длиной в три страницы, где указаны дата и время каждого сеанса шоковой терапии, прописанной Анне. В конце папки лежит отчет о выписке из больницы – сентябрь 1963 года. Через два года после смерти Генри. Она провела в больнице пять с лишним месяцев. «Пациентка исцелена. Приступы депрессии контролируются ингибиторами моноамина оксидазы и успокоительными средствами по надобности. Выпущена под опеку родственников».
– «Выпущена под опеку родственников», – возвращаюсь я к первому листку. – «Пациента привезла Элси У. Морган».
Моя прабабушка. Папа ничего мне об этом не рассказывал, но он тогда был ребенком, возможно, он и сам этого не знает. Или он не хочет, чтобы я об этом знала, – Морганы не ладят с правдой во всех ее проявлениях.
– Отвезти человека на принудительное лечение… – говорю я.
– Можно, если суд признает человека некомпетентным. Это там тоже указано. Потом она оспорила решение суда. Когда ее выписали.
У меня на глазах выступают слезы.
– Ты вообще ей не верил? – спрашиваю я.
– Я хотел поверить не меньше твоего.
– Но поверил ли?
– Джесс, давай думать рационально. Столетняя женщина в Кине, Нью-Гэмпшир, – русская княжна, сохранившая этот секрет до самой смерти и позже?
Я не готова сдаться. Анастасия не сдавалась.
– Мы это уже обсуждали, – говорю я. – У нее были враги. Соня знает, каково это… Что, по-твоему, произошло бы, если бы в СССР услышали, что кто-то из Романовых остался в живых? Анастасия не хотела быть марионеткой в политических играх, не хотела, чтобы ее показывали гостям на вечеринках как бедную пропавшую принцессу. Она хотела контролировать собственную жизнь.
– Собственные иллюзии, – поправляет он меня.
– Тебе не приходило в голову, что она просто устала? Устала притворяться? «Депрессия», «невроз» – да, я бы на ее месте тоже была в депрессии и неврозе! Может, она правильно делала, что никому не говорила! Может, когда она раскрыла кому-то тайну, собственная семья отправила ее в психушку.
Эван проводит ладонью по лицу.
Я резко протягиваю ему папку.
– Моя двоюродная прабабушка была Анастасией Романовой. Пока не будет доказано обратное, я буду в это верить.
Эван глядит на меня в отчаянии.
– Джесс, почему тебе так важно, чтобы твоя прабабушка была Анастасией?
Теперь устала я.
– Эван, я рассталась с парнем, лучшая подруга не хочет со мной говорить, семья разваливается у меня на глазах, и я уже не уверена, кем сама являюсь. Это… – указываю на дневники. – Это все, что у меня есть.
– Это не все, что у тебя есть. – Он бросает взгляд на мой ноутбук, новый телефон на кровати, фото улыбающихся, в одинаковых костюмах, членов семьи на стеллаже. Эван снова проводит ладонью по лицу и заглядывает мне прямо в глаза. – У тебя может быть правда.
Мама тысячу раз пыталась их отремонтировать, но ступеньки нашего дома старые и скрипучие. Они кряхтят под шагами спускающегося Эвана. В коридоре перед спальней слышно, как он закрывает за собой входную дверь.
…Беру трубку после первого же звонка.
– Как ты, дружок?
Это Кэти. После сумбурного и почти нечленораздельного сообщения, которое я оставила ее автоответчику и в котором я рассказала, что бросила Райана, обнаружила папу с косяком травки, что есть новый мальчик, которого она не знает, и что мне очень, очень, очень нужно, чтобы она мне перезвонила, она перезвонила. Выяснилось, что она меня не избегала, во всяком случае не специально, – у нее были спектакли всю неделю.
Она думает, что я так расстроена именно из-за Райана.
– Да я знаю, ты его ненавидишь, Кэти, – говорю я.
– «Ненависть» – очень сильное слово. К тому же я едва ли его знаю… Тебе как будто не хотелось нас сближать.
– Ты о чем? – я заперлась в нашей с Гриффином ванной, сижу на полу, опустив подбородок на коленки. Я пришла за салфетками, но так и не вышла.
– Ну, тебя вроде устраивало держать меня и Райана в разных мирах.
– Кэти, я все время приглашала тебя присоединиться!
Она усмехается.
– Да, но это было неискренне.
Мне нечего сказать. Потому что Кэти права. Все это время я хотела думать, что пропасть между дружбой с Кэти и отношениями с Райаном – вина Кэти, но нет, я не просто с ней мирилась, я ее создала. На самом деле я не хотела, чтобы Кэти и Райан проводили время вместе, потому что я боялась, что меня раскроют. Меня и правда поймали с поличным, но сделала это Кэти.
– Слушай, Джесс, я на тебя не злюсь. Ну, разве что капельку.
– Твой средний палец это выразил.
– Ну, тогда ты его заслуживала… Я просто хотела, чтобы ты наконец поняла, что ты достаточно хороша и тебе не надо строить из себя девушку, которая нравилась бы Райану.
Кэти сердилась не на то, что я предала ее; она злилась, что я предала себя.
– Но, слушай, я могу его ненавидеть, если тебе так хочется.
– Нет. – Высмаркиваюсь. – Но спасибо.
– Да ну, – говорит она, и я представляю, как она отмахивается свободной от телефона рукой. – Друзья для того и нужны. Так, а теперь к главному – кто такой этот Эван?
Я рассказываю Кэти все: про Эвана, про дневники, про недавно обнаруженные тела, про документы из психбольницы, вплоть до нашей ссоры вчера – если это была ссора. Потом завываю: мне так не хочется видеть Райана, ни перед его отъездом в «Маунтенвейл», ни потом, на общих семейных встречах. Я не хочу возвращаться в школу, где меня неминуемо ждут сплетни, пущенные Лайлой и всеми «Бетти», о том, что Джесс Морган кинула Райана Харта. Но больше всего я боюсь, что это была последняя глава в нашей с Эваном истории.
– Кэти, что мне делать?
– Тебе, Джеширский кот, надо… «растянуть улыбку до ушей». – Она принимается распевать номер из фильма «Пока, пташка». – Джесс, – говорит Кэти после музыкальной паузы.
– Да, Идина Мензел[17]?
– Прости, что показала тебе фак.
Кэти попросила прощения. Все бывает в первый раз.
20
26 августа, 2007
– Так, а теперь встань-ка вот здесь. – Фотограф берет меня за плечи и двигает на несколько сантиметров. – А ты вставай сюда…
Если бы она не была женщиной с дорогущей камерой на шее, Гриффин точно пнул бы ее.
Фотосессия происходит на нашем участке, уже украшенном для ежегодного воссоединения семейства Морган. Я совсем об этом забыла. Каждое последнее воскресенье августа. Ура.
Двоюродные братья отца приедут из Массачусетса. Дядя Дейл и тетя Мэй из Манчестера тоже приедут, а с ними сыновья Кен и Нил, хоккеисты Бостонского колледжа.
Но сначала – семейная
