Все ведущие иллюстрированные издания поместили фотографические снимки, сделанные в Таврическом дворце К.К. Буллой, или рисунки своих художников412.
Нередко в прессе приводили слова председателя Государственной думы М.В. Родзянко, сказанные им при открытии заседания: «Великое историческое событие совершилось сегодня здесь. … Непосредственное единение Царя с Его народом отныне закреплено еще могучее и сильнее». Родзянко распорядился золотыми буквами вырезать краткую речь императора на мраморной доске, которую он предполагал вывесить в Екатерининском зале. Однако из Министерства двора прислали «речь», совершенно непохожую на слова, действительно сказанные царем в Думе, и Родзянко отменил свое первоначальное распоряжение413.
Правда, не вся страна с одобрением отнеслась к посещению царем Таврического дворца. В правых и аристократических кругах раздавались слова осуждения. Из Петрограда профессор А.И. Соболевский, человек консервативных взглядов, писал профессору Ю.А. Кулаковскому: «Появление ГОСУДАРЯ в Гос. Думе и Гос. Совете здесь никто не одобряет, и я не понимаю, зачем было Его туда тащить, когда отношения Штюрмера к Думе не могут быть нежными, и обратно». А. Верженский сообщал графу С.Д. Шереметеву: «События 9 февраля произвели на меня тяжелое впечатление. Совершилось страстное желание Мусина-Пушкина, высказанное в прошлом году в июне. – ГОСУДАРЬ лично поехал в Таврическую говорильню приветствовать “достойнейших”, доверием “народа” облеченных, и в результате – декларация блока со всеми требованиями, заявленными еще в августе: политической амнистии, равноправия жидов и министерства из большинства в говорильне (по-моему, лучший перевод слова парламент на русский язык). ГОСУДАРЬ приехал нарочно, всего на один день, для придания особого значения возобновлению сессии и для умилоствления строптивых леваков – что несколько похоже на Каноссу…»414
А. Лазаренко писал: «Я давно не был в таком подавленном состоянии, как во время трехдневного сидения в Думе. Исключительная, крайняя нервность ГОСУДАРЯ, неудовлетворенность Его речью даже националистов, позорный провал правительства, полное уныние, крайний пессимизм депутатов как в речах, так и в разговорах, и гнусные слухи, слухи без конца придавили мою душевную бодрость. Правительства у нас снова и все еще нет, так как разногласия большие, чем раньше, да и не министры решают государственные дела. Ведь посещение Думы было полною неожиданностью для Совета Министров и его главы. Оно было решено под влиянием военных кругов, все более переходящих на сторону общественности. Но это влияние, к сожалению, пока не превалирующее. “Старец”, хотя и избитый, в силе»415.
Однако распространены были и настроения другого рода.
Удовлетворенными считали себя представители «Прогрессивного блока». Член Государственной думы октябрист М.Г. Аристархов писал: «Приезд Государя очень и очень оживил Думу. Блок был несказанно рад и чувствовал себя удовлетворенным. Не радовались и стояли понурыми только правые, да левые. Одним, ведь, совсем не нужно Думы, а другим дай Учредительное собрание. Мы же, конституционалисты, весьма довольны реальным объединением царя с народом». Те же мысли звучали и в другом письме Аристархова: «Прогрессивный блок тверд и непоколебим. Посещение государя сковало его еще плотнее. Ожидаются большие перемены в министерских сферах. Государь влюбился в Государственную Думу и высказывает большое доверие Родзянко. Правые и левые были поражены присутствием государя: одним ведь совсем не нужна Государственная Дума, а другим, конечно, нужно учредительное собрание»416.
Некий офицер писал из действующей армии: «На меня, а также на всех в армии произвело громадное впечатление посещение Государственной Думы ГОСУДАРЕМ ИМПЕРАТОРОМ. И как кстати пришлась к открытию Думы Эрзерумская победа»417. Последнее замечание особенно интересно, успех российских войск переставал быть главной новостью, но придавал особое значение посещению Таврического дворца. Показательно также, что автор письма писал лишь о посещении Государственной думы, подобно ряду других современников, он не придавал большого значения посещению императором Государственного совета.
Правда, посещение царем Думы привело и к появлению новых слухов, слухов, не вполне благоприятных для императора. Член Государственной думы кадет А.А. Эрн писал: «Сплетен ходит тут немало. Рассказывают, что ГОСУДАРЬ уговаривал В[еликого] К[нязя] Михаила Александровича не оставаться в Думе на первом заседании, потому что может выслушать очень много неприятных вещей. Оказалось, однако, что после заседания Михаил Александрович заявил ЦАРЮ, что ничего подобного не произошло, что Государственная Дума в ее целом оказала себя патриотичной, “а вот Твой Штюрмер, так никуда не годится”»418. Как видим, в этом слухе великий князь Михаил Александрович предстает как положительная фигура, противопоставляемая своему брату.
В целом, однако, посещение Думы было весьма удачным пропагандистским ходом, чему косвенным свидетельством служит то обстоятельство, что сразу несколько людей приписывали себе инициативу ее проведения. Выше отмечалось, что говорили о давлении, оказанном на царя «военными кругами». Родзянко утверждал, что замысел принадлежал ему, он-де использовал Штюрмера и Клопова, убедивших императора. В то же время Я.В. Глинка, возглавлявший один из отделов канцелярии Государственной думы, утверждал, что эта идея первоначально возникла у них с Клоповым, а затем они ознакомили с ней Родзянко419.
Говорили также, что совет посетить Думу дал императору Распутин. Впрочем, общественное мнение судило порой иначе. Княгиня Палей в беседе с французским послом утверждала, что «божий человек» очень недоволен этим шагом и предрекает всякие беды420.
Возрос и интерес некоторых великих князей к Думе. Некий представитель дворянской организации сообщал в письме: «Вчера был у великой княгини Виктории Федоровны. Она и Кирилл Владимирович держали меня очень долго. … Затем К[ирилл] В[ладимирович] очень подробно расспрашивал о том впечатлении, которое произвело на Государственную Думу посещение ее государем, и вообще о всех делах Государственной Думы. Он – ярый сторонник Государственной Думы и говорит, что это первая Дума, которая уже в действительности помогает правительству»421.
Показательно также, что после посещения императором Думы некоторые иллюстрированные журналы сразу же стали гораздо больше внимания уделять и его посещениям фронта. Можно предположить, что популярность царя в связи с этим его поступком несколько возросла.
Например, журнал «Искры» в декабре 1915 года не опубликовал ни одного снимка императора, в январе – 1, а в феврале – 2, кроме того, два снимка изображали землянку и наблюдательный пункт на артиллерийских позициях, посещенные царем (об этом свидетельствовали специальные памятные знаки, установленные солдатами). «Огонек», не публиковавший фотографий царя ни в декабре, ни в январе, в феврале напечатал пять снимков. Даже бульварный «Синий журнал» опубликовал в феврале снимок Николая II.
Правда, политический эффект, вызванный посещением Думы императором, не был долговечным, это объясняется несколькими обстоятельствами.
Во-первых, как видим, разные люди по-разному интерпретировали значение визита в Таврический дворец и, соответственно, ждали от императора совершенно различных дальнейших политических действий. Некоторые члены Думы в этой ситуации даже предполагали, что Родзянко будет поручено формирование правительства422. Возможно, что и сам председатель Думы, убеждавший царя во время его визита в Таврический дворец «даровать ответственное министерство», также ожидал важных перемен. Ожидания их были обмануты. Если верить жандармскому отчету, то разочарованы, хотя и по другим причинам, были крестьяне Киевского уезда: «Милостивое прибытие Государя Императора при открытии Думы всех обрадовало и все были уверены, что такое милостивое отношение ГОСУДАРЯ заставит всех заняться делом, дабы победить врага, спасти нашу Родину и водворить в ней порядок. Надежды не оправдались, так как снова много и зло говорили и сводили старые счеты с Правительством»423.
Во-вторых, появились новые информационные поводы, заставлявшие забыть это посещение или иначе его интерпретировать. Так, вскоре «весь Петроград» заговорил о новых скандалах, связанных с именем Распутина.
Другие попытки укрепить популярность царя и его семьи были предприняты весной 1916 года. Интерес представляет публикация серии снимков царской семьи в журнале «Столица и усадьба», который предназначался для читателей и особенно для читательниц, интересующихся жизнью «высшего света». Серию фотографий предварял заголовок: «Снимки, сделанные ее императорским величеством государыней императрицей Александрой Федоровной, Царское Село, 1915»424. Публикация работ «августейшего фотокорреспондента» в подобном издании могла сама по себе быть сенсацией. Можно с уверенностью предположить, что царица, весьма внимательно относившаяся к распространению снимков своей семьи, тщательно планировала подобную публикацию, возлагала на нее определенные надежды, стремилась воздействовать на важную часть политической элиты.
