Я пробыл там пару недель, а когда вернулся домой, то отправился на стадион посмотреть матч между «Бокой» и «Расингом», который проходил 13 марта. Отвечая на чей-то вопрос я сказал то, что думал: «Я хочу играть на мундиале!», и на следующий день уже тренировался вместе со сборной в Эсеисе.
На 23 марта был назначен товарищеский матч со сборной Бразилии, и хотя я знал, что не смогу набрать форму к этому времени, желание сыграть было столь велико, что я попросил Басиле поставить меня в состав. Однако, он убедил меня, что предпочитает видеть меня в полном порядке на чемпионате мира, а не в товарищеских встречах. И я отправился вместе с командой в Ресифи, чтобы побыть вместе с ребятами, прочувствовать атмосферу сборной. И я во второй раз в своей жизни сидел на скамейке запасных, когда сборная проводила матч; впервые это произошло в день моего дебюта, и вот теперь это случилось сейчас благодаря любезности Басиле, который не захотел оставлять меня на трибуне.
Как только мы вернулись в Аргентину, я поставил ультиматум самому себе. В конце месяца, 31 марта, я сказал Басиле: «Коко», во вторник я скажу вам либо «большое спасибо», либо то, что я буду продолжать готовиться к мундиалю. В первом случае я буду играть только за «Ньюэллз», а во втором – и за сборную тоже. Я не хочу вам лгать». И опять мои слова переврали; старик, я не хотел никого обманывать и не собирался ехать в Штаты, занимая чужое место.
Для тех, кто говорит, что я – безответственный человек, сообщаю: 5 апреля, во вторник, с помощью Маркоса Франки я обзвонил всех, кого должен был обзвонить, и первым был Басиле: «Коко», я попытаюсь, но мне нужно время для того, чтобы выйти на уровень остальных игроков сборной». Затем Фернандо Синьорини: «Я хочу, чтобы ты был рядом, давай развивать один из твоих планов». Также профессору Антонио Даль Монте, тому самому, который готовил меня к чемпионатам мира в Мексике и Италии, и доктору Нестору Лентини, который должен был занять его место к мундиалю в США. С Лентини связался Синьорини, когда он был директором в Сенаре, и по сей день я благодарен ему за все, что он сделал: он всегда был образцом деликатности и всегда давал мне то, в чем я нуждался… До тех пор, пока Уго Порта, который стал работать в Секретариате по делам спорта, не дал ему пинка под зад – пинка, который он не заслуживал.
В конце концов мы также позвонили дону Анхелю Росе… С доном Анхелем я познакомился во время своего отпуска, который проводил на востоке. Замечательный тип, из тех, что, как говорится, «от земли». По ходу одного из карточных матчей он сказал мне: «Диего, приезжай ко мне, когда захочешь. Здесь ты сможешь охотиться спокойно». Я не забыл про него, и теперь мне как раз нужно было такое место – обособленное, тихое… Проблема была в том, что когда Франки позвонил ему от моего имени, он ему не поверил.
— Серьезно, дон Анхель. Я разговариваю с вами от имени Марадоны. Мы хотели бы принять ваше приглашение, которое вы тогда нам сделали, и провести несколько дней у вас на ранчо.
— Да, конечно, хе-хе-хе…
— Дон Анхель, вы мне не верите? Я тот, кто выиграл у вас в карты с 33 очками на руках…
— Маркос!
Тогда мы туда отправились. С Фернандо и с Маркосом, а также с Херманом Пересом и Родольфо Гонсалесом, молчуном и другом семьи, из Эскины, который с нами вот уже двадцать лет, всегда готовый помочь моим предкам. Мы приехали в воскресенье 10 апреля и оставались там до следующего воскресенья. За одну неделю мы успели сделать все: занимаясь аэробной работой с Фернандо, мы стали пробегать по 16 км ежедневно; также я боксировал с Мигелем Анхелем Кампанино, бывшим аргентинским чемпионом, а потом шел в тренажерный зал. И все это проходило по рекомендации и под контролем доктора Лентини из Буэнос-Айреса.
На ранчо, которое называлось «Марито», находилось на расстоянии 61 км от Санта-Росы. Это был простой дом, как и все в той местности, но очень комфортабельный: два этажа, крыша из черепицы, шесть комнат, черно-белый телевизор, генератор для выработки собственной энергии, и отличная гостиная, идеальная для игры в карты.
Туда приехали Басиле и Эчеваррия, чтобы побеседовать со мной и утрясти кое-какие формальности, и мы выпили несколько чашек мате. Басиле вызвал меня на товарищеский матч со сборной Марокко, в Сальте, и хотел посмотреть, в каком состоянии я нахожусь. За мной были готовы выслать самолет! И «Коко» сразил меня наповал: «Чем меньше времени, тем лучше; чем ближе цель, тем лучше». У Эчеваррии под рукой были все данные о моем состоянии, которые подготовил для него Фернандо, и он прекрасно знал, что, если оставить меня в покое, я успею в срок.
В той игре в Марокко, что состоялась 20 апреля на поле «Химнасии и Тиро», мы победили 3:1, а я забил мяч с пенальти. Я не забивал с 22 мая 1990 года! Уже потом я прочитал, что я провел на поле 1255 минут без единого гола! Для меня это было своего рода сатисфакцией, я вновь почувствовал себя полезным. Я развлекался, наслаждаясь игрой, развлекался так, что дело дошло до того, что я подобрал брошенный кем-то с трибуны апельсин и начал им жонглировать. Я планировал сыграть один час, но когда увидел, что Басиле готовит замену, то попросил разрешить мне остаться еще на несколько мгновений. Я не мог в это поверить: три месяца назад я еле ползал, а теперь чувствовал, что в моих силах играть, а не отбывать номер на поле. И теперь я точно знал, что моя дальнейшая судьба зависит только от меня: Марадона зависел от Марадоны. Оставалось 15 минут и «Коко» вновь показал, что собирается меня заменить. На этот раз я подчинился, потому что вместо меня должен был выйти Ариэль Ортега. Я подбежал к нему, ударил своими ладонями о его и прокричал ему: «Сделай их!».
К Ортегите все относились как к недалекому болвану, но я считал его очень умным человеком. И это не вовсе не потому, что он хорошо обо мне отзывался… Я помню, что когда мы жили с ним в одном номере на базе сборной, его от меня отселили, так как в «Ривере» боялись, что я могу на него дурно повлиять. Ортегита сказал мне: «Я хочу остаться с тобой», на что я ответил: «Нет-нет, не надо, потому что я завтра уйду, а тебе еще играть и играть». На него давил этот заика, президент «Ривера» Альфредо Давичче, и я не стал лезть в бутылку, а всего лишь пошел к Басиле и попросил поселить меня в другой номер. «Ослик» вел себя со мной как мужчина, он прекрасно знал обо всех этих проблемах в Хухуе с наркотиками, и он разговаривал со мной как настоящий профессионал, даже на те темы, в которых он таковым не являлся.
Вскоре приключилась эта история с японцами, которые не захотели давать мне визу по причине моего прошлого, связанного с наркотиками, и в связи с этим пришлось отменить турне сборной по этой стране. Я почувствовал здесь явную дискриминацию, но в то же время и удовлетворение от солидарности всех остальных: в знак протеста против решения японского правительства мои товарищи по сборной отказались от этого турне, и Федерация футбола отменила эту поездку… Вместо этого мы с трудом организовали другое, предприняв поездку по маршруту Эквадор-Израиль (примета оставалась в силе) — Хорватия; в первом случае мы проиграли 0:1, затем одержали крупную победу 3:0, а в третьей встрече сыграли вничью 0:0.
Результат этого турне заставил меня вспомнить о наихудших временах, проведенных под руководством Билардо. В Хорватии я пригрозил, что вернусь назад, в Аргентину. Возможно, часть вины лежала на мне, так как из-за срыва турне по Японии на долю команды выпали дополнительные трудности, но так или иначе, в конце концов я сказал своим ребятам: «Либо мы будем играть лучше, либо я возвращаюсь».
Особого улучшения не наступило, но и я тоже никуда не уехал. Теперь пришло время отправляться в США; мы должны были расположиться в окрестностях Бостона. Сперва в «Шератоне», над шоссе в Нидхэме; затем в Бэбсон Колледж, месте, которое АФА забронировала для нас. Это место было очень красивым, и я там чувствовал себя совершенно иначе. Я был уверен, что это будет мой последний мундиаль, который станет венцом моей карьеры; что я уже больше не сыграю на высшем уровне и уйду из футбола. Тогда ведь я даже не был связан контрактом ни с одним из клубов.
Я очень хотел, чтобы Дальма и Джаннина увидели своего папу на базе, на тренировке, в матче. Я чувствовал себя так, словно с минуты на минуту со мной должны были попрощаться. Но в то же время я еще питал какие-то надежды, как это всегда было со мной на чемпионатах мира. У меня за спиной осталось три мундиаля, но меня преследовало такое ощущение, словно мне предстоял дебют…. И мне нравилось то, что никто не считал нас фаворитами; точно так же к нам относились в 1986 году в Мексике, и тогда мы стали чемпионами. В 1990 году в Италии к нам относились как к полумертвым, а мы дошли до финала. И я повторил ту знаменитую фразу, которую произнес четыре года назад: «Если кто захочет выиграть Кубок мира, он должен будет вырвать его у меня из рук». Правда, на этот раз мои руки были пусты.
