Песенку о свадьбе Шнеерсона, равно как и продолжение ее — „Недолго длилось счастье Шнеерсона“ — мог написать только природный одессит и знаток окраинного фольклора.
Почти все местные песенки были написаны безвестными одесситами. Даже всеведущие жители города не могли припомнить, к примеру, кто написал песенку „Здравствуй, моя Любка, здравствуй, дорогая!“ — Жора со Стеновой улицы или Абраша Кныш? „Что? Вы его не знаете? Так это тот самый шкет, которого поранили во время налета на почтовое отделение в Тирасполе“.
Мода на песенки в Одессе менялась часто. Не только в каждом году, но иной раз и в каждом месяце были свои любимые песенки. Их пел весь город…»
Борьба за авторство хита была не шуточной. В 1923 году в столичном журнале «Зрелища» была помещена реклама кабаре-ресторана «Прага»:
«Только что приехал из Одессы автор „Свадьбы Шнеерсона“ и выступает только у нас — Л. Леонов».
За инициалами скрывался известный одесский куплетист Лев Леонов.
Говорят, увидавший объявление Ямпольский страшно возмутился и даже подал на «рейдера» в суд. А впрочем, установить наверняка авторство нэпманских шлягеров сегодня трудно.
Относительная ясность присутствует только в отношении «Кирпичиков» и «Бубличков».
«Кирпичики»
Составители нотного сборника «Запрещенные песни» в предисловии к изданию устроили небольшой исторический экскурс:
«…Как бы мы сегодня ни относились к событиям тех лет, все же должны признать, что так называемая „цыганщина“ и экзотические поделки о далеких, знойных странах и бравых „мичманах Джонсах“ вошли в противоречие с реально изменившимся бытом и духом новой эпохи. Требовался новый репертуар. Первыми это почувствовали композитор Валентин Кручинин и поэт-песенник Павел Герман — авторы ряда популярнейших тогда романсов. Однажды на спектакле „Лес“, поставленном В. Мейерхольдом, прислушиваясь к музыкальному оформлению, Кручинин услышал мелодию вальса Бейлейзона „Две собачки“. Мотив настолько увлек его, что он, немного изменив интонации, предложил своему другу Павлу Герману написать песню на тему советской действительности. Так появился „Кирпичный завод“, более известный сегодня как „Кирпичики“…»
На окраине где-то городаЯ в убогой семье родилась,Горе мыкая, лет пятнадцатиНа кирпичный завод нанялась.Было трудно мне время первое,Но потом, проработавши год,За веселый гул, за кирпичикиПолюбила я этот завод.На заводе том Сеньку встретила,Лишь, бывало, заслышит гудок,Руки вымоет и бежит к немуВ мастерскую, набросив платок…
Дебютное исполнение имело место в постановке театра «Павлиний хвост». Сохранилось описание этого спектакля:
«Униформой были бальные платья и фраки с павлиньим пером у корсажа или в петлице. Песня „Кирпичный завод“ (…) инсценировалась осторожным намеком. Запевала Лидия Колумбова, подпевали вальсирующие пары в бальных нарядах, но в красных косынках и кепках».
Автор текста песни «Кирпичики» Павел Герман в годы НЭПа.
Вслед за «Кирпичиками» выходят ноты с другими «песнями нового быта»: «Шестереночки», «Шахта № 3», «Манькин поселок».
Ни одна из них и близко не смогла приблизиться по популярности к творению Германа и Кручинина. Лучшим тому доказательством служит огромное количество пародий и переделок на «кирпичную» тему. Корреспондент «Цирка и эстрады» возмущался, как мог куплетист Мармеладов в день 5-летней годовщины смерти Ленина исполнить в концерте:
Цыгане шумною толпоюПо Эс-Эс-Эрии идут,И, приближаясь к Волховстрою,Всю ночь «Кирпичики» поют.
Весной 1925 года «Межрабпром-Русь» выпустил в прокат кинокартину «Кирпичики» со звездами немого кино Варварой Поповой и Петром Бакшеевым в главных ролях. Накануне премьеры по радио на мотив песни звучали рекламные куплеты:
На окраине где-то города, Где всегда непролазная грязь,Про кирпичики фильма новаяВ «Межрабпроме-Руси» родилась.В ней, как в песенке, вы увидите,Как влюбился в Марусю Семен,И Поповою и БакшеевымВ ней наш подлинный быт отражен!
«В знаменитой „Ивановке“ живет жулье, самое что ни на есть откровенное: форточники, перепродавцы краденого, из грабителей те, что потише. Рядом же, в анонимных домах, проживают анонимные людишки: торговцы со Смоленского рынка, персюки, занятые то галантереей, то поножовщиной, кое-кто из „аристократии“, например, делопроизводитель „Фанертреста“, гармонист и драчун… Все это копошится, сопит, чешется, пахнет, особенно пахнет… — рисует картину закоулков нэпманской Москвы Илья Эренбург. — Иногда заходят цыганки. Тогда из окон вывешиваются мечтательные души, и не отличить, где головы затравленных переулком сумасбродок, а где растянутые для просушки подштанники. Поют цыганки все больше о любви, и хоть нет ее здесь, в Проточном, все же женщины зарывают под подушки головы, выбеленные годами, а медяки падают, как пудовые слезы.
Чаще поют сами — штопая носки и беременея, поют „Кирпичики“. Звучит это здесь беспросветно, как будто „по кирпичику, по кирпичику“ раскладывают человеческую жизнь…»[30]
Одной из первых в СССР песня «Кирпичики» была записана на пластинку в исполнении хора Алехина. А тремя годами позже она уже появилась в репертуаре знаменитого Юрия Морфесси (правда, он исполнял ее от мужского лица).
Вскоре на мотив и сюжет песни появилось немало «ответов».
Некоторые из них дошли до нас на старинных граммофонных пластинках в исполнении эмигрантки из Америки Любы Веселой, харбинского певца Леонида Моложатова и парижанина Юрия Морфесси.
«Бублички»
Другими главными музыкальными «бестселлерами» НЭПа были, несомненно, «Бублички» и «Лимончики». Имя человека, изготовившего столь нетривиальные «блюда», к счастью, известно. Им был профессиональный литератор из Киева Яков Петрович Ядов (Давыдов, 1886–1940).
Автор «Бубличков» Яков Ядов.
Композиция о «горячих бубличках» была написана по просьбе куплетиста Григория Марковича Красавина (1894–1974).
— У меня была привычка собирать мелодии песенок на всякий случай, — сообщает Красавин в неопубликованной автобиографии. — Бывало, услышу где-нибудь в кафе или в ресторане что-нибудь характерно-эстрадное, прошу пианиста дать мне ноты. Одна из этих мелодий мне пригодилась в 1926 году.
В процессе разговора, когда я старался выяснить, в чем состоит одесская «злоба дня», они мне сказали, что в Одессе на всех углах продают горячие бублики с утра и до вечера и с вечера до утра. Только и слышно: «Купите бублики, горячие бублики…» Вот это, сказали они, стоило бы отразить в песенке. Кто это может сделать хорошо и быстро? Только один человек — Яков Петрович Ядов! Через несколько часов мы были на Сумской улице в квартире Ядова. Якову Петровичу очень понравилась музыка. Он сразу загорелся: «Это прекрасная идея! Надо показать в этой песенке несчастную безработную девушку, мерзнущую на улице ради куска хлеба, умирающую с голода для обогащения нэпмана, так сказать, одна из „гримас нэпа“». Он задумался, потом добавил: «Идите в столовую пить чай, а я буду печь бублики».
… — Через неделю, — продолжает свой рассказ Григорий Красавин, — в Одессе я после четырех первых своих номеров пел «Бублики». Назавтра их пела вся Одесса, а через некоторое время, когда я приехал в Ленинград, Утесов, встретив меня, сказал: «Гриша, я пою твои „Бублики“. Ничего?» — «Кушай на здоровье!» — ответил я ему[31].
В рассказе Красавина упоминается улица Сумская, которой в Одессе — нет. Вероятно, Григорий Маркович что-то перепутал, такая улица есть в Харькове, где Ядов тоже одно время жил и работал.
Вкус «Бубличков» понравился: простая мелодия зазвучала повсюду — «от тайги до британских морей».
Об оригинальной вещице быстро узнали эмигранты и пополнили ею свой репертуар.
Дочь Ф. И. Шаляпина Лидия вспоминала:
«Как-то были мы с папой на спектакле в театре миниатюр „Синяя птица“, который содержал Я. Д. Южный (Театр миниатюр, организованный в Берлине в 20-х гг. — М.К.). Вышла актриса и спела „Бублички“. Казалось бы, что особенного: выходит женщина и поет: „Купите бублички, отец мой пьяница…“. Но на отца этот номер произвел совершенно необъяснимое трагическое впечатление — настолько, что он должен был выйти из ложи. Внезапно он вообразил все „по-человечески“, в мировом масштабе, а это вызвало в нем самое непосредственное страдание».
