улыбка, она часто давала мне подержать изучаемые ею экземпляры. «Не торопись, — шептала она в воспоминании, и из ее рук мне на ладонь скользнула красивая голубая бабочка. — Осторожнее, — говорила она мне, — обращайся с ними бережно и нежно, Ника. Не забывай, они очень хрупкие».
Хотелось сказать ей, что никогда об этом не забываю. Я храню воспоминание о ней как кирпичик, на котором держится мое сердце. Как же хочется сказать маме, что я всегда помнила эти слова, даже когда тепло ее рук исчезло, а мои покрылись цветными пластырями, и это были единственные яркие краски в моей жизни, даже когда мои кошмары стали сопровождаться скрипом кожи.
Но тогда я хотела сказать маме, что иногда нежности недостаточно — не все люди как бабочки, что я могла сколько угодно быть вежливой и деликатной, но они никогда не позволили бы себя трогать. Я всегда искусана и исцарапана и в итоге могу покрыться незаживающими ранами. Вот какой была правда.
В темноте своей комнаты я чувствовала себя забытой куклой. Сидела на кровати с пустым взглядом, обхватив колени руками. На столе снова засветился телефон, но я не встала, чтобы ответить. Я не решалась читать очередное сообщение от Лайонела, к тому же оно вряд ли отличалось бы от предыдущих:
Посмотри, что он сделал.
Я просил его остановиться.
Он первый начал.
Это его вина.
Он ударил меня без причины.
Я не раз видела, как Ригель дрался, поэтому не сомневалась, что Лайонел говорит правду. В конце концов, Ригель всегда был таким — злым и жестоким, как говорил Питер. И как бы я ни старалась вписать его в страницы новой реальности, он туда никогда не впишется. Задача явно мне не по плечу, и если я продолжу, то в конце концов сойду с ума.
Как было бы хорошо, если бы Анна с Норманом никуда не уезжали. Будь Анна сейчас рядом, она сказала бы мне, что все в этой жизни поправимо…
Это все равно случилось бы, нашептывали мне мои мысли, уехали бы они или нет, рано или поздно все равно что-нибудь сломалось бы.
Я сглотнула и поняла, что очень хочу пить. Встала с кровати, на которой просидела несколько часов. Сейчас уже глубокая ночь. Высунув голову за дверь, я убедилась, что коридор пуст: встречаться с Ригелем не хотелось. Я спустилась вниз в темноте, дождь прекратился, сияющая из-за туч луна заглядывала в дом, поэтому очертания мебели были хорошо видны.
Добравшись до первого этажа, я пошла на кухню и вдруг обо что-то споткнулась и чуть не упала. Я схватилась за стену и посмотрела на пол. Что это тут?..
Быстро нащупала выключатель. Свет ударил в глаза. В следующее мгновение я резко выдохнула и невольно попятилась.
На полу лежал Ригель, его волосы разметались по паркету. Бледная рука выделялась на фоне коричневого дерева, на лице веером лежали черные пряди. Он не двигался.
Я так испугалась, глядя на его неподвижное тело, что отступила на шаг и замерла. В голове не было ни одной мысли — полная пустота. Ступор. Все мои представления о сильном, свирепом, властном Ригеле в этот момент рухнули. Я смотрела на него широко раскрытыми глазами, не в силах издать ни звука.
Это был он — на полу, неподвижный.
— Ригель… — дрожащим шепотом позвала я.
Внезапно мое сердце заколотилось о ребра, и на меня обрушилась реальность. Дрожь вывела меня из ступора. Я глубоко вздохнула и опустилась на колени.
— Ригель, — выдохнула я и в тот же миг осознала, что передо мной на полу лежит человек. Я бегала по нему глазами, протянула к нему руки, но не знала, к какому месту на его теле надо их приложить.
Господи, что с ним случилось?
Меня охватила паника, стало трудно дышать. В голове закрутились беспорядочные мысли. Я сидела и смотрела на него лихорадочными глазами.
Что я должна делать? Что?
Я дотронулась пальцем до его виска — и подпрыгнула. Через пластырь я почувствовала, какой Ригель горячий. Посмотрела на его лицо еще раз, прежде чем побежать в гостиную. Я была неспособна иным способом справиться с паникой, поэтому трясущимися руками стала набирать номер единственного человека, о котором вспомнила в трудную минуту и на кого я могла рассчитывать, о ком я, никогда в жизни не имевшая точки опоры, успела подумать.
— Анна! — Я затараторила в трубку еще до того, как она что-то ответила: — Случилось… случилось так, что… Ригель! — Я сжала трубку. — Я звоню из-за Ригеля!
Послышался шорох ткани.
— Ника, — ответила Анна сонным голосом, — что случилось?..
— Я знаю, что уже поздно, — поспешно сказала я. — Извини, но это важно! Ригель лежит на полу, он… он…
Я услышала дыхание Анны.
— Ригель? — ее голос зазвучал громче. — На полу? Как на полу? Ему плохо?
Я поняла, что говорю сумбурно, поэтому заставила слова выстроиться в нужном порядке и объяснила, что, спустившись вниз, я нашла его на полу.
— У него, кажется, жар. Я не знаю, Анна, я не знаю, что делать!
Я услышала, как она встала, шурша простынями, разбудила Нормана и сказала, что им надо прямо сейчас сесть на автобус или на что-нибудь еще, чтобы как можно скорее попасть домой. Я сожалела, что напугала ее и оказалась такой инфантильной. Может, будь я посмелее, вызвала бы скорую помощь, поняв, что Ригель потерял сознание от высокой температуры. Но вместо этого я в панике позвонила Анне, которая была за сотни километров отсюда и ничего не могла сделать, и теперь мне хотелось кусать локти от досады на свою глупость.
— Боже, я чувствовала, что мы должны вернуться, я знала это, — голос Анны дрожал. — Ригелю нужно в постель, и тогда, тогда…
Анна, казалось, находилась на грани истерики. Я задавалась вопросом, не зашло ли ее волнение слишком далеко, но я не могла оценить ситуацию. Может, для родителей такая реакция вполне нормальна. Если бы я так испуганно не тараторила…
— Анна, с температурой я… я могу справиться. — Мне хотелось исправить свою ошибку и быть полезной, а еще надо хотя бы немного успокоить Анну. — Я могу попробовать отвести его наверх и уложить в кровать…
— Ему нужен прохладный компресс, — перебила она, задыхаясь. — Боже, он, наверное, замерз, лежа на полу! И дай ему таблетку! Жаропонижающее в ванной, в боковой дверце
