верой в свою правоту. Как тут быть, что делать и что говорить, он не мог придумать. Оставалось одно: отрицать все наветы, твёрдо стоять на своей невиновности. И всё бы ничего, он бы очень просто отверг все обвинения, не признал вздорные вымыслы, предоставив следователям самим искать улики и доказательства, которых не существовало. Но в том-то и заключалась подлость дознавателей: никаких улик никто искать и не собирался. Вина считалась установленной заранее, её требовалось лишь закрепить собственноручным признанием, а в некоторых случаях обходились и без этого; Особое совещание в Москве давало обвиняемым вкруговую по пять и по восемь лет лагерей вовсе без признания вины, в глаза не видя обвиняемых. Но всё же признание было очень желательно, именно это обстоятельство стало краеугольным камнем советского правосудия. И признания добивались во время следствия – всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Всё это ещё предстояло узнать Борису Ивановичу Кильдишеву. Но пока что оставим его со своими горестными мыслями и посмотрим, чем занят его сын, оставшийся один-одинёшенек в доме, расположенном на краю света, в краю, так мало пригодном для жизни вообще и для юношеского воспитания в частности.
Костя, с трудом добравшись до дома в ту вьюжную ночь, не нашёл там отца. Дом был пуст, входная дверь свободно гуляла на петлях от резких порывов ветра, и на полу в прихожей намело целый сугроб. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: отца дома не было. Костя внимательно осмотрел все углы, потом долго стоял в глубокой задумчивости, не зная на что решиться. Его тянуло куда-нибудь пойти, предпринять что-нибудь такое, что исправит ситуацию, вернёт ему отца. Но идти было некуда, и что теперь делать, Костя не знал. И он решил ждать до утра, а потом идти в посёлок и там всё узнавать. Ничего другого он не мог придумать. Приняв такое решение, он сразу успокоился. Принёс из кладовки деревянную лопату и выкинул на улицу снег из прихожей. Плотно притянул дверь и, накинув крючок на петлю, занялся печкой; следовало развести огонь и согреть выстывший воздух. Это была привычная работа, не требовавшая особых усилий. Руки машинально подбирали поленья по размеру и складывали их в топку, затем брался кусок бумаги, подносилась зажжённая спичка, и вот уже занялся крошечный огонёк, послышалось потрескивание, вкусно запахло дымком. Костя захлопнул дверцу и выпрямился. В доме сразу стало уютнее, и метель снаружи словно бы поутихла, уже не так сильно билась в окна и дверь. Теперь непогода была нестрашна, в печке разгорался огонь, а дверь на крепком запоре. Костя стащил с себя мокрую шубу, стянул намокшие валенки и растёр ладонями лицо. Постепенно он приходил в себя. Отца отпустят утром – не могут не отпустить! Это Костя твёрдо про себя решил. И это знание помогло ему пережить эту ночь – первую ночь в его жизни, когда он остался совсем один, а помощи было ждать не от кого.
А утром над миром блистало солнце – как ни в чём не бывало! Метель угомонилась за ночь, небо очистилось, и всё вокруг искрилось и лучилось. Стоял крепкий мороз, воздух был неподвижен и яростно кусал щёки и нос. Костя вышел на минуту проверить температуру и, убедившись, что мороз не шутит, поспешил обратно в тепло. События вчерашнего вечера казались страшно далёкими и нереальными, будто всё это было во сне – жуткая ночь, злобная метель, путешествие в посёлок среди ночи, ужас и отчаяние в душе. Вот сейчас он разогреет чайник на плитке, напьётся горячего сладкого чая и побежит в посёлок – прямиком к отцу в Управление. Его, конечно, уже отпустили, и он теперь на службе, занимается важными делами. Вечером он, конечно, и сам бы пришёл, но Костя не станет ждать так долго, ведь отец тоже беспокоится о нём! Костя забежит на минутку, скажет отцу, что с ним всё в порядке и дома тоже всё хорошо, а потом побежит в школу. Скажет учительнице, что помогал отцу по хозяйству, или вообще ничего не будет говорить. Просто придёт на третий урок и тихо сядет за парту. Быть может, Ида Григорьевна и не заметит его отсутствия. Она не всегда спрашивала с учеников за пропуски уроков.
От таких мирных мыслей Косте стало совсем хорошо. Жизнь обретала привычный вид, всё будет так, как и всегда бывало: уроки в школе, обед в домовой кухне и возвращение домой по скрипучему снегу. Короткий отдых, затем нужно протопить печь дровами, расчистить большой лопатой снег во дворе, вымыть в тазике посуду и подмести пол. А уж потом делать уроки, разогревать ужин и ждать с работы отца. Отец обычно приходил поздно, но сегодня он вернётся пораньше и подробно расскажет о произошедшем недоразумении. Они, конечно, посмеются, но и подумают вместе о скорейшем возвращении домой в Иркутск. Костя как-то разом вдруг осознал, что ничего интересного в этом суровом краю нет. Совсем наоборот – смертная скука и сплошные недоразумения. Совсем не так он представлял Крайний Север! Вместо необъятных просторов сплошные запреты; вместо многодневных переходов и каждодневного риска – пребывание в довольно скучном посёлке, посещение школы и всё те же уроки и учителя. Никакой романтики и героизма. Уж лучше дома учиться, где закадычные друзья и такая ласковая и привычная природа! Да и с отцом дома ничего не случится – в это Костя безоговорочно верил.
В таком приподнятом настроении Костя согрел чайник и выпил два стакана сладкого чая и съел два куска хлеба с маслом. Потом, чувствуя растущее нетерпение, облачился в свои доспехи – шубу, шапку и валенки – и выскочил на улицу, на мороз. Дыхание сразу перехватило, глазам стало больно от сверкающего снега и блистающего солнца, голова закружилась от резкого перехода… Так и всегда бывает в первую секунду.
Костя побежал в посёлок, через каждые пять минут приостанавливаясь и переводя дыхание. На душе было и тревожно и радостно, ледяной воздух обжигал лёгкие, глаза слезились, и он временами чувствовал восторг и одновременно подступающий к сердцу ужас. Он гнал ужас прочь, старался подавить усилием воли, и это как будто удавалось, но стоило отвлечься, и внутри опять тяжелело, не хотелось никуда идти, а хотелось упасть лицом в снег и ничего не видеть и не знать.
Когда он подходил к Управлению связи, сердце бешено стучало. Он пытался убедить себя, что отец сидит в своём кабинете, работает как ни в чём ни бывало, разбирает бумаги и, увидев на пороге сына, живо поднимется
