Художника. От перепуга он крепко закрыл глаза и задержал дыхание, которого ему хватило как раз до конца подъёма. Как только он выдохнул, лестница остановила своё шествие, а открыв глаза, Художник увидел, что от выступа его отделяет совсем ничего. Ошеломлённый вконец, он едва не выпустил спасительную веревку из рук, но вовремя спохватился и, подтянувшись, взобрался на край скалы. Как только это произошло – верёвочный трап исчез.
– И почему меня это уже не беспокоит?
Тут же ветер, гнавший наперегонки с рекой, обдал лицо свежестью и запахом сладкой хвои, сосен наверху росло не меньше, чем на дне каньона.
Река, что срывалась с обрыва, змеилась среди каменного русла, здесь её воды имели глубокий синий цвет с примесью стали. Так чудно и так волшебно смотрелись сосны с изумрудными шапками иголок среди серого в размывах грязи камня.
Художник вновь вспомнил о холсте и как с водопадом, пейзаж горной реки вышел сам собою. Не задумываясь особенно, пейзажист дал простое название картине: Сосновая Река.
– А что же там, за рекой?
Он произнёс вопрос намеренно громко, обращаясь к незримому владыке чудесного края. И тот его точно слышал. Из-за большого гиганта-валуна, лежавшего на границе воды и суши, вышла надувная резиновая лодка, пустая, явно для путника с мольбертом и красками.
Художник ухмыльнулся, подошёл, но прежде, чем ступить на борт чудного судёнышка и скинуть в его дно свои вещи, сказал вслух:
– Надеюсь, меня не снесёт к тому обрыву. Очень уж того не хотелось бы.
Лодка с Художником отчалила от берега и направила свой ход в противоположную от огненного водопада сторону – прямёхонько туда, где на горизонте что-то отливало радугой.
По ходу движения, а вернее против течения, куда несло его надувное судно, Художнику удалось сделать несколько впечатляющих набросков карандашом, которые по возвращении домой он намеревался доработать акварелью, а может и маслом.
Чем дальше становился каньон, тем заметнее менялись берега: пыльно-серый цвет насыщался до кофейного отлива.
Как только река обмельчала и приняла размеры вдвое меньшие, чем в начале пути, судёнышко причалило к бережку, уже не каменистому, а укрытому жёлтым песком и, выпустив пассажира, как и веревочная лестница, испарилось тут же. Лес давно пропал, оставшись далеко позади. Вокруг, куда хватало зрения, лежал камень, припорошенный рыжеватым песчаным налётом.
«Только пустыни мне и не хватало», – досадливо посетовал Художник, однако, не упустил и эту возможность для новой картины, которую окрестил Песчаной Пустошью.
Пройдя вперёд, Художник обнаружил, что твердь под ногами очень скоро обрела волнистые изгибы, а бурый песчаник, занесённый песком, на поверку оказался долиной холмов с крутыми и высокими хребтами. Когда гул быстрой реки совсем стих за его спиной, Художник, перевалив за очередной холм, вдруг издал вопль удивления, пятидесятый, наверное, за время путешествия. С вершины ему открылся необыкновенный вид: холмы, точно замершие гигантские волны, переливались всеми цветами радуги. Их бока полыхали под солнцем янтарём, карамелью, бирюзой, изумрудом, сиренью, пурпуром. Пласт за пластом. Художник тут же представил, как тот, кто впустил его в эту красоту, дабы показать, невидимой гигантской кистью тщательно прокрасил холмистый край, не пропустив ни кусочка.
«Вот это Творец!», – подумалось Художнику.
Тут же родилась серия картин под названием Радужные Горы.
Художник так увлёкся, что сам не заметил, как в порыве отыскать «самый живописный и лакомый холм», зашёл так далеко, что уже и сам не знал, в какой стороне находится.
Чистые холсты закончились, и хочешь – не хочешь, а Художник вынужден был идти, куда глаза глядят, уповая на слепой случай.
Сочные краски холмов потускнели и поблёкли, а вскоре и вовсе приняли привычный цвет серого камня. Впереди тишину огласил нараставший рокот.
– Да это никак река! – обрадовался путешественник, признав в приближавшемся шуме рёв реки.
И действительно, немного погодя сухой пыльный воздух разбавила обильная влажность, а затем из-за крутого пригорка показалась и сама река – один в один как та, что осталась далеко позади. И тут же у галечного бережка дожидалась пассажира надувная лодка.
– Ну и ну, – прищурился Художник, – никак про мою душу судёнышко.
На сей раз лодчонка понесла путника по течению реки, вдоль берегов из чёрного камня. Вода в контрасте с аспидным камнем лучилась пронзительной синевой, отражённого в её беспокойстве небосвода.
– Эх, жалко, холст закончился, – посетовал Художник, про себя же твёрдо решил: дома по памяти воссоздать мягкий речной изгиб в громоздком обсидиановом русле.
Шум впереди перешёл в чудовищной мощи рёв – река, подобно другой, обрывала путь, обрушивая свои воды в какое-то глубокое ущелье.
Хорошо, что в лодке имелись вёсла, Художник сумел своевременно причалить судно к берегу и выбрался на землю.
Воздух гудел и дрожал от водяных капель, над обрывом клубилось целое облако.
Подойдя к краю, путник ахнул: глубоко внизу тянулось узкое каменистое русло, обильно поросшее соснами, их круглые зелёные шапочки сверху казались шляпками миниатюрных цветов.
Странное чувство дежавю охватило его – уж больно похож был этот каньон на предыдущий.
– И как же мне спуститься? – задал вслух вопрос Художник.
В этот раз тот, кто сопутствовал ему в пути, предоставил на выбор три варианта, правда, диковинных. Лодка, оставленная на берегу, призывно шуршала резиновым дном по острым краям булыжников. Верёвочный трап, скрученный в массивный круг, лежал у ног путника. Вдобавок, невесть откуда образовался элегантный стул с вогнутой спинкой и набивным сидением.
– А вот стул-то как мне поможет? – озадаченно воскликнул Художник.
В ответ стул качнулся.
Лететь с внушительной высоты на надувной лодке Художнику ну никак не хотелось. Слезать по верёвочной лестнице – не то, что взбираться – перспектива так себе, хотя куда безопаснее, чем полёт на лодке.
Художник скептическим взглядом окинул стул – тут вообще без вариантов. Но.
Но в любом случае, как только он очутился в этих чудных краях, всё происходило наперекор здравому смыслу. А что, если стул окажется лучшим средством для спуска?
Совершив несколько кругов вокруг предмета мебели, кстати, достойного украсить гостиную королевы, Художник решился и, крепко сжав в руках мольберт, холсты и чемоданчик, устроился на мягком сиденье.
Стул тут же плавно воспарил в воздух и, подлетев к краю скалы, зависнув над обрывом, принялся медленно опускаться на дно ущелья.
От вида сверху у Художника захватывало дух, ещё бы, высота была поистине птичья. И как недавно, он вновь сетовал, что прихватил из дома мало холстины. Но тут же спохватывался: удерживая столько вещей в руках, вряд ли можно что-то рисовать.
Стул замер, едва коснувшись большого валуна. Когда Художник соскочил с чудо-транспорта, средство доставки исчезло, будто и не было его никогда прежде.
Сползая с камня, Художник заприметил меж высоких сосен странную тень, та походила на дымчатую завесу с треугольным белым зазором. «Похожа на ту, через которую я прошёл сюда», – взволнованно подумал Художник и устремился к соснам.
Его
