и воздух свободы теперь обжигает легкие.
– Да, – признаюсь я с большей уверенностью. – Ты прав.
Мое плечо обжигает горячий выдох, вызывая мурашки по коже. Понимаю: Роуэн рад, что не нужно силком вытягивать из меня ответы. Я и без того готова доверить ему не только тело, но и мысли, надежды и страхи.
– Лежи, – велит он.
Приложив мои пальцы к клитору, словно требуя продолжать, он выскальзывает из меня и встает.
Я поворачиваю вслед за ним голову, гадая, что он задумал. Роуэн подходит к сваленным в углу сумкам. Впервые я вижу его голую спину и в тусклом свете из ванной замечаю, что кожа испещрена длинными широкими шрамами, а на лопатках…
Сердце подпрыгивает к горлу, норовя выскочить из груди.
– Роуэн…
Он замирает и смотрит на меня через плечо. Я усаживаюсь на кровати, пристально разглядывая чернильные мазки, стекающие по обе стороны позвоночника. Роуэн, пытаясь понять, что меня удивило, выворачивает голову, насколько позволяет шея, однако видит лишь кончик крыла.
– Это же… Ты что…
– Сделал на спине татуировку по эскизу, который ты оставила на столе? – завершает он мою мысль и улыбается – как всегда, ехидно, но не без толики смущения. – Да.
Я сглатываю комок, не дающий дышать.
– Почему?
Он ухмыляется и пожимает плечами, потом отворачивается и зачем-то лезет в мою сумку.
– Во-первых, потому, что не мог постоянно держать при себе рисунок. Боялся порвать.
С радостным возгласом он достает то, что искал. Челюсть у меня отвисает еще больше: в одной руке он держит мой вибратор, в другой – бутылочку смазки.
– Видимо, надо кое-что прояснить.
Он шагает к кровати.
Сердце стучит о ребра, как шарик в пинболе.
– Повернись. Встань на колени.
Я сглатываю.
– А не слишком ли ты раскомандовался?
Роуэн ухмыляется. Бросив на него полный скепсиса взгляд, я послушно разворачиваюсь спиной.
– Не вздумай притворяться, будто тебе не нравится, – говорит он, забираясь на кровать позади меня. Роуэн берет мою руку, кладет ее на перекладину изголовья, подтягивает меня к себе и мускулистым бедром раздвигает колени. – Твое тело тебя выдает, Слоан. Ты течешь.
– М-да, никакой ты не ангел…
Он проводит вибратором по клитору и прикладывает к дырочке.
– Верно. Как, впрочем, и ты.
Роуэн вставляет в меня игрушку, вытаскивает ее и, повторив так несколько раз, включает вибрацию.
– Я сказал, что поимею тебя в рот, – и поимел. Сказал, что разложу на столике в ресторане и вылижу, как самое вкусное в мире мороженое, – и обязательно это сделаю. А еще сказал, что оттрахаю тебя в задницу, одновременно с этим мучая игрушкой. Знаешь, что случилось в тот момент?
– Нет, – судорожно выдыхаю я, потому что он проталкивает в меня вибратор.
– Ты сжалась на моем члене так, что я решил, будто взорвусь. И потекла, аж на матрас закапало.
Щелкает крышка флакончика. Смазка льется на расщелину между ягодиц прямиком в сжатую дырочку.
– Ты такое пробовала?
– Н-не совсем… Наоборот – было.
Роуэн принимается большим пальцем разминать отверстие, тем временем продолжая ритмично вставлять в меня игрушку.
– Тебе понравилось?
Я киваю.
– Да.
– Хорошо.
Вот и все, что он говорит, а потом под мой хриплый выдох палец толкается внутрь.
Он разминает тугое кольцо мышц, заставляя меня расслабиться, пока я не начинаю дергаться, безмолвно умоляя о продолжении. Потом палец сменяется мокрой головкой. Роуэн проводит ею по тугому отверстию, с силой надавливает и проскальзывает внутрь, ломая сопротивление. Он замирает, давая мне перевести дух и привыкнуть к распирающему чувству наполненности, затем начинает неторопливо толкаться, всякий раз под вибрацию игрушки пробираясь чуть глубже.
– Теперь, когда мы удостоверились, что каждое мое слово – чистая правда, – рычит он, ускоряя ритм, – стоит, наверное, прояснить и второй вопрос.
Я дрожу, обливаясь потом и проваливаясь в мир беспамятства, где остается одно лишь чувство сильнейшего наслаждения с легким оттенком боли, которая безумно мне нравится, потому что она усиливает эйфорическую дымку. Роуэн ритмично пробирается в самую глубь. Кажется, я не сумею вспомнить собственного имени, не говоря уже о том, чтобы поддержать разговор, начатый вечность назад.
– Вопрос… к-какой?..
Он хрипло усмехается. Господи, охренеть! Я не в состоянии сложить слова в простейшее предложение, а этот мужчина трахает меня во всю длину и притом способен пересказать по годам историю Наполеоновских войн.
Роуэн наклоняется и замедляет толчки, обжигая мне спину жаром своего тела. Он находит ладонью грудь и перекатывает сосок между пальцами, обдувая шею тонкой струей прохладного воздуха, отчего я вздрагиваю.
– Про татуировку, Слоан. – Голос так и сочится патокой. – Ты спрашивала, зачем я ее сделал.
Я взвизгиваю, когда особенно сильный рывок толкает меня к краю мощного оргазма.
– Точно… Ах-х-х…
– Есть предположения?
Прижавшись лбом к локтю, я приглушенно вскрикиваю.
– Потому что… нравлюсь?
– Нравишься?.. – Роуэн разражается недоверчивым хохотом. – Нравишься. Ты. Серьезно?.. Господи, Слоан. Ты, конечно, умная девочка, но иногда такая дура. Неужто ты думаешь, что я из одной симпатии вставил в рамочку твой рисунок и повесил на кухне, чтобы любоваться каждый день и думать о тебе? И из той же симпатии нанес рисунок себе на кожу?
Толчки ускоряются. Горячая ладонь ласкает мне грудь. Роуэн вонзается все глубже и глубже. Я выкрикиваю его имя, а он в ответ движется еще быстрее.
– Я за тебя убить готов. И убивал, кстати. И буду убивать снова – хоть каждый день, если придется. Я ради тебя наизнанку вывернусь. Умру за тебя. Ты не просто мне нравишься, Слоан, и ты, блин, прекрасно это знаешь!
Яростные толчки бросают меня за грань. Перед глазами рассыпаются звезды. С губ срывается крик, каких прежде не бывало, и оргазм раскалывает меня на части.
Я не просто кончаю. Я сгораю дотла.
Роуэн, навалившись сверху, кончает сам. Мое имя далеким эхом звенит в ушах. Прерывисто дыша и содрогаясь всем телом, он шепчет мне в шею, выключая игрушку:
– Ты не просто мне «нравишься», понимаешь ведь?
Я киваю.
Пальцы неспешно и бережно обводят мою челюсть, и я, откликнувшись на ласку, прижимаюсь щекой к его ладони.
– И я тебе не просто «нравлюсь», верно?
Это не вопрос и не констатация факта. Это требование сбросить оковы, которые меня держат.
В замке будто щелкает ключ, а в ушах эхом, в унисон с бьющимся пульсом, звучат слова Ларк: «Ради разнообразия наберись храбрости и дай себе волю».
Я решаю отбросить условности и забыть обо всем, кроме главного.
– Верно, – шепчу я. – Не просто нравишься, Роуэн. Я постоянно о тебе думаю. Скучаю каждый день. Ты появился в моей жизни, и все стало иначе. Поэтому мне страшно.
