выездные тренировки. Мальчики смотрели на карту и молчали.
— Отец, может…
— Может и так, но я уже раз обжегся, — перебил капитан и свернул лист.
Чжонку переглянулся с Хванге и промолчал. С отцом спорить он не любил. Хванге же просто сопел рядом и прикидывал время, которое понадобится ему, чтобы нагнать стражников. Выходило немного. Как всегда в таких случаях Соджун отстегнул свою бирку и протянул сыну, тот спрятал ее за пазуху: с этой биркой хоть его, хоть Хванге выпустят из города. Но может все же отец просто волнуется, а все обойдется?
— Хванге, ты справишься? — спросил Соджун мальчика. Тот глянул на хозяина снизу-вверх и кивнул. — Чжонку, ты должен признать, Хванге лучше тебя ездит верхом.
Сын хмыкнул.
— Может, оттого, что у него учитель был лучше?
Соджун на это лишь улыбнулся.
Анпё иной раз сопровождал своего господина, но в этот раз Соджун настоял на том, чтобы тот остался. Он все поглядывал на окна покоев родителя, а сердце непроизвольно сжималось. С чем это было связано, Соджун объяснить не мог, просто успокоил себя тем, что он воин, а задача воина быть готовым ко всему. Он зашел попрощаться к отцу — тому нездоровилось сегодня — вышел из комнаты и во дворе столкнулся с Елень. Та поклонилась и хотела уже проскочить мимо, но Соджун взял ее за руку и повел в сад. Женщина смиренно шла за ним, не поднимая головы.
Оказавшись под раскидистой вишней, Соджун отпустил тонкое запястье, глянул на Елень, и все слова застряли где-то. С того самого дня в чайном домике они так больше и не разговаривали. Он провожал ее глазами, смотрел, все ли хорошо у нее, а если и доводилось говорить, то все разговоры сводились к делам хозяйственным. А сейчас…
Соджун смотрел на Елень, чей облик был едва различим в этот час, и не мог вспомнить, что хотел сказать. Он не видел ее глаз, не видел лица, лишь тонкий силуэт словно дрожал в кромешной темноте, и это придало ему смелости. Он нащупал тонкие пальцы, которые сначала вздрогнули от неожиданности, но мужчина сделал шаг навстречу, и женская ладонь успокоилась в тепле. Соджун тихонько сжал пальцы: ладошка уже не была такой шершавой, как зимой. Он улыбнулся. Елень почувствовала это, подняла на него глаза. Он не увидел — ощутил кожей.
— У вас уже не шершавые руки, — шепнул он.
— Благодаря вам, — так же тихо ответила Елень.
Соджун понимал, что их могу хватиться, да и стоять здесь было бессмысленно: сказать-то он ей ничего так и не скажет, поэтому просто наслаждался мгновениями с любимой женщиной. Он чувствовал ее дыхание, чувствовал теплоту ее пальцев в своей ладони, и был счастлив этим. Но минуты текли, и он отпустил руку. Елень словно этого только и ждала, тут же перехватила натруженную ладонь: у капитана в тот же миг сердце вспыхнуло.
— Обещайте себя беречь, — проговорила Елень горячо и бросилась к дому, но не смогла сделать и шага: Соджун перехватил ее, прижал к себе и замер.
Он молчал, хотя сказать мог бы многое. Ее близость пьянила, но от этого только тревожней было на сердце.
— Я вернусь, не бойтесь за меня, — зачастил он шепотом, — я вернусь. Послушайте, Хванге и Чжонку знает, куда именно я поеду, так что, если вдруг что-то произойдет, отправьте ко мне Хванге. Он лучший наездник, чем мой сын. Я вернусь сразу же!
— Господин…
Но он не слушал, сжал тонкий стан в своих огромных ладонях, ткнулся лицом в волосы. Стоять бы так хоть век! А потом разжал руки и долго смотрел туда, куда ушла Елень. Нет. Она не ответила на его объятия, просто легла маленькая ладошка на широкое плечо, как раз чуть выше раны от стрелы — в душу солнце глянуло! Соджун опустил взгляд на свои руки, которые помнили тепло женского тела, и пошел в дом. Завтра предстоял долгий день.
Глава шестнадцатая.
Челядь проводила своего господина, Елень тоже была здесь, Соджун лишь раз встретился с ней глазами, она едва заметно улыбнулась. Капитан толкнул пятками жеребца и выехал со двора. Небо хмурилось, будто предупреждало о чем-то людей, оставшихся во дворе. Но обычно люди слепы и глухи к таким предупреждениям.
Старик, прихрамывая, вышел из своей комнаты, кликнул Гаыль. Та подбежала к нему. Хозяин спросил, умеет ли она читать, Гаыль кивнула. Тогда он протянул деньги и список того, что девушка и Анпё должны были приобрести в лавках — приближался день рождения Соджуна, отец хотел удивить сына. Слуги уставились в бумажку.
— Господин, так это ж до вечера бродить, — усмехнулся Анпё.
— Эх, распоясались совсем! Куда только Соджун смотрит… — проворчал политик, — сын у меня тоже, поди, один! Ничего, походите!
С этими словами он зашел к себе. Анпё с Гаыль вынуждены были подчиниться. А через какое-то время от министра вышла Микён, быстро нашла Елень, схватила рабыню за руку, затолкала в уголок и горячо зашептала:
— Не знаю, что и делать? Вот, хозяин дал, — и кисэн протянула запечатанный сургучом сверсток, — я-то, будь умней, уж все бы поняла, но… Елень, я плохо читаю, но точно видела, как в этом письме хозяин написал имя твоей дочери.
Страх придавил своей массой, парализуя тело. Елень сделала глубокий вдох, и рука, сжимающая желудок, разжалась.
— Сонъи, моя Сонъи, — пролепетала она помертвевшими губами, а потом посмотрела на Микён. — Куда письмо велено доставить?
Девушка покраснела и опустила руки.
— В Бёнгван, — ответила она, и Елень обмерла. Свет вдруг померк, она и не видела ничего.
— Продать… он решил ее продать, пока молодого господина нет, — едва слышно проговорила напуганная мать.
— Микён! Микён! Где ты? — раздался вопль хозяина со двора. Елень тут же вцепилась в письмо, но девушка выдернула его из цепких материнских рук и бросилась на улицу.
— Господин, я просто воды хотела, — проговорила она ласково, идя навстречу хозяину.
— Письмо где?
— Вот.
— Отдай. Он отнесет, — сказал политик и указал на слугу.
Микён замешкалась. Ей совсем не хотелось отдавать это страшное письмо, и дело не только в уговоре с Соджуном. У нее была своя веская причина. После смерти родителей — совсем небогатых людей, ее, двенадцатилетнюю девочку, продала в Бёнгван
