Выше приводилось мнение Балли, который, основываясь на связи относительной мотивированности с синтагматическими объединениями, полагал, что любой знак, мотивированный своим означаемым, является тем самым синтагмой, эксплицитной или имплицитной [Балли 1955: 144, 145].
Фрей стремился показать, что синтагма как «комбинация знаков является сама по себе знаком» [Frei 1962: 129]. При этом он основывался на методе субституций и трансформаций, которые, по его мнению, демонстрируют, что синтагма заменяется монемой, другими словами, ведет себя грамматически как монема. Во фразе ça m’a coûté dix-neuf francs синтагмы a coûté и dix-neuf могут быть заменены монемами ça me coûte и vingt francs .
Другие представители Женевской школы также считали синтагму знаком. По мнению Э. Сольберже, в конечном счете имеются «только два вида лингвистических знаков: синтагмы и монемы» [Sollberger 1953: 46].
Понимая по-иному произвольность лингвистического знака, Э. Бюиссенс возражал против наделения синтагмы качеством знака. В рецензии на работу Ш. Балли «Общая лингвистика и вопросы французского языка» он писал, что, являясь верным последователем Соссюра, Балли не замечал противоречий в его учении. «Соссюр полагал, что знак может быть “относительно мотивированным”, например, если dix и neuf являются произвольными, напротив dix-neuf представляет собой случай относительной мотивации. Очевидно, что комбинация dix-neuf мотивирована по отношению к dix и neuf. Но Соссюр склонялся к тому, что dix-neuf является относительно мотивированным знаком. Истина, однако, в том, что dix-neuf не является знаком. Соссюр смешивает этот случай с тем, что он сам ранее определял как синтагму: “...то, что синтагмы являются мотивированными, вовсе не свидетельствует о том, что имеют место мотивированные знаки, даже относительно мотивированные”» [Buyssens 1947: 276]. Отрицание Бюиссенсом знакового характера синтагмы Фрей объясняет пониманием им знака как монемы – неразложимого элемента: «...при рассмотрении знака в понимании Соссюра Бюиссенс подменяет, сам того не замечая, определение знака Соссюром своим собственным определением» [Frei 1962: 129].
Еще в лекции 1-го курса, посвященной морфологическому анализу, Соссюр писал по поводу слова roulis , находящемуся в ассоциативных отношениях с rouler и roulage , что если отбросить корень roul -, не останется ничего, что составляло бы единство слова, и мы будем иметь дело с элементом, не имеющим значения. Следовательно, следует писать не roul + is , а roul х + is : значок «+» означает последовательность, следование, x означает, что roulis является произведением, взаимодействием элементов roul – и - is .
Обобщая это замечание Соссюра, Фрей высказал мысль, что синтагма не может адекватно определяться как сумма составляющих, поскольку последние должны быть скреплены синтаксической связью (производное x ) для образования комплексной единицы. Эту синтаксическую связь Фрей обозначил термином катен , означающая сторона которого (синтаксическое средство) – катенат , а означаемая сторона (или синтаксическое отношение) – катене , соответствующее синтаксической значимости.
Присоединяясь к мнению Фрея, А. Бюрже полагал, что любое высказывание должно интерпретироваться как синтагма. «Монема подобная Halte может фигурировать в плане тактики только как синтагма, например Halte!, где она комбинируется с катеном, в данном случае с интонацией, только благодаря которой слово приобретает нужное значение “остановитесь”» [Burger 1969: 77].
Фрей дает следующее обобщенное определение синтагмы: «То, что называют “непосредственными составляющими” синтагмы (определяемое и определяющее, ядро и спутник, субъект и предикат и др.) являются попросту сегментами, и не они образуют синтагму. Базовыми элементами синтагмы являются, с одной стороны, сегментные знаки, а с другой, – катен, который обусловливает ее комбинацию» [Frei 1962: 139].
Если синтагма – это знак в соссюровском смысле, она должна включать означающее и означаемое. Но это теоретическое следствие наталкивается на трудности, как только мы стремимся установить, чему конкретно соответствуют означаемое и означающее синтагмы. Фрей отвергает идею представления означающего синтагмы как линию, состоящую из означающих монем, образующих синтагму, так же, как и означаемого, поскольку эта идея несовместима с учением Соссюра, в соответствии с которым означающее и, соответственно, означаемое не могут существовать вне их единства. Таким образом, только знаки могут объединиться в синтагмы:
Следовательно, означаемое и означающее синтагмы являются следствием не комбинации означающих и, соответственно, означаемых, а знаков.
Таким образом, А. Фрей показал, каким образом монемы могут комбинироваться в синтагмы. Средством комбинации служат знаки особой природы – абстрактные, несигментные сущности, такие как порядок знаков, просодические средства интонации, акцентуации и др. (катены – по его терминологии). Несмотря на их особую функцию, катены входят в качестве простых знаков в систему нетактического (несинтагматического) характера, в тактическом (синтагматическом) же плане мы имеем дело только с синтагмами. Таким образом, Фрей определял синтагму как объединение, по крайней мере, двух монем в составе более сложной единицы.
Еще в 1929 г. Фрей ставил перед синтагматикой задачи, которые впоследствии стали предметом исследования семантического синтаксиса: «...изучение дискурсивных отношений предполагает исследование хранящихся в памяти классов» [Frei 1929: 33]. Класс одинаковых синтагм образует модель, характеризующуюся функциональным значением. В своих последних работах Фрей разрабатывал структурные методы выделения синтагм [Frei 1966].
Р. Годель также склонялся к тому, что синтагма является комбинацией знаков. «Синтагматическое объединение определяется линейным характером означающего. Синтагма является, таким образом, группой знаков в речевой цепи, точнее, знаком, означающее которого разлагается на значимые сегменты, т. е. на звуковые отрезки, каждый из которых обладает значимостью» [Godel 1969: 116].
В Женевской школе был поставлен сложный вопрос о природе синтагмы в аспекте дихотомии языка и речи. Во 2-ом курсе лекций Соссюр писал, что мы говорим синтагмами и вероятный механизм языка состоит в том, что мы имеем типы этих синтагм (модели построения, говоря современным языком) в голове, и в тот момент, когда мы их употребляем, мы приводим в действие ассоциативную группу. Таким образом, синтагма принадлежит как языку, так и речи. Следует проводить различие между синтагмами как типами и синтагмами in praesentia актуальными, конкретными реализациями более абстрактной модели на уровне сложных знаков – продукта языкового процесса, который сам является абстракцией по отношению к бесконечным возможностям конкретных реализаций моделей в речи.
Трудности определения линейности обусловлены сложным взаимодействием синтагматического и парадигматического планов в процессе функционирования языка. Попытка определить линейность с учетом того, что конкретная языковая единица является своего рода местом взаимодействия двух основных системных отношений языка, была предпринята Б. Мальмбергом. «В означающем, состоящим из единиц выражения (фонем), господствует обязательный порядок фонем и групп фонем (слогов и др.). Этот порядок, следовательно, не детерминирован никаким свободным выбором со стороны говорящего. В синтагматике структура определяет место каждого фонологического члена, а на знаковом уровне – каждой морфемы, ее место (номер, если можно так выразиться) в цепи, и это место в свою очередь подчиняется фонотактическим и синтаксическим ограничениям системного характера» [Malmberg 1981: 145].
Е. С. Кубрякова справедливо отмечает, что «соотносительное определение синтагматики и парадигматики принадлежит к одному из самых сложных теоретических вопросов лингвистики» [Кубрякова 1990: 448].
Вопрос о соотнесении синтагматического и парадигматического анализа впервые был поставлен Л. Ельмслевым [Ельмслев 1960]. Синтагматика противопоставлялась им прадигматике на основе логических отношений конъюнкции в синтагматике и дизъюнкции в парадигматике. Первым типом отношений он характеризовал речь, процесс, вторым – язык как системно-структурное образование.
Развитием проблемы соотношения парадигматики и синтагматики в коммуникации можно считать понятие выбора, о котором писал Соссюр и которое в дальнейшем было развито А. Мартине. «Наша память, – указывал Соссюр, – хранит все более или менее сложные типы синтагм... когда нужно их использовать, мы прибегаем к ассоциативным группам, чтобы обеспечить выбор нужного сочетания» [Соссюр 1977: 162]. Согласно Мартине [Martinet 1967], релевантные элементы языка, обладающие качеством языковых единиц (монемы или фонемы) соответствуют в речи видам выбора со стороны говорящих субъектов. Понятие выбора служит ему для проведения различия между синтагмами и монемами. Каждый член синтагмы, даже морфологический, является предметом отдельного выбора. Монема требует единственного выбора. Продолжая мысль Мартине, можно сказать, что в процессе коммуникации говорящий субъект делает предварительный выбор на уровне парагдигматики и окончательный – в синтагматике.
