class="p1">Здесь была крохотная приемная, женщина заперла входную дверь, улыбнулась мне и ненадолго ушла. Я разглядывала рисунки в рамках, которые украшали стены, и вдруг… выразить свое тогдашнее состояние словами очень трудно. Я смотрела на рисунок перед собой, а по спине шел холод. И чувство такое, точно волосы встали дыбом от ужаса. Чем меня мог так поразить абстрактный рисунок? Разноцветные всполохи, которые всасывало в огромную воронку…
Я закрыла глаза, заставив себя дышать ровнее, потом вновь их открыла. Рисунок как рисунок. Но чувство животного ужаса не проходило, более того — оно усиливалось.
— Опять какая-то чертовщина, — пробормотала я.
Наконец старушка вернулась.
— Идемте, я вас провожу, — сказала ласково.
— Чьи это рисунки? — спросила я.
— Наших пациентов. Им очень полезно рисовать. Я тоже рисую, — вдруг сказала она и смутилась. — Успокаивает.
— А вот этот рисунок вам нравится?
Женщина взглянула на него и кивнула равнодушно.
— По-моему, получилось красиво. И рамка хорошая. Это у нас Василий Кузьмич столярничает. Кабинет главврача на первом этаже, вон туда, по коридору. Ангелина Павловна у себя.
— Спасибо, — поблагодарила я, женщина кивнула.
Дверь была снабжена стандартной табличкой. Я постучала и после разрешения вошла. Ковалев предупредил меня, что договорился с врачом о небольшом интервью, а уж там мое дело, как вывести разговор на интересующую меня тему.
Главврач — дама лет пятидесяти, хрупкая и очень красивая — встретила меня счастливой улыбкой. Не психушка, а райский уголок! Мы познакомились, я сообщила о цели своего визита и задала несколько общих вопросов: история возникновения приюта и прочее. Оказалось, что попасть сюда не так просто. Благотворительность имела место, но это скорее клиника для богатых психов. Хотя и с психами вышла неувязочка: пациенты в основном люди, нуждающиеся в тишине, уединении и особом уходе. Теперь улыбки персонала становились понятны и больше не вызывали нервного тика.
— Сколько у вас пациентов? — спросила я.
— Сейчас двадцать три. Большинство живет здесь по несколько месяцев, некоторые уже несколько лет. Для общества эти люди опасности не представляют и могут покинуть приют в любое время.
— Можно взглянуть на палаты? — спросила я.
— Конечно. Идемте.
Палаты были небольшие, одноместные и напоминали больничные, хотя им и пытались придать, так сказать, домашний вид. Та, в которую мы заглянули, была пуста.
— Здесь есть общая комната. Там собираются посмотреть телевизор, поиграть в шахматы или просто поговорить. Вот, взгляните.
Гостиная выглядела образцово. Двое старичков в халатах разглядывали стену перед собой. Еще двое сидели за шахматным столом, один вроде бы спал, опершись рукой на шахматную доску, другой шевелил губами.
— Кто выигрывает? — с умильной улыбкой спросила Ангелина Павловна, наклонившись к нему.
Дедок посмотрел с испугом и ответил:
— Совершенно мерзкая погода. У меня ноет пятка. Всегда ноет, когда мерзкая погода.
— Сестра придет и сделает вам массаж.
Тут из огромного кресла, которое я посчитала поначалу пустым, раздался писклявый голосок:
— Он опять превращается.
Я обошла кресло и увидела женщину, которой могло быть и семьдесят, и сто лет. Совершенно невероятное создание, похожее на экзотическую птичку.
— Запретите ему это. Я его боюсь.
— Ну, полноте, Лариса Эдуардовна, полноте, — попеняла ей врач, ласково погладив плечо.
— Нет, запретите!
— Хорошо, мы еще поговорим об этом.
— Кто во что превращается? — тихо спросила я, когда мы покинули гостиную.
— Старушке трудно ужиться с соседями. Каждый раз ее кто-то раздражает.
— Я далека от медицины, но они производят впечатление… — Я кашлянула, пытаясь найти подходящее слово.
— Сумасшедших? — подсказала женщина. — Видите ли… все зависит от того, что считать нормой. Повторяю, для общества они никакой угрозы не представляют.
— Содержание здесь, должно быть, обходится недешево, — заметила я.
— Зато условия, как видите, прекрасные.
— Персонал вы сами подбираете?
— С персоналом проблемы. Зарплаты у нас такие же, как и в больницах города, а работать здесь могут далеко не все.
— Вам помогают женщины из сестринства?
— Вы об Агнессе? — вздохнула главврач. — Из милиции у меня уже были. Ужасно. Просто в голове не укладывается. Говорят, вырезали сердце и положили в холодильник…
— Агнесса здесь долго работала?
— Несколько месяцев.
— Какие у нее были отношения с местными обитателями?
— Прекрасные. У нас по-другому не бывает. Агнесса работала безвозмездно и, если бы ей что-то не понравилось, могла и не приходить. А если бы она нам не понравилась, мы бы попросили ее не приходить. Как видите, все просто. Следователи задавали те же вопросы. Конечно, куда они клонят, понять нетрудно. Убийство совершил психически ненормальный, но даже если бы кто-то из наших пациентов мог покинуть приют незаметно (а это невозможно, двери запираются, ключи у дежурной, ночью возле дверей дежурят санитары, окна снабжены сигнализацией), так вот, если бы даже они научились проходить сквозь стены, никто из наших пациентов не смог бы совершить убийство. В них нет агрессии. Это люди, которые хотят лишь одного: чтобы остальной мир им не мешал.
— А если допустить, что Агнесса кому-то помешала?
— Кому? Достаточно было сказать слово, и мы бы с ней простились. Нет, это совершенно исключено. К тому же в основном наши пациенты люди преклонного возраста. Даже физически никто из них не мог совершить это убийство.
Разумеется, настаивала я скорее из упрямства. Заведение хоть и именуется приютом, но все-таки содержит психбольных, так что с охраной здесь наверняка порядок.
— Кстати, Агнесса приводила с собой подругу. Светлана, кажется. Да, Светлана. Она не из сестринства, но тоже хотела помогать. Но и одного дня не выдержала. Надо очень любить людей, чтобы оставаться здесь, — вздохнула Ангелина Павловна, и стало ясно, что любить всех людей ей все-таки нелегко. — Она тоже была журналисткой, — вдруг сказала она, приглядываясь ко мне. — Мне даже кажется, что вы похожи. Впрочем, это ерунда, конечно.
— Это не та самая журналистка, которую убили несколько месяцев назад? — быстро спросила я.
— Да-да. Та самая. Агнесса ушла от нас через неделю после гибели подруги. Сказала, что плохо себя чувствует. Это можно понять, такое несчастье, а она ведь была на инвалидности.
— И даже лечилась в психиатрической больнице.
— Да? Я не знала. Мне она нравилась, и я жалела, что она ушла. Если честно, с персоналом у нас проблемы. Сестры нас очень выручают.
Мы шли по коридору, когда на меня вновь накатила волна страха. Я быстро огляделась. Рядом никого не было. Дверь с окошком, мой взгляд задержался на нем. Сердце билось, как после быстрого подъема в гору.
— А здесь у вас что? — спросила я, кивнув на дверь.
— Процедурный кабинет, — пожала она плечами.
Надо было откланиваться. Я задала еще несколько вопросов и узнала, что в приюте есть церковь.
