Вежливо поздоровавшись с пегобородым аксакалом, Глеб не без расчета отпустил несколько комплиментов в адрес его рогатых спутниц, надеясь завязать непринужденный разговор и получить от вождя парнокопытных неформальные сведения о его олигархическом соседе. Маневр вполне удался. Старик ответил на приветствие и охотно вступил в разговор. Любовно глядя на своих шкодливых подопечных, которые тут же начали общипывать и обгладывать торчащие меж штакетин ветки кустов, он пустился в рассуждения о целебности козьего молока, которое у него охотно покупают понимающие люди по цене, намного превышающей цену молока коровьего. Отсюда разговор, само собой, перешел на коров. Хозяйственный скотовод сообщил Глебу, что это теперь он остался последним из индивидуально-животноводческих могикан, а раньше тут паслось целое стадо коров, и самой удойной в стаде была его буренка. Парным молочком щедро одаривались все жители поселка, пока поперек коровьему существованию не встал видный политический и государственный деятель пятидесятых-шестидесятых годов двадцатого века (безутешный владелец покойной буренки употребил выражение «лысый дурак»). Видный государственный деятель запретил частное корововодство и заставил владельцев коров сдать своих печальных мычальниц в соседние колхозы, где они уже с осени начали погибать от голода. Несчастных животных колхозники вынуждены были срочно пустить под нож, и их ребра с остатками худосочного мяса всю зиму продавались в магазинах. А к весне с бывшими высокоудойными рекордсменками было окончательно покончено. «Лысый дурак», прежде чем отдать свое дурацкое распоряжение, даже не удосужился узнать, как обстоят в колхозах дела с кормами! Колхозники заготовили на зиму корма для своего стада, а на наше они не рассчитывали! Да что говорить! У нас в России все не слава богу. Если на троне сидит умный царь, то он обязательно кровопроливец. Когда усядется некровопроливец, выясняется, что правитель — круглый дурак. И от его глупости крови льется еще больше. А уж если в одном флаконе сочетаются дурак и кровопроливец с алкашом — вообще туши свет!
Понимая, что после экскурса в древнюю, новую и новейшую историю России диссидентствующий козопас обязательно переключится на современность и тогда его не остановить, Глеб перевел разговор от общего к частному. Он указал на одну из артюнянцевских башен, со шпиля которой на противолежащие дачные домишки, притулившиеся к земле за соснами и елями, как кролики перед удавом, скалился страшный дракон со злобной харей, мечом в лапе и короной на голове.
— Интересные пристрастия у хозяина этих укреплений, — толерантно заметил Глеб. — Наверное, больших денег стоило приобрести такое изваяние. Одного металла сколько пошло, да не простой жестянки, а легированной стали или вообще титана.
— А чего ему деньги жалеть! — поддался на дипломатическую провокацию Глеба пегобородый. — У него долларов навалом. Одно слово — олигарх!
— Прям-таки и олигарх? Олигархи живут на Рублевке, а здесь селятся толстосумы победнее.
— Есть у Артюнянца особняк и на Рублевке, — проявил осведомленность собеседник. — Моя соседка у него работает: ну, там, подай-принеси. Так она рассказывала, мол, там, на Рублевке, один престиж, а участки не такие большие. Зато здесь — простор! Вон он сколько землищи отхватил! Для всей округи он царь и бог!
— Да, владения у Артюнянца прямо царские.
— Еще и не у всякого царя столько деньжищ, земли и особняков! — добавил старик.
И тут перед мысленным взором Панова вдруг возник образ некоего господина, знакомого и одновременно совершенно незнакомого Глебу. На первый взгляд, господин был похож на Артюнянца, каким тот запомнился Панову со дня похорон Никиты. Лысоватый, суетливый, плюгавенький мужичонка лет пятидесяти, хоть и в черном костюме от Кардена. О том, что это олигарх, тогда можно было догадаться только по числу охранников, окружавших эту занюханную ВИП-особу. Теперь же фантом Артюнянца не суетился, держался величаво, к тому же отрастил себе длиннющую черную бороду. Эта борода, и сбивала с толку Глеба. Артюнянц это, в конце концов, или не Артюнянц? Его лысину, плутоватый, вечно принюхивающийся к чужому добру нос и черный пиджак от Кардена он узнавал, но откуда взялась борода? Или новые русские бесились, бесились с жиру и наконец добесились — вместо волос на макушку стали вживлять себе в физиономии сразу целые бороды? Знакомый незнакомец, словно подслушав непочтительные мысли Глеба, злобно блеснул на него глазами, недовольно встопорщил свою длиннющую бороду и вдруг огорошил Панова неожиданным признанием: «Я — вождь земных царей и царь Ассаргадон!»
«Только Ассаргадона мне и не хватало, — мысленно ахнул Глеб. — Мало мне олимпийских гостей моего сознания и подсознания — богов любви Амура и Эрота, а также Гименея, бога законного брака, с их советами, замечаниями и ценными указаниями. Так еще и свихнувшийся на приватизации Артюнянц, преобразившийся в Ассаргадона, царя древней Ассирии, тоже будет представать перед моим мысленным взором?!»
Тем временем водитель коз, неспешно беседуя с сопровождавшим его внимательным слушателем, шествовал по улице между артюнянцевской многобашенной стеной с одной стороны и выморочными дачками с другой, держа курс на смыкающуюся с дачной сосново-еловой растительностью бело-зеленую березовую кущу, в которую упиралась улица Красных Партизан. Козы тянулись сзади, по пути шкодливо обгладывая чужие призаборные кусты, но чуть отстав, затем резво догоняли хозяина.
— Пасти животин скоро совсем будет негде, — жаловался пегобородый вожак Глебу. — Раньше там, — он указал на бело-зеленую березовую красоту, — по берегу речки была как бы общественная зеленая зона, где мои козочки и паслись на приволье. А теперь половину рощи уже прихватизировали, боюсь, что и до всего остального скоро доберутся.
— Артюнянц все скупил? — предположил Глеб, кивнув на каменную стену.
— В конце концов все досталось ему, — подтвердил ветеран индивидуального животноводства. — Но разворовывать землю начали раньше, когда Артюнянцем еще и не пахло. Часть его нынешних владений — позади нас и до конца улицы Красных Партизан — раньше принадлежала базе отдыха «Текстильщик», а от «Текстильщика» до березовой рощи располагалась территория нашего дачного товарищества «Красный партизан». Такие же дачки стояли, как эти, — и местный летописец указал на выморочную дачную панораму. — Жили-жили, а потом началось такое!
«Повесть временных лет» конца двадцатого и начала двадцать первого века не отличалась по сути изображенных в ней характеров и нравов от своей древней летописной предшественницы. А главное — совпадала принципиальная оценка авторами описываемых событий. Летописцы Древней Руси так прямо и заявляли: «Мы ся доискахом…» То есть выяснили, что в результате благодетельных реформ на Руси «ретко ратаеве кикахуть, нъ часто врани граяхуть». (Это можно даже не переводить. Кто желает убедиться в справедливости оценки итогов реформаторского головотяпства, может посетить бывшие тучные, а ныне заросшие сорняками и кустарником колхозные поля и послушать, как там «граяхуть» голодные вороны.) Древние историки не скрывали, что они на князей-реформаторов за их делишки и деяния «облизахутся». Истолкование этого выражения затемнено. По одной версии, летописец, не сдержав эмоций, восклицает: мол, будь моя воля, я б этих идиотов не то что лупил дрекольем по чему попало, а грыз собственными зубами… Однако эксперт-психолог, тот самый, вы все его знаете, он по всем телеканалам постоянно выступает, считает, что «облизахутся» означает толерантное предложение назвать именем самого отвязного князя, лучшего друга половцев и хазар, университет, улицу и библиотеку. И это посмертное чествование почившего великого реформатора послужит утешением его соратникам, привыкшим «облизахуть» властителя пониже спины в годы его царствования. Помнится, они также постоянно восхищались его «крепким рукопожатием».
В заключение летописцы предупреждают, что они «…о сем бо уведахом», то есть обо всех безобразиях написали честно. Но станут ли их летописные расследования известны современникам или их лет через триста отыщут где-нибудь в углу монастырской кельи под кучей мусора — один Бог знает. Хотя на бескрайних просторах Руси издавна и поныне пышным цветом цветет древо свободы слова и печати, аппетитные и высококалорийные плоды с его раскидистых ветвей срывают в основном толерантные психологи, либеральные экономисты, упитанные политики, знающие, чего изволят желать наверху, политологи, а также сладкооречивые телеобозреватели. На всех остальных плодов не напасешься!
Пока в подсознании Глеба древнерусские летописцы сетовали на беспредел удельных князей и собственную творческую невостребовательность, а «вождь земных царей и царь Ассаргадон», злобно сверкая глазами и топорща бороду, рвался из его подсознания в сознание, пегобородый летописец новейшей истории улицы Красных Партизан и прилегающей к ней местности повествовал о делах лет, миновавших недавно. Хозяйчики жизни из уже упомянутого ранее ООО «Лесовичок», наезжавшие на Юлию, стали допекать потомков красных партизан, принуждая их продавать свои участки. Несогласным угрожали и поджигали их дачи. Словом, все шло, как повелось в Древней Руси со времен хазаро-половецкого и монголо-татарского нашествий и во всей красе возродилось в конце двадцатого века. Но самая лакомая территория — общественная березовая роща вдоль речки — до поры до времени оставалась в неприкосновенности. Для местной криминальной мелочи вроде «лесовичков» березовая роща была «не по Сеньке шапка». На нее претендовали хищники позубастей. И одному из таких атлетов новорусского бизнеса, клыкастей своих конкурентов, эта афера удалась. Правда, он сумел «прихватизировать» не всю березовую рощу, а только ее часть — по одну сторону улицы Красных Партизан. «Прихватизатор» — генеральный директор ОАО «Бескорыстие» (оно же — «Бес корыстия») — вознамерился построить на уворованном участке помпезный особняк и даже успел завезти каменные блоки под фундамент. Но тут на горизонте появился настоящий эффективный собственник — Артюнянц. Первым делом он купил землю базы отдыха «Текстильщик». Потом окинул взором примыкавшие к территории бывшего «Текстильщика» дачные участки «красных партизан», и беспредел, творимый там вконец обнаглевшими «лесовичками», ему не понравился. Артюнянц дунул, плюнул, и бандитскую мелочь как ветром сдуло…
