что попытки выпустить официально одобренную медаль в честь коронации не увенчались успехом[790]. На Варшавском монетном дворе было отлито несколько вариантов жетонов, но ни один из них не получил одобрения императора Николая. Найти изображение «пробных» медалей в российских исторических каталогах практически невозможно[791], однако они есть в электронных каталогах аукционных домов и ряда зарубежных музеев, в частности Смитсоновского института. Анализ этих данных демонстрирует все ту же тенденцию манипулировать информацией относительно произошедшего события. Лицевая сторона медалей неизменно представляет профиль Николая I, однако реверс содержит изображение короны, образ которой восходит к польской коронационной традиции и ничем не напоминает использованный в церемонии венец Анны Иоанновны.
Глава 5
«Я не мог избавиться от болезненного и даже унизительного ощущения…»
Итоги коронации
5.1. Результаты и оценки коронации
Сразу по окончании коронация воспринималась как успех в отношении роста лояльности территории и решения внешнеполитических задач. В 1829 г. Третье отделение рапортовало императору, что «волнения в Польском государстве стремительно успокоились после коронования Его Величества Императора», число желающих записаться в Литовский корпус растет, а количество стремящихся к неповиновению в русской части Польши, напротив, крайне невелико[792]. В отношении Австрии весы соперничества также склонялись в сторону России. Поляки Галиции восприняли новость о коронации в Варшаве с энтузиазмом и, подав прошение об участии в церемонии, получили высочайшее одобрение. Сама коронация произвела на них исключительно позитивное впечатление – в Петербург летели сообщения о «радости» и «восхищении», а также о том, что во Львове повсюду «поляки пьют за здоровье царя польского», позволяя себе оскорбительные высказывания в адрес Австрии[793]. Коронация изменила и фон вокруг великого князя Константина Павловича, который перестал восприниматься как единственный представитель династии, в центре внимания которого были дела в Царстве[794].
Польские источники личного происхождения оценивают коронацию либо позитивно, либо (особенно если документ появился после 1831 г. и интерпретировал произошедшее через призму восстания 1830–1831 гг.) сдержанно и с указанием на противоречивость испытанных современниками эмоций.
В Польше содержание коронации вызвало вопросы, но их было явно меньше, чем можно было ожидать. Как уже упоминалось, жителей Царства Польского вполне удовлетворила клятва-молитва Николая I. Так, современник событий польский историк Т. Липинский в своих «Записках за 1825–1832 гг.» указывает, что коронационная речь, произнесенная «коленопреклоненным» Николаем, вызывала в поляках чувство благодарности[795]. Это едва ли может удивить – клятва конституции была частью манифеста 1825 г., а молитва содержала отсылку к нему. Липинский, впрочем, указывает и на то, что вызвало у польских подданных монарха недовольство. Упоминая ходившие по городу в преддверии коронации разговоры, мемуарист фиксирует волнения относительно коронационных регалий и отсутствие информации о том, какая корона назначена к использованию. Важным для обсуждения оказался вопрос, доставят ли в Варшаву венец, которым император венчался в Москве[796]. Н. Кицка также отдельно оговаривает сюжет, связанный с короной, а именно то, что «Николай решил использовать корону московских царей»[797]. Недовольство тем, что для коронации был выбран русский венец, выражали в своих текстах К. Колачковский и Ю. Немцевич[798].
Предметом насмешек варшавского общества стал и польский церемониймейстер Я. Жабоклицкий, который привез корону в Варшаву с излишней, как писали, торжественностью[799]. Очевидно, что почести, которые воздавались короне сами по себе, не были предметом критики: негативная реакция была связана с тем, что церемонии удостаивалась русская корона. Появление в этом контексте регалий, созданных в Польше специально для церемонии, скорее всего, не спровоцировало бы ироничные комментарии. Вместе с тем нельзя не согласиться с О. С. Каштановой, которая, ссылаясь на целый ряд польских источников (в частности, Б. Маньковскую и А. Млоцкого), указывает, что русская императорская корона в сознании части польского общества «приобрела символ польской регалии»[800].
В целом ряде польских текстов коронация предстает как событие, не вызвавшее бурного ликования, нелепое или являющееся зловещим предзнаменованием. Так, И. Лелевель отмечал, что церемония вызывала у жителей Варшавы множество чувств, однако радовавшихся, «наверное, было немного»[801], а Ю. Немцевич характеризовал отношение Царства Польского ко всему происходящему как безучастное – все были «спокойны, грустны и тихи»[802]. «Холодной» называл реакцию поляков на коронацию и Х. Голежевский[803]. Генерал И. Прондзинский, в свою очередь, именовал коронацию «странной»: «Казалось, что ее никто не принимает за правду, за святой, почитаемый, национальный обряд, но скорее за пародию коронации. Польский король короновался в Варшаве… императорской Короной»[804]. Многие тексты трактуют церемонию как своего рода «комедию» или часть николаевского плана по уничтожению Польши легальными способами[805]. При этом, говоря о фальшивом характере церемонии или подчеркивая нелепость всего происходящего, современники главным образом указывали на тот факт, что награды за участие в церемонии были розданы полякам, демонстрировавшим по отношению к Николаю подчеркнутую лояльность[806].
Вместе с тем в этом же типе источников, а зачастую в тех же самых текстах можно найти оценки совершенно другого рода. Многие писали о надеждах, которые связывали с церемонией поляки, на страницах дневников фиксировались яркие впечатления или даже восторг, произведенный действом. Так, Ю. Красинский и упоминавшаяся Н. Кицка описали период ожидания коронации как время пробуждения надежды «дышать свободным воздухом» и увидеть «зарю» лучшего будущего[807]. Церемония и последующие торжества, по мнению мемуаристов, «захватили всех»[808]. Поляк Михаил Чайковский в своих «Записках» отмечал, что Николай I во время коронации произвел на него сильнейшее впечатление, заставив рассуждать: «Отчего поляки не группируются вокруг него и своим послушанием добровольно не снискивают его расположения, его любви? Лучше бы им было!»[809] Сохранились и многочисленные стихи в честь коронации Николая I[810].
Оценки церемонии польской стороной с течением времени, без сомнения, менялись. В значительной мере восприятие события как зловещего предсказания было предопределено произошедшим вскоре восстанием. Свою роль сыграла и польская литература этого периода, в частности «Кордиан» Ю. Словацкого и «Дзяды» А. Мицкевича, вошедшие впоследствии в национальный канон[811]. Не приходится, однако, сомневаться, что первоначальное впечатление было позитивным.
Отношение свиты Николая и – шире – русского общества к коронации в Варшаве реконструировать сложнее. Как уже говорилось, проведение церемонии не нашло широкого отражения в источниках личного происхождения, в ретроспективе же оно «потерялось» между двумя эмоционально значимыми событиями – Конституционной хартией 1815 г. и восстанием 1830–1831 гг., не говоря о том, что в России статус церемонии не получил серьезного разъяснения.
Примечательно, что даже в тех случаях, когда план проведения коронации или само действо все же оказывались
