Ядерный щит нужно было любой ценой вывезти с албанской территории. На этот счет они получили категорические инструкции: оставить после себя эту улику было бы в глазах общественного мнения равносильно «этическому самоубийству».
Соглашение с албанцами предусматривало открытие границы и отвод всех находившихся поблизости войск; группа службы безопасности была выслана вперед, чтобы расчистить дороги и дожидаться освобождения Джумы.
Литтл взглянул на часы: еще пять минут, и все. Для него были привычными эти последние минуты любой операции, всегда самые изматывающие. Впервые с начала рейда он начинал ощущать самого себя физически: вцепившиеся в руль руки, пересохшее горло, мышечное напряжение в плечах и шее, учащенное дыхание…
Матье положил голову на колени Мэй, и она ласково гладила его по волосам. Старр находил этот эксгибиционизм почти вызывающим: эта пара искала убежища в самом избитом сентиментализме, как будто там имелся какой-то ответ на все вопросы, какой-то еще живой источник мужества и надежды. Старр злился на самого себя, поскольку мужчина, вынужденный в сорок пять лет смотреть на любовь с иронией, признается тем самым в собственной неудовлетворенности и тайной тоске, а ведь он считал, что давно уже от них излечился. Мэй склонилась над французом с материнской нежностью; ее волосы омывали лицо этого никудышного Атланта, который решил было взгромоздить на себя всю тяжесть мира. «Я бы не удивился, если бы она начала кормить его грудью», — написал Старр, но убрал эту фразу из окончательного варианта отчета, поскольку своей интонацией она как-то не вязалась с его образом безупречного вояки. Перед глазами у него маячило извечное эмоциональное барахло, вызывавшее разве что пренебрежительную гримасу; он отвернулся, но при этом ощутил острый укол грусти: есть простые вещи, на которые лучше не смотреть одиноким людям.
— По-моему, на этот раз у меня получится, — пробормотал Матье. — Получится отказаться. Я смогу выразить себя как-нибудь по-другому…
— Как, Марк?
— Через тебя.
Старр закрыл глаза. Вся эта сентиментальная патока, эти мадригалы рядом с идеально сконструированной портативной атомной бомбой — шедевром мысли и техники — оскорбляли человеческий гений.
— Что тут смешного, полковник? — спросил Григорьев.
— Я сам, — сказал Старр.
Показался пограничный пост: красный албанский флаг, развевавшийся над квадратной бетонной плитой с бойницами.
Литтл притормозил и посмотрел в бинокль. Два взвода солдат перекрыли дорогу, но при виде грузовика отошли в сторону и выстроились по обочинам, опустив автоматы. Командовавший ими офицер тоже посторонился и убрал пистолет в кобуру.
На югославской стороне шлагбаум был поднят. За шлагбаумом стояли шесть танков и вертолет. Бронетранспортеры ждали на дороге, в головной машине Литтл увидел Поповича. Несколько сотен солдат были рассредоточены вокруг.
Им оставалось преодолеть метров двести.
— Порядок, — произнес Литтл. — Поехали. — И нажал на газ.
Мотор заглох. На приборном щитке имелись два рычажка: белый и черный. Литтл потянул на себя белый, находившийся справа, — инжекторный.
Над капотом внезапно вспыхнул белый свет, двигатель задрожал и снова заглох.
— Черт побери, — сказал Литтл. — Утечка горючего. Дерьмовое топливо.
Он огляделся:
— Мы можем где-нибудь здесь заправиться?
— Нет, — ответил Каплан. — Энергоуловители пусты. Полностью.
Литтл повернулся к обелискам:
— Может, в них еще что-нибудь осталось.
— Взгляните на цвет, — сказал Каплан. — В них ничего нет.
— Придется идти пешком, всего-навсего, — заявил англичанин. — Ничего страшного… Подсоединяйтесь к щиту, господа.
Старр нагнулся и снял предохранитель.
— Отлично, — произнес англичанин. — Старая черепаха проснулась. Осторожней ее приподнимайте. Я выхожу.
Он наклонился с переднего сиденья к Имиру Джуме:
— Может, вы с ними поговорите, сэр? Скажите, чтобы они предоставили нам транспортное средство. Если только, конечно, вы не предпочтете нести вместе с нами эту штуку… Правда, боюсь, это будет несколько унизительно — прямо на глазах у ваших солдат и у югославов…
Станко протянул маршалу мегафон. «Причина ошибки, — докладывал Литтл позднее, — крылась в недостаточном знании нами этой страны, ее истории и сурового национального характера, или, выражаясь современным языком, качества албанского духа. В этом конкретном случае мы серьезно недооценили качество личного духа маршала Имира Джумы — и тем самым едва все не погубили. Никто из нас не задумался всерьез над тем, что происходило в его душе. В долине его поставили в такое положение, когда он вынужден был согласиться на наши условия, дабы избежать уничтожения своей страны. Зато уничтожение части Югославии его нисколько не волновало — а именно это и случилось бы, если бы бомба взорвалась там, где мы находились. Он прекрасно понял ситуацию: ядерный щит стал бесполезен, а он, Имир Джума, „последний из первых“ после смерти Сталина и Мао, был теперь нашей единственной защитой. А с этим ему не позволяла мириться гордость».
Маршал спокойно взял мегафон из рук Станко и бесстрастным голосом произнес несколько слов. Затем он поднял голову, повернулся к диверсантам, и его гордое, решительное и презрительное поведение стало поведением человека, стоящего перед расстрельным взводом и получившего при этом право распоряжаться собственной казнью.
Солдаты перестроились, встали поперек дороги лицом к грузовику и открыли огонь.
— Погодите, братцы! — заорал Литтл, когда автоматы его коллег затрещали у него за спиной. — Они слишком далеко — топливо пропадет! Дайте им подойти на нужное расстояние, и мы сможем заправиться!
Солдаты приближались, но их пока отделяло от грузовика метров сто. Майор выжидал, чтобы они подошли ближе к уловителю. Метров хотя бы на пятьдесят. Он не доверял качеству местной продукции. Он был готов поспорить, что энергоколлектор двигателя сделан халтурно и не сможет захватить энергию на расстоянии семидесяти пяти метров.
— Прячьтесь за камнями… Ну же, быстрее! Осторожно, отсоединитесь… Дайте им подойти как можно ближе! Бак пуст, нужно заправиться, черт возьми!
Старр и Григорьев уже спрыгнули на землю и, пригнувшись, бежали к скалам. В русского попали, и он рухнул на землю на полпути между грузовиком и обелиском. Старр распластался на земле рядом с ним.
— Серьезно? — спросил он, не глядя на него.
— Plokho… — пробормотал русский. — Плохо…
Не прекращая огонь, албанцы двумя шеренгами медленно приближались к грузовику.
Джума стоял на виду у всех, скрестив руки на груди.
Литтл опустил бинокль, мешавший ему оценить расстояние. На глаз выходило метров шестьдесят. А ему хотелось подпустить их на пятьдесят. Даже для местной техники этого должно было хватить.
— Огонь! — крикнул он.
Колек и Станко залегли слева от дороги, их «спат» заработал; на правом фланге вел огонь Старр.
Трое солдат почти одновременно осели на землю.
Тут же заработал двигатель грузовика.
Албанцы стали укрываться за камнями, но Старр успел заправить грузовик еще дважды. Дополнительно.
— В Женевской конвенции есть что-нибудь об этом? — поинтересовался Станко, ползком пробираясь к грузовику. — Я имею в виду передовое топливо и законы войны в мирное время.
— Ровным счетом ничего, — заверил его Колек. — Законы военного времени применимы только в военное время. В мирное время все сойдет.
Двигатель мерно урчал, но стоило Литтлу потянуть за белый рычажок, как последовала новая вспышка белого света, и двигатель снова заглох.
— Да что же это за чертово албанское горючее? — рявкнул Литтл. — Оно вытекает!
— Дело не в горючем, майор! — крикнул Каплан. — Вы не знаете, как устроена машина. Не тот рычаг дергаете! Это не инжектор, а сливной кран! Что же за машины вы водили всю жизнь, ископаемое вы наше!
Смущенный и обиженный, Литтл пробормотал какие-то извинения. Он встал, вскинул на плечо свой «спат», дожидаясь новой заправки. Но албанцы уже были под защитой камней. Майор повернулся к Имиру Джуме. Их взгляды скрестились.
Комаров приставил автомат к затылку маршала.
— Не спешите, — сказал Литтл.
Он решил оставить про запас этот последний шанс.
Старр полз к грузовику, таща за собой своего русского товарища.
Григорьев умирал. Взгляд его был прикован к серому обелиску ближайшего уловителя, стоявшего менее чем в шестидесяти метрах. Он ничего не говорил, но глаза его расширились, и в них застыло выражение ужаса. Ему не хотелось отдавать ни капли своей энергии этой мерзкой албанской штуке. По-видимому, в его голове соединение пролетариев всех стран имело свои пределы. Старр тащил его подальше от обелиска и поближе к грузовику.
