Низкий голос Норта вернул Октавию к действительности. Он и в самом деле истекал кровью. Он ранен, а она оценивает его, как призового быка на ярмарке!
— Любая женщина жизнь отдаст, чтобы увидеть такое, — ответила Октавия, снова окуная салфетку в миску, чтобы согреть ее. — Мне нет нужды распинаться о том, как ты красив, Норри. Ты и так это знаешь.
— Я знаю, как ты прекрасна, Ви.
Рука дрогнула, когда Октавия приложила салфетку к его ране. И не оттого, что ночь выдалась тяжелой.
— Будет больно.
— Больно глядеть, как ты мучаешься.
Октавия слегка нажала на салфетку. У Норта перехватило дыхание, но он не остановил ее. Короткими движениями Октавия очистила рану и участок вокруг нее. Салфетка стала черной от крови. Потом намочила другую и стерла кровь со всей руки.
— Представляешь, завтра утром я повяжу этого сукина сына и у нас не останется повода видеться.
— Не говори об этом.
— Мне будет плохо без тебя.
— Перестань. Ничего не увижу из-за слёз. — Тыльной стороной ладони Октавия вытерла глаза и почувствовала, что чем-то вымазала себе щеку. Кровью, конечно. — Придержи салфетку на ране, а я оботру всю руку.
— У меня и в мыслях не было доводить тебя до слез.
— Знаю.
Обтерев руку, Октавия крепко зашила рану, вздрагивая каждый раз, когда игла входила в его тело. И как только он терпит? Норт не издал ни звука, но Октавия понимала, что боль жжет огнем.
Наконец последний узелок был завязан, и Октавия обрезала нитку ножницами. Жаль, что в детстве она была нерадива на занятиях рукоделием.
Норт осмотрел ее работу. Разлитая вокруг рта бледность стала исчезать.
— Из тебя получилась бы отличная белошвейка, Ви. Не важно, красиво ты зашила или нет, важно, чтобы кровь больше не шла.
— Ты прав. Даже не ожидала, что так хорошо получится. — Октавии было все равно, что он там говорит о ее умении шить.
Норт кивнул на бутылку:
— Полей виски на шов.
— Извини, как? — Что-то Октавия ни разу не слышала о таком странном способе употреблять напиток.
— Девлин утверждает, что раны лучше промывать виски, чем водой.
— Ты веришь в это?
— Такие вещи он знает лучше, чем ты и я. Логично. Октавия распечатала бутылку и вылила хорошую порцию виски прямо на свежий шов.
— Ухты, черт!
Стремясь поскорее покончить с процедурой, Октавия быстро перебинтовала рану, наложив толстую повязку.
Когда все закончилось, ей захотелось рухнуть на пол и разреветься.
— Спасибо.
На глазах снова выступили слезы.
— За что? Боже мой, Норри, это ведь случилось по моей вине!
— По твоей вине? О, Ви, ты не права. Иди сюда. Я вытру тебе глаза.
Октавия подошла. Он намочил чистую салфетку и стер пятна со щек Октавии.
— Прости меня. — Она хлюпнула носом.
Взяв ее за подбородок, Норт заставил посмотреть ему в глаза.
Ему не нужно было говорить. Она и так понимала, что он хотел сказать, потому что чувствовала то же самое. Как близко в эту ночь они оказались к тому, чтобы потерять друг друга! Как опустел бы мир, если бы не стало Норта! Это все равно что пережить смерть своего близнеца, своего второго «я».
— Я не хочу тебя терять, — шепнула она.
— Этого не случится, — Он погладил ее по щеке. — Несмотря ни на что, я всегда буду рядом.
Он наплюет на все обещания, которые дал за эти годы, поменяет все свои решения, если Октавия попросит его об этом. И она ради него поступит точно так же. Она даже готова рассказать Спинтону всю правду.
Но Норт ничего не попросит, и Октавия — тоже. Они оба знали об этом.
— Норри… — Она не знала, как выразить словами то, что чувствовала.
Он притянул ее к себе.
— Я знаю. Знаю.
И тут он прижался к ее губам, а она обхватила его, и ее пальцы вцепились ему в теплую спину.
Раздвинув губы языком, он проник в ее рот с настойчивостью, от которой у Октавии задрожали колени.
В их поцелуе было столько отчаяния. Столько отчаяния, жажды и сладости, что заболело сердце. Как он смеет желать ее?! Как она смеет желать его, если это грозит только болью и тоской?! Если их влечение принесет с собой еще больше сложностей.
Даже если бы все было по-другому, если бы не было Спинтона, Норт не прижился бы в том мире, в котором существовала она. А она не сможет сидеть просто так и смотреть, как он раз за разом подвергает себя опасности.
Ни за что! Тем более что сегодняшняя ночь показала, насколько опасна его работа. И все же Октавия не могла остановиться и прислонилась к нему, как ива к скале. Она могла потерять его, но не потеряла. И сейчас не хотела его отпускать.
— Пойдем в постель, Ви, — сквозь поцелуй хрипло шепнул Норт. — Будь моей в последний раз.
Она была готова остаться с ним навсегда, но не сказала об этом. Она просто кивнула, глядя в жаркую синеву его глаз.
Он повел Октавию из офиса. В доме царил полумрак. Царила тишина. Слуги уже улеглись? А это важно? Нет, ничуть. Сейчас Октавии было все равно. Разве сможет какая-нибудь женщина в здравом уме стыдиться того, что ее желает такой мужчина?
Его спальня располагалась в самом конце коридора на втором этаже, в задней части дома. Звуки с улицы почти не доходили сюда.
На столике рядом с кроватью горела лампа, приветливо освещая комнату ровным, спокойным светом.
Норт скинул обувь. Но когда дело дошло до брюк и носков, он остановился. Мешала раненая рука.
— Дай я сама. — Расстегивая ему все застежки, Октавия была уверена, что в этот момент он жарко и жадно смотрит на нее. Она подняла глаза, увидела его напряженный и настойчивый взгляд и поняла, что нужна ему. Она потупилась и заметила, как дрожат от волнения руки.
Теперь Норт стоял перед ней совершенно голый. Она коснулась его мускулистых, покрытыми волосами икр, провела ладонями под коленями, подняла руки и погладила мощные бедра. Он был у нее в руках — загорелый, теплый и прекрасный. И тогда она, удивляясь самой себе, взялась за его возбужденную плоть.
Норт со свистом втянул в себя воздух. От наслаждения.
— Полегче. Я отвык.
Улыбаясь от осознания женской власти, Октавия подняла глаза, продолжая ласкать Норта рукой.
— За двенадцать лет?
— Нет, меньше.
Можно было бы приревновать его, но у Октавии не было на это никакого права. Даже если у него и были другие женщины, все равно она — первая. А сейчас она здесь.
— Тогда ты не знаешь, что значит страдать, — тихо предположила она. — Двенадцать лет я помнила наслаждение, которое ты мне подарил, и не могла ощутить его вновь. Тебе было легче.
Он взял ее за руку, которой она ласкала его.
— Нет, не легче.
