Вместе с тем не стоит полагать, что царские смотры не оказывали никакого воздействия на солдат. Как отмечает один мемуарист, фронтовики с нетерпением ждали царя, желали его видеть, несмотря на изнурительную муштру, с которой была связана подготовка к царскому смотру. Свидетельство это особенно интересно, ибо воспоминания принадлежат перу солдата-большевика, который никак не склонен был в своих мемуарах преувеличивать степень распространения монархизма среди солдат в годы войны436.
Но нельзя игнорировать и иные мемуары. Бывший артиллерист многие годы спустя вспоминал царский смотр 22 декабря 1915 года:
В декабре месяце снова было получено распоряжение выделить и послать на смотр-парад Западного фронта 15 человек. …
Из всех прибывших [на смотр] пехотных частей была сформирована дивизия, [из] нас – артиллеристов – артиллерийская бригада, из кавалеристов – кавалерийский полк и т.д. Суток 10 нас гоняли с 6 часов утра до поздней ночи под музыку, не менее тысячи раз мы на «Здравствуйте» отвечали: «Здравия желаем Ваше Императорское Величество», и так ежедневно. Саперы расчищали огромный плац, не менее трех километров. Поле было очищено не только от снега, но и было выровнено, как карта.
Настал долгожданный день 22 декабря… 1915 года. В 6 часов пригнали нас в столовую, которая была в риге, накормили. Часов в семь мы были уже на плацу, там было все подготовлено, кто где должен был встать и так далее. Каре располагалось в виде квадрата, три стороны были заполнены, четвертая открыта. Как только встали, последовала команда «Смирно» и стояли больше часа. Ну, видимо, тоже кто-то из командного состава додумал, что можно заморозить всех до прибытия «Его Величества», скомандовали «Вольно, с мест не сходить». Многие сразу же начали бег на месте, ноги у многих, в том числе и у меня, были как деревянные, ничего не чувствовали. Часов в 9 разрешили покурить, сойти с мест, запомнив кто где стоял. В 10 часов снова уже были на своих местах, приехал командующий фронтом генерал от инфантерии Эверт, он же командовал парадом. Осмотрел все, уехал. Раздалась команда: вынуть из кобур револьверы и откинуть собачки. Два офицера пошли по шеренгам, разрядили наши наганы, осмотрели в кобурах, у кого имелись запасные патроны – все изъяли, предложили наганы вложить в кобуры. У пехоты также осматривали винтовки и подсумки. Все патроны были изъяты, защитники Царя и Отечества были разоружены. Часов в 11 показался кортеж всадников – человек около ста, ехал царь и его свита. Начали с противоположной от нас стороны, [слышались] ответы на приветствия и «Ура». Наконец подъехали к нам. В окружении генералов, в сопровождении черкесов на лысой гнедой лошади ехало Его Величество. Выглядело оно примерно так: плюгавенький с погонами Генерального штаба полковник в простой шинели с георгиевской лентой в петлице, с шашкой на портупее, рыжая бородка подстриженная, под глазами с перепоя мешки. Послышался негромкий голос: «Здорово артиллеристы!» – и проехал дальше. После объезда войск кортеж остановился: музыка пошла под марш. Проходя [слышали] тот же голос: «Спасибо за службу», а солдаты кричали: «Рады стараться, Ваше Императорское Величество». После того, как все воинские части прошли, снова поехали по фронту. Когда царь подъехал к нам, он был пьян и, как видно, ничего не видел. … Ну, положено было кричать «Ура!». «Ура!» неслось со всех сторон, но среди криков «Ура!» были отчетливо слышны отдельные голоса «Дурак!» и кой-что еще почище, к сожалению оно не пишется.
…Побатарейно пошли на квартиры. … В лесу оказались вооруженные винтовками и гранатами воинские части. … Смотрю, видны невдалеке орудия. У идущего артиллериста спрашиваю, что они тут делают? Он мне говорит: «Парад охраняли». Орудия прямой наводкой поставлены в сторону парада, спрашиваю: «Неужели стали бы стрелять?» – «Если бы приказали»437.
К данным воспоминаниям ветерана, написанным в советских условиях, следует относиться весьма осторожно. Автор воспроизводит распространенные слухи о пьянстве царя, широко тиражировавшиеся после революции антидинастической пропагандой. Весьма вероятно, что он преувеличивает степень враждебности солдат: специально отобранные и вымуштрованные нижние чины, находившиеся во время смотра под особым контролем своих офицеров, вряд ли могли во время царского парада приветствовать императора таким образом. Информация об артиллерийских орудиях, направленных на войска, представлявшиеся Николаю II, требует серьезной перепроверки: если у солдат из соображений безопасности изымали винтовочные и револьверные патроны, то вряд ли разумно было держать царя под прямым прицелом пушек.
Но некоторые детали мемуарного повествования вызывают доверие. Многодневная утомительная муштра, бестолковая армейская показуха, часовое стояние на морозе, выемка патронов – все это, скорее всего, имело место. И это не могло не влиять на отношение войск, представлявшихся императору.
Наконец, внимания заслуживает ощущение разочарования от встречи с царем, которое передает мемуарист. Заурядный армейский полковник в простой шинели не смог воодушевить часть солдат. Как уже отмечалось, такое отношение встречается и в других мемуарах, в том числе и тех, которые были написаны в эмиграции. Не следует особенности данных воспоминаний объяснять лишь советскими обстоятельствами.
Между тем сам император был необычайно доволен данным смотром, состоявшимся 22 декабря 1915 года. В своем дневнике он записал: «Поехал с графом Фредериксом к месту смотра представителей десятой армии – от 26-го армейского, 2-го Кавказского, 3-го Сибирского, 38-го и 44-го (Осовецкого) корпусов. Войска представились прямо щеголевато»438.
Доволен был Николай II и смотром 30 марта 1916 года, по его мнению, дивизия «представилась замечательно». Во время этого смотра произошел упомянутый уже выше необычный случай: в районе смотра показался вражеский аэроплан, его обстреливали русские зенитные батареи. Царь почти что оказался «под бомбами», что должно было вызвать особую реакцию солдат439.
Однако у генерала Брусилова сохранились иные воспоминания об этом смотре: «Как и в предыдущие разы, воодушевления у войск никакого не было. Ни фигурой, ни умением говорить царь не трогал солдатской души и не производил того впечатления, которое необходимо, чтобы поднять дух и сильно привлечь к себе сердца. Он делал, что мог, и обвинять его в данном случае никак нельзя, но благих результатов в смысле воодушевления он вызвать не мог»440.
Наступление Брусилова вновь пробудило некоторый общественный интерес к визитам императора на фронт и его пребыванию в Ставке. Это нашло отражение и в том, что крупнейшие иллюстрированные журналы печатали соответствующие фотографии. Однако после июля 1916 года снимки царя печатала лишь официальная «Летопись войны». Вряд ли это было случайным, очевидно, царь проигрывал борьбу за общественное мнение. Да и в этом издании последний снимок царя был опубликован 26 ноября 1916 года, в связи с Георгиевским праздником. Это был уже упоминавшийся снимок работы Оцупа, изображавший царя с орденом и наследника с медалью441.
А 14 января 1917 года даже это официальное издание без видимой надобности и без какого-либо комментария публикует фотографию Таврического дворца442. В центре общественного внимания в это время оказывается Государственная дума.
Правда, в это время царь не создавал никаких особых информационных поводов – ни новых посещений войск, ни эффектных политических жестов, подобных посещению Государственной думы в феврале. Присутствие царя и наследника на празднике георгиевских кавалеров в ноябре 1916 года вряд ли привлекло бы особое внимание журналистов и в сравнительно спокойное время. Тем менее значительным казалось оно на фоне обострения политического кризиса, яркими проявлениями которого были сенсационные речи депутатов Думы. Не следует объяснять это неким репрезентационным и пропагандистским просчетом царя: и в предшествующие месяцы войны он посещал города империи и производил смотры своим войскам лишь тогда, когда он был уверен в успехе этих визитов. Хорошо организованные поездки императора могли усилить уже имеющуюся популярность, но они не могли преодолеть нарастание непопулярности. Напротив, в неблагоприятной политической ситуации они могли бы быть превращены в манифестацию, опасную для режима, поэтому было разумнее воздержаться от акций такого рода.
4. Простой царь и простоватый государь:
Николай II как объект воздействия враждебных сил
П. Яковлев, 48-летний крестьянин Казанской губернии, отец четырех детей, грамотный, в 1916 году был приговорен к заключению в крепость на девять месяцев. Причиной такого довольно сурового приговора было неоднократное оскорбление императора и членов царской семьи в связи с обсуждением политической ситуации в России и военного положения.
