— Не обессудьте за скромное угощение, — несколько смущенно сказал нам старик. — Сам я не привык к изысканной пище, а гостей сегодня не ждал…
Экономка ловко постелила на стол белоснежную скатерть с красивым узором — вышитыми серебром лебедями. Разложила приборы и, пристально осмотрев свою работу, вышла из комнаты.
— Вам тоже готовят в общей столовой? — спросил я, обращаясь к Эквегию.
Он почесал впалую, неважно выбритую щеку, ухмыльнулся:
— Можно, конечно, пользоваться и столовой. Но я люблю домашнюю пищу. А этот общепит… У меня свои вкусы и пристрастия. Поэтому вот уже более двадцати лет мне готовит Цинция.
Она как раз вошла в комнату с большим подносом в руках. Поставила на стол три тарелки с моченной мелко нашинкованной капустой, хорошо сдобренной черным молотым перцем и обильно политой пахучим растительным маслом, и стеклянную хлебницу, доверху заполненную пшеничными и ржаными хлебцами. Потом подошла к старинному, украшенному затейливой резьбой буфету, достала вместительный графин с прозрачной жидкостью и три рюмочки на коротких ножках.
— Это чистый спирт, — пояснил мне Эквегий, доброжелательно улыбаясь. — Обычный пшеничный спирт. Ты такое употребляешь?
Я утвердительно кивнул: спирт пить можно, он намного лучше, чем вино или какая-нибудь наливка.
Старик не спеша наполнил рюмки. Взял свою двумя пальцами за ножку, затем, приподняв над столом, изрек незатейливый тост:
— Пусть всем будет хорошо!
— Пусть будет! — с энтузиазмом выкрикнул Террион.
— Пусть будет! — согласился и я.
В столовую с подносом вошла Вирсавия. Она была гладко причесана и одета в простое ситцевое платье. Аккуратно поставила перед нами тарелки с горячим, издающим сильный аромат пряностей, борщом и графин с мутноватым золотистым напитком, как потом оказалось, хлебным квасом.
Мы похлебали борща, и старик, не мешкая, снова налил в рюмки понемногу спирта. Он был добротный, без специфического запаха и чистый, как слеза. Эквегий, похоже, знал толк в таких вещах.
Потом женщины принесли жареных цыплят и в чугунке круто сваренную перловую кашу.
— Я без нее не могу, — заулыбался старик, принюхиваясь к перловке. Затем взял деревянную ложку, насыпал себе добрых пол тарелки и принялся уплетать, запивая квасом.
Он ее прямо таки с азартом, смачно причмокивал, все время блаженно ухмылялся и довольно урчал. Мы же с Террионом больше налегали на цыплят.
Когда с трапезой было покончено, Эквегий немного поспрашивал сотника о семье и службе, посоветовал как можно скорее приготовиться к свадьбе и пообещал похлопотать о досрочном назначении Лития полноправным служивым стада.
— Ну что ж, сынок, спасибо тебе, что навестил меня, — поблагодарил он Терриона, а потом дружески, но со значением обратился ко мне: — А ты, человече, все примечай да на ус мотай. И помни: это мы тебе живому обычными людьми кажемся, а на самом деле мы рогатые, с копытами, рылами и в шерсти. И дюже лютые!
Я не понял, пошутил старик или сказал все это серьезно. Но предпочел не спрашивать.
Сытый, переполненный новыми впечатлениями, вышел я вслед за Террионом из гостеприимного дома Эквегия. На улице ничего не изменилось. Так же было малолюдно и тихо.
— Я могу тебе еще показать казармы, — мой провожатый лениво ступал по неровным камням улицы. — Но там нет ничего такого, что могло бы вызвать твой интерес. Да и время уже поджимает.
— Пожалуй, — согласился я, закуривая.
— Тогда наверх?
— Наверх!
…Устин мирно почивал на травке.
Я простился с Террионом, и он через минуту исчез в чаще леса.
Позже, когда мы уже оказались в хате старика, я спросил его, почему вижу нечистых только в человечьем обличье.
— Внешне они и есть такие, — пожал он плечами, нахмурив брови. — Чтобы увидеть их в своей сущности, нужно или умереть, или очень их рассердить. А вообще-то, я, договариваясь о твоих посещениях, прошу не пугать тебя, беречь от всяких неожиданностей… Хотя в дальнейшем увидишь еще немало жутких картин.
— И в общении они кажутся весьма мирными и дружелюбными, можно даже сказать, милыми людьми, — рассуждал я, попивая душистый травяной чай, Устин, услышав эти слова, вынул трубку изо рта и взглянул на меня, как на неразумное дитя.
— Не приведи Господи встретиться с ними в других обстоятельствах!
В поликлинику медсанчасти я подъехал в назначенное время — около одиннадцати. Любезно поздоровался с расфуфыренной секретаршей, чей орлиный профиль на фоне не зашторенного окна смотрелся почти зловеще, и направился к Диане.
Она пребывала в приподнятом настроении. Глаза сияли влажным блеском майских звезд. В голубом свитере-гольфе, обтягивающем ее великолепный бюст, эта женщина пробуждала вожделение в каждой клеточке моего тела.
— Честно говоря, Иван Максимович, я даже не ожидала, что мои заметки будут опубликованы, — радостно тараторила она, разливая кипяток по чашкам и одновременно любуясь газетной страницей, где красовалась ее фамилия, набранная жирным шрифтом.
— Значит, договорились, Диана Александровна? Завтра часика в четыре заеду к вам за новым материалом, — я старался представить ее без свитера. — Вас устроит это время?
— Буду ждать! — пообещала она. И, закончив приготовления, села напротив меня за приставной столик.
Я открыл коньяк, только что купленный в гастрономе, не торопясь, налил в рюмки. И, глядя ей в лицо, серьезно, предложил:
— Давайте выпьем за вас! За ваши глаза, способные насквозь прожечь сердце любому мужчине!
— Ох, вы — дамский угодник! Причем, ловкий и, судя по всему, опытный, — лукаво улыбнулась Диана. Затем тряхнула медовыми кудрями и, взяв свою рюмку, произнесла: — Давайте лучше за вас! За мужчину, который умеет и не боится говорить женщинам красивые слова!
Я осторожно взял ее за руку, заглянул в глаза:
— В общем, за нас! За вас, самую очаровательную из женщин, и за меня, тяжело раненного вами прямо в сердце!
Во взгляде Дианы скользнули благодарность и что-то напоминающее нежность.
— Мне очень приятно с вами общаться, Иван Максимович! — эти слова прозвучали проникновенно и сердечно. Но, пригубив коньяк, она поменяла тему разговора: — Вы специально учились на журналиста? Что заканчивали?
— Да, я имею диплом журналиста, — вздохнул я и принялся распаковывать целлофан на коробке шоколадных конфет. — Учился в Киевском университете.
— И вы всю жизнь трудитесь в средствах массовой информации? — Диана, как нарочно, подалась вперед, облокотившись об стол. Мне показалось, что я губами почувствовал ее прохладное дыхание.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
