не алкоголик!
— Отрицание — первый признак проблемы.
— Но…
— А выпивать в одиночестве — второй.
— Ключевое слово здесь — одиночество! — бурчу зло. — Что я могу поделать, если меня все бросают? Будто я прокаженная какая-то. Слушай, может мне сходить к гадалке? Вдруг на мне какой-то древний сглаз, порча или еще чего хуже — проклятье?
— Фомина, ты и есть свое проклятье! Давай будем честны, не прям уж все тебя бросают. Душный Глеб все еще молится на каждое твое смс, я уверена. Но ты же и сама чувствуешь, что не хочешь к старости покрыться пылью и обрасти мхом в компании рыжеволосого Гарри.
— К чему ты клонишь? — хмурюсь я.
— К тому, что ты боишься серьезных отношений с потенциальными будущими мужьями, как огня. И как только оные начинают мелькать на твоем безоблачном горизонте «отношений без обязательств», у тебя найдется тысяча и одна причина, чтобы отвернуть от себя хорошего мужика.
— Неправда! Бессонов не хороший мужик!
— То есть по другим пунктам возражений не имеется? — смеется Аська. — Знаешь, в пекло наш спор! — отмахивается подруга. — Не надо мне доказывать свою правоту. Тебе классно с ним, ты обо всех забываешь, когда этот красавчик рядом. Если он сделал сегодня такой шаг, значит, где-то глубоко на подсознании уже готов на большее с тобой. Детка, надо с ним мириться.
— Исключено! — вспыхиваю, как спичка. — Не я с ним ругалась, не мне и мириться!
— Да-да. Все мы такие принципиальные. Ничего, сейчас разопьем бутылочку для храбрости и отправим тебя к твоему хоккеисту на жаркий примирительный секс.
— Ты вообще слышала, что я тебе рассказывала полчаса назад? — округляю в ужасе глаза. — Бессонов — конченый эгоист!
— У вас даже здесь идеальное совпадение, — чокается своим стаканом о мой Аська. — Выпьем за конченых эгоистов и их бесконечно светлое совместное будущее.
— Ася! — шиплю, но подруга лишь отмахивается.
И как это понимать?
Сегодня что, звезды встали буквой "зю"?
Даже лучшая подруга и та на стороне совершенно чужого и незнакомого ей мужика!
Я, насупившись, делаю глоток шампанского.
Нет, если я сегодня и поеду к Бессонову, так только для того, чтобы высказать все то, что не успела утром! А этом много, много, очень много нелицеприятных и нецензурных слов о том, как и куда он может засунуть свои эгоистичные желания. Ясно? Только ругань. Только хардкор. И ничего больше!
И, вообще, никуда я не поеду. Гордость еще никто не отменял. Даже бутылка дорогого шампанского!
Глава 32
Арсений
Официально заявляю: мамина еда — универсальная панацея от всех жизненных невзгод. Как яркий радужный зонтик в самую хреновую погоду. А еще самое вкусное, что я когда-либо пробовал в своей жизни. А перепробовал я немало, к слову. Но никакие заморские деликатесы и лакшери рестораны и близко не подводят к той тонкой грани кайфа вкусовые рецепторы так, как это делают блюда, приготовленные руками любящей матери. Клянусь, если я все-таки подпишу этот злоебучий контракт и улечу в Штаты, раз в месяц точно буду пересекать океан ради домашней стряпни.
Ключевое: если подпишу. Не знаю, как так получилось, но прошло почти три недели после разговора с Образцовым, а у меня до сих пор нет четкого ответа на поставленный вопрос. Мутно все как-то. И смутно. Если в восемнадцать ты хватаешься за предложенные контракты всем конечностями, будучи готовым впахивать как проклятый, отрабатывая свои многомиллионные контракты даже подыхая, то в тридцать пять ценности меняются. Кто бы что ни говорил, а здоровье уже не то. И хочется… другого.
Правда, «вторая половинка» моих порывов на «другое» утром не оценила.
При мыслях о Царице настроение резко едет вниз. На телефоне до сих пор ни одного пропущенного звонка или сообщения от абонента «коза» с сердечком. Ей реально настолько на меня по херу?
Вздохнув, запускаю в рот последнюю ложку борща, оставшегося в тарелке. Та тут же пропадает у меня из рук. Тарелка. Со словами родительницы:
— Добавки, сынок?
— Лучше чай.
— Правильно. Наливай. Вот только заварила смородиновые листья. Полезно весной, в период вирусов и авитаминоза — вещь просто незаменимая.
Наливаю. Щедро плескаю себе заварки и кипятка в свою старую, любимую, покоцанную кружку, которая «живет» у родителей еще со времен старших классов школы. Ставлю чайник обратно на подставку и высовываю нос из-за маминого плеча. Заглядываю на сковородку, где, лаская слух, в масле шкворчат два последних пирожка. Убойная доза холестерина и нокаутирующий по поджелудочной.
Хмыкаю:
— Какая добавка, мне в себя еще тазик пирожков запихать надо.
— Никаких тазиков, — нравоучительно ворчит мать, — один и самый маленький.
— Это потому что я у вас в семье не самый любимый ребенок, да?
— Ты у нас единственный ребенок, шалопай! — получаю полотенцем по руке, когда лезу в тарелку с румяными, поджаренными пирожками. — А маленький, потому что у тебя режим!
— Эй, я же обещал завтра все отработать!
— Ага, отработает он. Нет у меня веры тебе, Сенечка. Щеки отъешь, кубики жирком заплывут, и я точно внуков не дождусь! Кому ты такой кабанчик нужен будешь? Матери разве что. Нет, я тебя, конечно, пламенно люблю, но мысль о потенциальных внуках уже люблю больше.
— Ну, мам, ты серьезно? — ворчу обиженно и, улучив момент, когда родительница хватается за деревянные лопатки, таки урываю один пирожок с тарелки, тут же отскакивая в дальний угол кухни, получая многострадальным полотенцем уже по заднице. Прилетает, кстати, ощутимо.
— Арсений!
— Тш-ш-ш! — шикаю. — Не кричи, папу разбудим. Ему завтра на работу рано вставать.
Мама поджимает губы и нарочито недовольно машет головой. А у самой уголки губ подрагивают в улыбке. Да и я улыбаюсь, как дятел! Прям как на двадцать лет назад провалился, чес слово! В те редкие летние вечера, когда не было сборов, игр и тренировок, когда я был простым, пробующим жизнь на вкус пацаном. Свободным подростком, который мог со своей компанией таскаться полночи по дворам. А под утро меня дома непременно встречала мать. Ворчала сначала. Ругалась. А потом вела на кухню и откармливала, как поросенка на убой. Главное, чтобы тихо, чтобы батя не услышал. Всю жизнь на заводе работая, подъем у него всегда был ранний. Да и мужик он у меня суровый.
Вообще, я уже давно зарабатываю достаточно, чтобы оба родителя могли сидеть дома и жить, ровным счетом ни в чем себе не отказывая. Квартиру, например, могли бы поближе к центру купить. И ко мне. Да и квадратурой побольше. Но мои предки — консервативные люди. Все, что они мне позволили, это оплатить евроремонт в
