а она не послушалась, очень хотела ребенка, особенно сына. У Сурхая от горя открылись старые раны. Через полгода и его не стало. Шапи так и звал меня «мама». Только потом уж, как в школу пошел, понял, что я не мать, а бабушка.
XIII
ТЫСЯЧА ПЕРВЫЙ ДЕНЬ…
Ахмади услышал тихий плеск воды и понял, что дошел до озера. Кваканье лягушек подтвердило, что он не ошибся. Ахмади протянул руку и нащупал камень, на котором привык сидеть.
Сколько раз мальчишкой он нырял здесь — до посинения, до дрожи, аж зуб на зуб не попадал! Сколько раз обгорал до волдырей, до шелушения кожи, валяясь на песке или на этом самом камне — гладком, обжигающе горячем!
А сколько здесь наловлено лягушек! Сколько консервных банок заполнено головастиками. Сколько переговорено, переспорено, передумано!
Ахмади учился уже в старших классах, когда два лета подряд горы умирали от засухи. От бывшей речки осталось только белое дно с гладкими камешками. А озеро, любимое озеро аульчан, на глазах усохло, помутнело, покрылось желто-зеленым ржавым налетом. Черным туманом висела над ним мошкара. От озера за версту несло тухлятиной.
Тогда-то Ахмади и пришла в голову мысль, которую он высказал на комсомольском собрании. Его поддержали. Решено было силами учащихся почистить озеро и обсадить плакучими ивами.
Целый месяц трудились ребята. Спины у них облезли от жестокого солнца. Ладони покрылись волдырями, а колени ссадинами. По ночам у Ахмади все тело ныло, словно избитое палками. Но озеро они спасли. С годами тонкие ивовые прутики, посаженные ребятами, стали большими красивыми деревьями с опущенными в воду ветками.
Но увидеть эти деревья Ахмади было не суждено…
В то душное, засушливое лето, когда пастбища, огороды и даже реки умирали от жажды, Ахмади тоже испытывал жажду, непонятную и томящую, как сухие горячие ветра, налетавшие неизвестно откуда, ветра, от которых трескались губы и ныло сердце ожиданием грозы и счастья.
В их классе учились двадцать семь мальчиков и одна девочка. Аймисей еще в девятом классе пыталась бросить школу. Но отец не позволил. Бывший пастух, сын безграмотной горянки, красный партизан, боровшийся за новую жизнь, он во что бы то ни стало хотел видеть свою единственную дочь грамотной. Он сам отвел ее обратно в школу и сказал: «Ребята, не обижайте ее, берегите, как свою единственную сестру».
С тех пор все в классе называли ее «сестрой Аймисей». Все, кроме Ахмади.
Неужели это была та самая девочка, которой когда-то он доверил свою первую тайну — мечту о крыльях, поднимающих человека в небо?
Неужели это с нею в сыром и темном ущелье он мастерил когда-то крылья из картона и… куриных перьев?
Неужели это она была свидетельницей его позора, когда взгромоздившись на скалу и хвастливо пообещав ребятам, что сейчас они увидят что-то чудесное, он, как лягушка, плюхнулся на траву с расквашенным носом, даже, как потом оказалось, с трещиной в ребре.
Неужели она, та самая девочка, уже тогда чем-то притягивающая его, девочка, с которой он сидел бок о бок, касаясь плечами, в сырой пещере, пришивая к картону перья, превратилась в строгую и застенчивую девушку, с которой он стесняется даже заговорить, словно это не ее без всякого смущения переносил он на руках через речки и овраги? Теперь он сторонился ее и только бросал издали пламенные взгляды, хотя эти взгляды могли бы испепелить даже скалу. Аймисей их не замечала.
Так незаметно подошла весна, а с ней и окончание десятилетки. Скоро они расстанутся. Он пойдет в летную школу — это уже решено. Она… ее планов на будущее он не знал, ведь они почти не разговаривали.
Словом, сейчас или никогда. И Ахмади в ночь после выпускного вечера решил открыться ей. Вечер для него прошел как в угаре. Если бы его спросили, о чем говорил директор школы (а речь его была весьма поучительной) или чем их угощали за праздничным столом (а десять чабанов — отцы выпускников — зарезали десять лучших баранов, и другие тоже не поскупились), если бы его спросили обо всем этом, он бы не смог ответить. Потому что видел он только Аймисей и «проворачивал» в голове только одну речь, обращенную к ней.
Но отец девушки, как назло, не отходил от нее ни на шаг. И Ахмади возлагал все надежды на вторую часть вечера, когда родители наконец разойдутся по домам, а они, ребята, как это обычно бывает, пойдут до рассвета бродить по горам, группками и парами.
Но каково же было разочарование Ахмади, когда отец Аймисей ушел и увел дочь с собой.
Ахмади чуть не расплакался от обиды и злости.
Мысль о том, что он может не увидеть больше Аймисей (ведь она жила в другом ауле), обдала его таким страхом, что он решил тут же отправиться в аул Загадка, любыми путями вызволить ее из дома и непременно открыться ей.
Подгоняемый своим нетерпением, Ахмади быстро и без труда преодолел все десять километров пути, и долгожданный аул, где живет любимая, в таинственном лунном свете показался ему сказочной шкатулкой, которую ему предстоит открыть волшебным ключом.
У ворот ее дома Ахмади несколько струсил и решил сначала произвести разведку. Осторожно и неслышно, как кошка, он забрался на крышу дома напротив и оттуда взглянул на крыльцо. Там на паре кто-то спал, укрывшись лохматой шубой. «Наверное, это ее дедушка, Хирач», — подумал Ахмади. Когда бы он ни пришел, дедушка Хирач всегда сидел на крыльце и выстругивал деревянные ложки. Вот и сейчас возле нара лежали заготовки и блестели под луной свежие стружки.
Увидев лохматую шубу, Ахмади поежился. Ведь он был в одной рубашке, а в ауле Загадка даже в июле по вечерам так холодно, что старики ходят в шубах.
В одном окне горел свет, и Ахмади, перемахнув через каменный забор, заглянул в окно.
За столом сидела Аймисей и читала книгу. Без платка, с распущенными косами, она показалась ему такой родной и желанной, что он, забыв о всякой осторожности, поднял с земли камешек и бросил в окно. Услышав слабый звук «дзинь», он испугался, что сейчас на крыльцо выскочит ее отец и бросится за ним.
Но этого не случилось.
— Вай! — вскрикнула девушка. — Кто там?
Он увидел ее расширенные от страха глаза, приникшие к стеклу.
— Аймисей, не бойся, это я, Ахмади, — торопливо прошептал он.
— Ахмади? — удивилась девушка и высунулась из окна. — Что случилось?
— Ничего, — горячим и громким шепотом успокоил ее Ахмади, — просто мне надо тебе что-то сказать.
— Ты с
