдать ордера.
Андрей по знаку Грабе отбыл со всеми.
Прошлись пол улицам городка. Ощущение было странное: совсем недавно это был город-призрак, без единого человека и огня в окошке. Теперь дома заново обживались, но накопленная призрачность не спешила уходить. Она жалась по темным чуланам, выглядывала из-за углов.
Данилин получил комнату в здании многоэтажном, похожем на какое-то общежитие. А доме имелись трубы водопровода и канализации. Но как сообщил Латытнин, трубы водопровода ни к чему не подсоединены. Впрочем, канализацией пользоваться можно – она впадала прямо в овраг.
