Ребра тоже побаливают, но в целом я нормально. Издержки работы, бывает.
– Я должен был тебя прикрывать. Это моя вина, что ты пострадала. Вообще вся затея с игрой была дурацкой…
– Эй, игру трогать не надо, ясно?! Это самое веселое, что было в моей жизни с тех пор как… сколько себя помню. Знал бы ты, с каким нетерпением я жду ее каждый год. – Мне не до шуток, я говорю о самом сокровенном. – С каким нетерпением я жду нашей с тобой встречи…
Роуэн сглатывает, и на лице у него проступает смятение.
Не хочу его мучить, больше не хочу…
– Играть мне нравится, – продолжаю я, пока голос тверд и не дрожит. – В самом начале было страшно: я боялась, что совершаю огромную ошибку. Однако найти человека, который способен меня понять, который способен разглядеть то, что скрывается под маской… Это очень важно. До твоего появления мне чего-то не хватало. Не хватало тебя, Роуэн, слышишь? С тобой я перестала бояться, что выдам себя. Я поняла, что могу играть на своих условиях. Могу развлекаться как угодно, даже если наши представления о веселом кажутся людям странными.
Он сжимает зубы, пытаясь сдержать слова, которые рвутся наружу.
– В этом-то и беда, Слоан. Наши игры слишком опасны. Неизвестно, куда они заведут.
Я открываю было рот, чтобы возразить, но Роуэн хватает меня за подбородок и строго заглядывает в глаза.
– Я чуть не потерял тебя, – говорит он, каждое слово сопровождая паузой, будто пытаясь вбить их в мою голову.
– Я живая, – столь же твердо произношу я. Беру его за руку и кладу ладонь в область сердца, чтобы он почувствовал мерное биение. – Я рядом.
Довольно слов!
Я рывком подаюсь к нему и затыкаю рот поцелуем. От неожиданности Роуэн замирает, а я требовательно обвожу языком его губы. Впусти же меня… Я только сейчас понимаю, как крепко, с первой же секунды нашей встречи, засела у него в голове и, может быть, в сердце. От этой мысли становится жутко.
Роуэн целует меня в ответ – неуверенно, словно с сомнением, готовясь оттолкнуть.
Я кладу его руку себе на грудь. Дыхание Роуэна сбивается: пирсинг в соске упирается в сердцевину ладони. Он невольно стонет и стискивает пальцы. Однако поцелуй еще не таков, как был в сарае; не таков, как в тот раз, когда нам казалось, что мы вырвались из прежней реальности и сотворили новую.
Поэтому я опускаю его руку ниже. Веду ей по груди. По животу. Позволяю пальцам скользнуть в воду и медленно огладить пупок. Колечко в нем Роуэну тоже нравится. Я видела это по глазам, когда он смотрел на меня в зеркало.
На секунду прервав поцелуй, я опускаю его руку ниже. Меня наполняет мужское дыхание, в воздухе чувствуется аромат бурбона. Я вдыхаю этот запах, удерживая его в легких. В ушах шумит кровь.
Я кладу ладонь Роуэна себе между ног и крепко прижимаю ее к мокрой плоти. Он судорожно втягивает в себя воздух.
– Слоан…
Убрав свою руку, я позволяю ему самостоятельно изучать то, что там обнаружилось. Мужские пальцы находят клитор с колечком пирсинга, и от всплеска ощущений я прикусываю губу. Затем он нащупывает симметрично расположенные штанги, с обеих сторон закрытые маленькими титановыми шариками. И наконец, почти вибрируя от напряжения, Роуэн добирается до проколотой уздечки.
– Вылезай! – рычит он, хватая меня за здоровое плечо и поднимая на ноги.
Вода плещет через край ванны и заливает ему джинсы… Роуэн ничего не замечает.
– Я только что села, как ты велел.
– Да плевать!
В ответ я невинно улыбаюсь, чем зарабатываю острый пронзительный взгляд.
– Я думала, ты хочешь проявить обо мне заботу…
– Именно этого я и хочу!
Не успеваю я вытащить вторую ногу и встать на коврик, как Роуэн хватает меня на руки. Не дает даже вытереться полотенцем, и капли пены смачивают его футболку.
Роуэн пинком распахивает дверь ванной.
– Я отнюдь не ангел с железной выдержкой.
Он усаживает меня на край матраса и на шаг отступает. Грудь при каждом вдохе заметно напрягается. Опустив руки, он смотрит на меня сверху вниз. Я сижу, скрестив ноги в лодыжках и прижимая раненое плечо к боку. Вода прохладными струйками стекает по коже.
– Покажи, – велит он.
Я вскидываю брови. Сердце отчаянно стучит о ребра.
– Что показать?
– Сама знаешь. Ложись на кровать, раздвинь ноги и покажи!
– Простыни намокнут…
– Думаешь, мне не плевать? Серьезно? Ты так полагаешь?
Кожу покалывает в нестерпимом ожидании ласки, но наверняка он и сам об этом знает – чувствует в каждом вздохе, который срывается с моих губ. Роуэн не трогает меня, лишь гладит горящим взглядом.
– Мне надоело бегать вокруг да около, Слоан. Я сох по тебе четыре года. Ты покажешь все, что я хочу.
Не двигаясь с места, он смотрит, как я медленно распрямляю ноги, перекатываюсь на здоровый бок и ползу к изголовью. Роуэн нависает надо мной, упираясь кулаками в матрас и пожирая взглядом. Когда я оказываюсь в центре кровати, он выпрямляется, скрещивает на груди руки и стискивает зубы.
– Раздвинь ноги.
Сгорая под его пристальным взглядом, я неуверенно выдыхаю. Отвожу в сторону левую пятку, потом правую. Согнув колени, опираюсь на здоровый локоть. Роуэн по-прежнему смотрит мне в глаза, словно не замечая, что я лежу перед ним абсолютно голая, – он нарочно мучает себя, отказывая в желании изучить все, что ниже.
– Шире.
В душе поднимается жар. Я расставляю ноги дальше друг от друга. Внутри нарастает боль, пустота, которую срочно надо заполнить. Каждый приказ Роуэна – это топливо, каждое слово – горящая спичка.
– Шире, Слоан. Хватит прятаться – не поможет.
Я нервно сглатываю и раздвигаю ноги во всю ширь так, что ноют связки.
Роуэн, выдержав долгую паузу, наконец опускает взгляд и принимается беззастенчиво рассматривать мое тело. Я чувствую его каждым сантиметром кожи: и тяжесть мужского желания, и слабеющую сдержанность, огнем обжигающую мне кожу. Когда взгляд добирается до бедер, Роуэн буквально каменеет.
– Расскажи, как проколола клитор.
Я молчу, он тоже. Ждет, пожирая взглядом.
– Мне было восемнадцать, – говорю я. – К тому времени я проколола пупок. Болело долго, но я думала, будет хуже. Когда зажило, стало проще с оргазмами.
– До этого ты их не испытывала?
– Не знаю. Не было… возможности проверить. Как мне показалось, пирсинг позволяет лучше себя контролировать.
Я лежу неподвижно. Желваки на челюсти Роуэна заметно подрагивают, глаза темнеют, покрываясь пеленой. Он знает о моем прошлом достаточно, чтобы понять недостающее.
– Губы я проколола в двадцать лет. Просто понравилось, как
