– Вот, – она вынула из кармана листик бумаги. – Вика просила позвонить по этому телефону.
Я показал пальцем на щёку, куда можно чмокнуть, она так и сделала и заторопилась.
– Пока!
– Пока, – я махнул на прощанье рукой и подождал, чтобы она пропала среди спин людей за прозрачными дверями. Затем отошёл к таксофонам и позвонил.
– Алло! – тоном воспитательницы произнёс строгий женский голос.
– Я вежливо попросил позвать Викторию.
– Подождите минутку.
Стоять с беззвучной трубкой у уха пришлось дольше. Но я не роптал, уповая на поговорку: «Всё удаётся умеющему ждать».
– Да-а? – наконец-то раздался негромкий голос Вики, от которого приятной волной накатило волнение влюблённой одури. Я молчал, и она спросила: – Это ты?
– Нет, не я. Скажи ещё что-нибудь.
– Что?
– Ну, не знаю. Прочти стих. Неважно, какой. Лишь бы слышать и слушать голос влюблённой женщины, который не спутать ни с чем. Его модуляции, колоратуру и партитуру… Ну как, здорово я выдал?
– Ты пьян? – проворковала она.
– Конечно, дорогая. Но оттого, что жутко хочу тебя видеть, обонять, осязать и ощущать… И вообще, пора прекратить меня мучить. Мы в разных весовых категориях, и это нечестно.
– Но я не могу сейчас… – её ответ был неуверенным.
– К дьяволу «не могу»! В конце концов я самец и требую уважения законов природы. Разве не знаешь? Во всём цивилизованном мире возвращаются к законам природы. Везде мода на законы природы. Ты что, не хочешь быть современной женщиной? Хочешь прозябать в совковом варварстве? Женщина больше не друг и товарищ, а венец творения, требующий лобызания! Поняла?
– Ты такую чушь несёшь, – промурлыкала она, и мне представилось, как она млеет от удовольствия, словно кошка под жарким солнцем. – Ты, правда, не пьян?
– Пьян! А пьяный я буйный. Если через полчаса не будешь у касс кинотеатра «Октябрь», никто не укротит моего дикого буйства. И всю жизнь тебе придётся навещать меня в тюрьме, носить передачи.
На этой суровой ноте я примолк, давая ей возможность что-нибудь придумать.
– Хорошо, – наконец согласилась она. – Я постараюсь… я приеду…
Мысль о кинотеатре возникла вдруг, не могу сказать, почему. Однако когда я покинул подземный переход и снова очутился в промозглой сырости не желающего угомониться города, она мне показалась весьма удачной. Я не спешил, шёл по Тверскому бульвару, впервые всерьёз размышляя о странных отношениях, в которые увяз так глубоко и, было похоже, безнадёжно. С одной стороны, меня тянуло к Вике, и сдержать эту тягу не было ни сил, ни желания. С другой – настораживал папаша, которого ещё ни разу не видел, но представлял себе не иначе, как упорно желающим моей смерти монстром, не пощадившим и собственную жену. От подобных размышлений можно было свихнуться. Я отогнал мысли о второй стороне, но они уже испортили радужный настрой от первой, связанной с Викой. И на Суворовском бульваре я даже подумывал, не стоило напрашиваться на это свидание, пока не разберусь с тайником Ивана, не получу козырные тузы, с которыми можно укрощать преследующих меня королей и валетов. Но к Новоарбатскому проспекту, на котором был всего пару часов назад, вышел с решимостью любой ценой свидеться с Викой. Магазины поменьше были уже закрыты, безмолвны, словно никому не нужны. А прохожие как будто попали в это место только для того, чтобы направляться неизвестно куда. В отличие от многих, у меня была ясная цель, и её достижение требовало бдительности и осторожности.
Женщина за окошечком невозмутимо оторвала два билета на сеанс, который уже начался. Я быстро покинул помещение касс, чтобы не чувствовать себя рыбкой в ярко освещённом аквариуме, но у парадного входа в кинотеатр света было тоже предостаточно. Когда за тобой ведётся охота, стоять в гордом одиночестве перед желающими глянуть на выделяющееся здание – не самое приятное занятие. И я обрадовался высокой дамочке в чёрной шляпе, которая встала у витрины с кадрами голливудской мелодрамы. Вне сомнения, она была более привлекательным субъектом для обозрения, нежели моя жаждущая быть неприметной персона. Проезжай я по проспекту, в первую очередь обратил бы внимание на неё, удостоив лишь беглого взора спину неприветливого типа, который неизвестно зачем болтался рядом.
Появление Вики было во всех отношениях подарком судьбы. Я устремился навстречу на всех крыльях, которые приобрёл при её ожидании. Светлый плащ красиво подрагивал от девичьей походки и ветерка, и я с трудом оторвался от её вида, чтобы пристально осмотреться. Отсутствие признаков неусыпного надзора за ней позволило опять сосредоточиться на предмете влечения.
– Кажется, не виделись тысячу лет? – я притянул её за талию и поцеловал.
Синие глаза заблестели благодарностью.
– Лучше сбросим девятьсот девяносто девять лет и триста шестьдесят пять дней.
– Я же предупредил, мне кажется. – Я удерживал её на улице, старался убедиться, что кинотеатр не станет для меня ловушкой. – Тоже прилетела на крыльях любви? Что-то не вижу поблизости сиреневую «девятку».
Вика освободилась из моих рук, оправила плащ.
– Тебе хочется узнать, не привела ли я хвост? Надеюсь, нет. Я ехала на такси, и попросила остановиться на какой-то улочке за домами. Я даже не знаю её названия. Ты доволен?
– Не то слово. Горд и счастлив, что ты такая умная и очаровательная.
– Прошлой ночью я была фригидной стервой.
– Но ты написала в письме, что это не так. И не надо быть злопамятной. Тебе это не идёт.
– Я сама знаю, что мне идёт. Меня ещё никто так не называл.
Замечание неприятно кольнуло меня.
– Наверно, у других не было на то оснований.
Она резко отстранилась, глаза полыхнули оскорблённым возмущением.
– Не будь ты таким дураком, дала б тебе пощёчину. Не говори мне больше об этом!
– Разумеется, – сорвался я. – Мужья – дело святое.
В левом глазу что-то больно дёрнулось, запылала щека, а в ухе неприятно зазвенели бубенцы и колокольчики.
– Я тебя предупреждала.
Я повёл подбородком, приходя в себя. Дамочка у витрины и пожилая билетёрша на входе не скрывали нездорового любопытства. Я подхватил Вику за талию и протянул билетёрше билеты.
– Ничего страшного, – объяснил я. – Мы репетируем роль.
– У вас щека пылает от такой роли, – неодобрительно проворчала билетёрша, возвращая надорванные билеты и пропуская нас внутрь просторного вестибюля.
Из зала показа доносились невнятная речь, потом сильный взрыв и крики ярости. Что-то меня такой фильм не увлекал. Я подтолкнул Вику к винтовой лестнице, ведущей на второй этаж.
– Мне надо с тобой поговорить, – объяснил я вполголоса.
Мы поднялись в холл, прошли ни то к буфету, ни то к бару. Две парочки заняли по столику, оставив нам на выбор несколько других. Я показал на ближайший к панорамному окну, откуда просматривался проспект.
– Против того не возражаешь?
Она безмолвно направилась к указанному столику, а я подошёл к стойке.
– Две рюмки бананового ликёра, – попросил я грудастую девку со смазливым личиком. – Два мороженых с шоколадом и пару чашек кофе.
После челночного рейса к столику и обратно к стойке, я с чашками вернулся к Вике и совершил посадку на стул напротив. Она сама прикурила от газовой зажигалки и положила её возле рюмки с ликёром.
– Прости за пощёчину, – сказала она. – Тебе больно?
– Тебе надо меньше курить, – ответил я.
– Ты сам виноват.
– Да, конечно.
– Лучше бы я не говорила о них Ивану.
– Разумеется, в этом всё дело, – согласился я.
Она потушила сигарету.
– Хорошо. Я не буду курить. Только не разговаривай со мной так. Иначе я его возненавижу.
– Ему уже всё равно.
– О, боже! Ну, зачем ты об этом?
– Ладно. Давай о другом. Твой сердцеед, – ну, я имею в виду того парня, по которому ты носила сердечный траур два года, – он был любовником твоей матери?
Она вздрогнула, потянулась к сигарете, но прикуривать не стала.
– Тебе это Ольга сказала?
– Сам догадался. Она мне сказала только, что они погибли в одной машине. – Я выдержал паузу. – И она подозревает, в этом замешан Эдик.
Вика отвернулась, уставилась в окно. Затем бесцветным голосом спросила:
– А ты что об этом думаешь?
Я пожал плечами, хотя она вряд ли могла это видеть, разве что через отражение в стекле.
– Вполне могло быть делом рук отца, то есть сделано по его распоряжению. Но для такого поступка надо иметь чрезвычайные основания.
Вика ответила не сразу.
– Он её очень любил и ревновал. Его часто и долго не бывало дома. Наверно, поэтому.
– Ты извини, что спрашиваю, – сказал я. – Но я попал в скверный переплёт. Сквернее не придумаешь. Чтобы иметь шанс увидеть тебя завтра, мне нужно знать как можно больше о тех, кто принимает решения.
