— Очень! — я обнял ее, подержал у груди.
— Будем завтракать! — промурлыкала она, но продолжала стоять, крепко обнимая меня за шею.
— Я там кое-что привез из продуктов, — сообщил я, поглаживая Настины волосы. — Правда, нет ничего особенного. Купил то, что было в ночном магазине. Я ведь, честно говоря, только вчера вечером, когда услышал твой голос, решил поехать в Бердянск.
— Как я рада! А продуктов у меня полно! — она горячо целовала мое лицо.
На стол мы накрывали вместе. Настя достала из холодильника тарелки с уже нарезанной ветчиной, бужениной и сыром. Я вытащил из сумки колбасу, вяленую рыбу, яблоки и апельсины.
Ни пить, ни есть не хотелось. Настя вообще едок неважный, а я утром, перед посадкой в автобус, выпил сто пятьдесят граммов водки и чашечку кофе. Для меня этого вполне достаточно на полдня.
Мы вяло пожевали и, как по команде, быстро разделись и завалились в кровать. Но уже через час, особо залеживаться было некогда, засобирались в город.
— Погуляем, куда-нибудь сходим, — предложил я Насте. — А потом проводишь меня на автостанцию.
Погулять она согласилась охотно. Тихий санаторий, зимой начисто лишенный каких бы то ни было развлечений, ей за эти дни порядком наскучил.
В самом Бердянске в зимнюю пору тоже, конечно, особо некуда пойти. Ни театров, ни цирка, ни ледовых шоу. Только кинотеатр да библиотека. Но зато бессуетность города располагает к пешим прогулкам. Много ухоженных, чистеньких улочек, чем-то напоминающих одесские и севастопольские. Особенно хороша набережная. Здесь царит атмосфера провинциальной неторопливости и какой-то старомодной трогательной торжественности. В былые времена эта самая набережная совсем не радовала глаз. Но вот не так давно пост мэра занял толковый мужик, он и преобразил ее, разумно рассудив, что любой город у моря, начинается, естественно, с набережной. По распоряжению мэра причесали и парк Шмидта — чудесный уголок Бердянска, умыли главные улицы, убрали столетнюю грязь со второстепенных. И этот город из унылой нищенки в рваном, замызганном рубище запустения превратился в смеющегося крепыша, разлегшегося на берегу Азовского моря покемарить. Как жаль, что таких мэров в стране, пожалуй, и десятка не наберется! У руля в основном временщики, у которых ни ума, ни фантазии, ни энтузиазма, которые никакого следа по себе не оставляют. Они хорошо умеют только одно — заседать и «керувать»! А Бердянский мэр впустую не заседал и «не керувал», он как мог — от всей души, от всего сердца — трудился на благо бердянцев…
Мы бродили, взявшись за руки, узкими улочками, пили кофе в уютном баре возле горсовета, обошли базарные ряды. Настя цвела.
— Как мне хочется, чтобы у нас так было всегда! — обронила она, когда наша прогулка по зимнему Бердянску подходила к концу. — Чтобы ты везде водил меня, все показывал, а люди думали, что мы — муж и жена…
Я лишь молча поцеловал ее. Сказать мне было нечего.
Потом мы сидели в холодном бетонно-стеклянном мешке автостанции, ожидая рейса на Запорожье.
— Я так благодарна тебе, Ванечка, за то, что навестил, — в который раз повторяла Настя, прижимаясь к моему плечу. — Теперь ты приедешь первого января, да? Я буду считать каждый час!
Я гладил ее руки, и время от времени наклонялся, чтобы чмокнуть в мокрую щеку.
— Где мы отпразднуем наступление Нового года — в кафе или у тебя в санатории? — отвлекал я Настю от грустных мыслей.
— Никаких кафе! — мотала она головой. — Мы прекрасно посидим вдвоем в моей келье.
— Я приготовлю гуся в духовке и привезу тебе, — обещал я, продолжая ласкать Настины руки.
— Нет, лучше зажарь кролика! — вдруг попросила она.
— Но ведь ты любишь гуся! — удивившись, возражал я.
— А ты кролика! Так что давай его! — горячо настаивала она.
Бердянск уже окутывала, предсумеречная тоска, когда мой автобус отправился с автостанции. Сквозь заплаканное стекло я смотрел, как Настя неистово машет мне ручонкой, и у меня ныла душа.
В салоне автобуса надрывала пропитый голос распутная девка. Водитель — чернявый красавец-болгарин — врубил магнитофон на всю мощь и балдел, томно пыхтя сигаретой. Старый «Икарус» плавно плясал на ухабах.
Добравшись в Запорожье, я подался прямиком к Ларисе.
Мадам встретила меня в цветастом халатике, накинутом на прозрачное, очень откровенное белье. Халатик не был застегнут.
— Ну-ка, ну-ка, дай, погляжу! — я завертел ее в разные стороны, то и дело пощипывая пониже спины.
Лариса визжала и смеялась.
— Что ты вертишь меня, как юлу? Бабы в халатике «секси» не видел, что ли?
Я содрал с ее плеч халат и зашвырнул в угол прихожей.
— Тебя в таком виде вижу впервые!
— Красиво? — она прошлась передо мной, кокетливо приподняв голову.
— Возбуждающе! — рявкнул я и прибавил: — Ты — будто дешевая проститутка, из замызганного массажного салона!
Лариса, больно шлепнула меня по губам.
— Обидные у тебя комплименты!
— Прости, я пошутил, — сказал я, снимая сапоги со своих усталых ног.
Лариса подбоченилась, задорно выпятила вперед грудь.
— Ну, так красиво мне в этом белье или нет? — начала допытываться она и, скользнув рукой по моему животу, ощупала пах. — Сейчас проверим, вызываю ли я у тебя желание.
Я сгреб ее в охапку и стащил белье. Лариса, смеющаяся и нагая, обвила мою шею руками.
— Так лучше, да?
— Гораздо! — я наклонился и стал целовать соски на ее груди. И вдруг увидел под одной грудью синюшное пятно. Я оторопел. Что это? Засос? Откуда?
Ни слова не говоря, я выпустил Ларису из объятий и быстро прошел на кухню. Она вошла следом. Я сел за стол и уставился в угол, на мойку.
— Что случилось, Ваня? — спросила Лариса, с тревогой поглядывая на меня.
— Да, ничего, просто жутко устал, — промямлил я, с трудом поворачивая пересохшим языком.
— Ты что, и сегодня работал? — ее взгляд был по-прежнему исполнен беспокойства.
— Ездил по делам в Бердянск, — ответил я уже почти ровным голосом, роясь в карманах пиджака в поисках сигарет. Ну, где же они?
— Так ты, котик, наверное, голоден? — Лариса поспешила к холодильнику. — У меня есть борщ и хорошие котлеты. Сейчас быстренько разогрею…
Я смотрел на ее красивую спину, розовые ягодицы и чувствовал, как волна спокойствия и умиротворения медленно окатывает мое тело. Ну и дурак же я! Мало ли откуда мог взяться этот синяк на ее теле. Может, ударилась о что-нибудь. Почему я сразу решил, что это засос?
Я поплелся в ванную, вымыл руки. Лариса хлопотала у плиты. На столе было неубрано. Тарелки, объедки, чашки с остатками кофе… Чашек две. Почему две? У меня перехватило дыхание. Значит, у нее кто-то был. Подрыта? Соседка? Но на одной чашке есть следы губной помады, а на другой их нет. Заходил мужчина? Я попытался отбросить эту мысль. Может, и не мужчина. Ведь женщина, заглянувшая к Ларисе поболтать, могла и не накрасить губы…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
