Я вскочила. Если ты думаешь, что ты нас…
– Об этом не может быть и речи…
– Если у вас нет каких-то конкретных проблем со здоровьем, пока ничего делать не нужно, – прервал меня Карма. – Если вы хотите забеременеть, просто прекратите предохраняться.
Она задумчиво покачала головой:
– У меня всегда было хорошее здоровье, меня никогда ничто не беспокоило. У меня медная спираль. Если вы сегодня ее удалите, через какое примерно время я смогу забеременеть?
Держи карман шире!
– Теоретически вы можете забеременеть в первый же цикл без предохранения. Но, повторяю, в сорок восемь лет на это может потребоваться некоторое время.
Она снова кивнула, затем вздохнула:
– Ну, тогда я бы хотела, чтобы вы извлекли спираль!
Нет, я, наверное, сплю!
Однако это был не сон. Спустя три минуты она уже лежала на кресле, без подушки (она отказалась от предложения Кармы), сосредоточив взгляд на потолке. Она сняла трусы – из черного шелка, очень соблазнительные и сильно контрастировавшие со строгим костюмом, – и прижала их к животу. На ней были (их она не сняла) чулки и пояс для подвязок. Невероятно!
Страшно раздраженная, я вымыла руки и достала из ящичка длинный пинцет, злобно схватила зажим Поцци, с острых концов которого сняла защиту. Лихо ввела зеркало, но, потянувшись за щипцами, услышала спокойный голос Кармы: «Думаю, это вам не понадобится» – и увидела, как он убрал зажим. Я набросилась на пинцет, зажала в нем компресс, продезинфицировала шейку матки, затем ухватилась за две нитки, попросила пациентку кашлянуть и без усилий извлекла спираль.
– Ну вот! – сказала я, звонко кидая пинцет и спираль на поднос на передвижном столике.
– Уже? – спросила она, по-прежнему не демонстрируя никаких эмоций.
– Да. Извлечь спираль – дело нехитрое.
Она поднялась и села на краю кресла:
– Я думала, будет больно.
Я ничего не ответила. Она оделась и приняла точно такую же позу, что и в начале консультации. Я взяла щетку и так неистово стала чистить руки, что у меня покраснела кожа. Когда я вернулась на свое место, пациентка слегка коснулась пальцами шеи, как будто ей было жарко, и сказала:
– Нужно ли мне принимать меры предосторожности, прежде чем пытаться забеременеть?
А ты делала тесты, проверяла, что твой молодчик не трахается на стороне и не заразит тебя чем-нибудь?
– Не думаю, что в этом есть необходимость, – сказал Карма, протягивая ей руку. – До свидания, мадам.
Он проводил ее до двери на улицу.
Очень, очень раздраженная, я сняла халат, комком швырнула его на гинекологическое кресло и полезла за плащом в шкаф.
– Она ненормальная, – сказала я, почувствовав приближение Кармы.
Он снял очки, расстегнул халат, засунул руку в карман брюк, достал носовой платок, сел на стул для пациентов, указал мне на второй стул и стал протирать стекла очков.
– Давайте об этом поговорим, вы не против?
– Поговорим о чем? Мне нечего сказать. Она сумасшедшая, вот и все!
– «Сумасшедшая». Что вы имеете в виду?
– Тронутая. Полная дура. Или же очень тупая. Мало того что она сожительствует с парнем, который ей в сыновья годится, так она еще хочет сделать с ним ребеночка! Это выше моего разумения! Она хочет родить дауненка?
Он постучал по стулу напротив него:
– Сядьте…
Я застегнула плащ на молнию и села, горя от ярости:
– А вас это разве не шокировало?
Он проверил стекла очков, посмотрев на них против света неоновой лампы, и нацепил очки на нос:
– Меня это удивило. У меня, как и у всех людей, есть предрассудки. Но я стараюсь их отодвигать подальше. Как раз для того, чтобы не испытывать шока.
– Поэтому вы ничего не сказали и вели себя как ни в чем не бывало?
Он погладил бороду:
– Вы собираетесь в скором времени родить ребенка?
– Вот уж нет! И потом, прежде всего… (я едва не сказала: «Чтобы его сделать, нужен мужик…») нужно дождаться подходящего момента.
– Значит, вы хотите ребенка, но не сейчас, а немного позднее? В каком возрасте?
– В нормальном! В тридцать два, тридцать пять, не позднее!
– В «нормальном». Мммм… А если вы созреете лишь к сорока годам? Решите, что это для вас опасно – с медицинской точки зрения?
– Ну, начнем с того, что такое вряд ли произойдет!
– Кто это сказал?
– К акушерам УГЦ приходят сотни женщин, которые затянули с потомством и теперь со слезами умоляют сделать им ребенка!
Он вытаращил глаза:
– «Со слезами умоляют сделать им ребенка»? Сегодня детей женщинам делают акушеры? Я не знал…
– Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю!
Я почувствовала, что он тоже начинает раздражаться.
– Да, но эта… формулировка меня немного злит, – сказал он, скрестив руки.
– Знаю! Я прочла главу вашей книги об искусственном оплодотворении, помните? Я поняла, что вы глубоко презираете врачей, которые этим занимаются.
– О, я никого не презираю. Просто у меня на душе становится очень тревожно, когда я вижу, сколько женщин готовы служить подопытными кроликами людям, многие из которых считают себя Богом.
– Может быть, вы, – измученно произнесла я, – себя Богом не считаете?
Он улыбнулся:
– Сейчас речь не обо мне, а о вашей бешеной реакции на просьбу пациентки.
– Бешеной? Что вы такое говорите?
Он вздохнул:
– Зачем вы приготовили зажим?
Негодяй! Я сделала вид, что не понимаю, о чем он говорит, и пожала плечами:
– Чтобы вытащить ее чертову спираль!
– Нет. Чтобы сделать ей больно и тем самым наказать. За что? Я не знаю. А вы знаете?
Он сказал это спокойно, как тогда, когда говорил с женщиной о ее шансах забеременеть.
Я посмотрела ему в глаза и выплюнула:
– Вы хотите сказать… – Мое горло сжалось. – Вы хотите сказать, что я сволочь…
– Когда вы пытались намеренно вонзить крюк мясника в шейку матки – да, тогда вы были сволочью. Но вы не были сволочью прежде и не являетесь ею сейчас.
Я встала, у меня заныл живот, я с трудом сдерживала слезы.
– Вас одолевают противоположные чувства. Это осложняет дело. Я понимаю, что вам больше нравится хирургия. Вы думаете, что там будет не так трудно. Но я считаю, что вы ошибаетесь.
– В том, что хочу выбрать хирургию?
– Ох, я уверен, что вы отлично справитесь со своей работой. Но если вы думаете, что там вам не придется страдать, вы ошибаетесь.
Мне не хотелось его слушать. Я повернулась к нему спиной и вышла из кабинета, хлопнув дверью. Дойдя до входной двери, я заметила, что забыла в шкафу свою сумку.
Я стояла, как идиотка, и думала, что делать дальше. А потом решила – наплевать! И не перед такими я устояла. Зачем же пресмыкаться перед ним?
Я постучала в дверь и вошла.
Он сидел на стуле в той же позе. Увидев меня, он улыбнулся, но в этой улыбке не было иронии. Только усталость. Или это я устала?
Засунув руки в карманы, я снова села напротив него. Я сделала глубокий вдох и начала говорить:
– Почему вы не задали мне этот вопрос, когда я рассказывала вам, какой хирургией собираюсь заниматься?
Заинтригованный, он выпрямился:
– Какой вопрос?
– «Почему»? Почему именно этой хирургией?
Он улыбнулся:
– Когда задаешь вопросы, получаешь только ответы. Ты бы дала мне официальный ответ.
– Официальный?
Он вздохнул:
– Тот ответ, что ты придумывала на протяжении многих лет, размышляя над перспективой заняться восстановительной хирургией. Это был бы политкорректный ответ. Что-нибудь вроде: «Женщины – вечные жертвы мужчин. Мужчины-хирурги – это мясники, они ничего не знают о женском теле, а чтобы правильно его исправлять, нужно знать, что оно из себя представляет. Эта хирургия тонкая, как кружево», и т. п.
Я покраснела:
– Но… это правда !
– Возможно, это правда для тебя, но не для всех остальных. Я знал невероятно осторожных мужчин-хирургов и женщин, которые были настоящими мясниками. Тридцать лет назад твоя феминистическая речь имела бы право на существование, но сегодня она звучит как идеология. Это кредо, а не профессиональные поиски.
– Что вы об этом знаете?
– Допустим, я исхожу из личного опыта. Мне шестой десяток, и тридцать лет я потратил на то, чтобы понять, почему я практикую аборты, продвигаю методы контрацепции и интересуюсь женским здоровьем. Дело не в том, что у меня не было возможности заняться чем-то другим, а в том, что я хотел этим заниматься: я чувствовал, что мое место здесь. Однако на то, чтобы понять, что меня интересует, мне потребовалось время. Когда я был в твоем возрасте, все основания, причины, которые я для себя находил – солидарность с женщинами, борьба против патриархата и сексизма, желание справедливости и равенства между полами перед лицом врача, – были настолько популярны, что скрывали от меня главное.
– Разве это не веские основания?
– Конечно веские, и я их не отрицаю, как ты могла заметить. Но это также был… предлог.
