Я поднялась с пола и подошла к стене. Раскрытый веер, украшенный тонким, едва заметным рисунком бедной хижины и таких же бедных гор на заднем плане, впечатлял. Но еще больше впечатляли маленькие изящные железки, окружавшие веер со всех сторон.
— Это тоже оружие?
— Конечно, — улыбнулся Дементий. — Видите эти металлические кисточки? Почти не отличаются от настоящих. Техника их использования полностью копирует движение руки при начертании иероглифов. Воин не может не быть художником. Или поэтом. У взаимоотношений с врагом должна быть своя философия, иначе все скатывается к банальному убийству.
Очень ценная мысль. И актуальная.
— Сами придумали? — с легкой завистью сказала я.
— Почему сам? Это же вытекает из формы. Ничто так не совершенно, как оружие само по себе.
И снова я позавидовала — теперь уже дурацкой внутренней убежденности обыкновенного продавца обыкновенного оружейного магазина. — Так уж и ничто?
— Конечно. Оружие может сделать вид, что подчиня — ется вам, а на самом деле заставит вас делать то, что хочет само. Оно поступит с вами, как бог поступает со своей паствой: или будь со мной, или умри. А бог совершенен. Вы же не будете этого отрицать?
У меня были довольно напряженные отношения с богом, особенно в свете последних событий, — и потому я сочла за лучшее промолчать.
— Достигнув совершенства, оружие может спрятаться за любым обличьем. Вот, например, палочки… Они рядом с кистями.
Как раз палочки волновали меня меньше всего — самые обыкновенные палочки для еды. Я так и не научилась ими пользоваться; с несколькими моими восточны — ми клиентами дело обстояло точно так же — их телами я тоже не научилась пользоваться, как и палочками. Они были слишком непроницаемы для меня. Слишком непроницаемы и слишком терпеливы.
— Ну и? Палочки для какой-нибудь жареной лапши. — «Жареная лапша» была единственным китайским блюдом, о котором я имела представление. — Ничего выдающегося.
— Все правильно. Это куай-цзы, палочки для еды. Их можно перебирать незаметно — потрясающий эффект в боевом применении. Или бяо — шпильки для волос. Тоже, между прочим…
Шпильки мне не понадобятся — во всяком случае, в ближайшее время. Хотя, судя по всему, помешанный на колющих и режущих предметах Дементий готов развлекать меня до тех пор, пока волосы у меня не отрастут. Пора поставить его на место.
— Очень любопытно, правда. Но мне пора.
— Да, конечно… — Его лицо исказила страшная мука. — Простите меня.
Я снова предприняла попытку отобрать нож. И снова потерпела неудачу. Чертов сумасшедший даже и не думал выпускать его из рук.
— Отдайте нож, — потеряв всякое, терпение, прошептала я.
— Да, конечно, — он еще крепче ухватился за клинок.
— Это моя вещь.
— Да, конечно.
— Уберите руки!
— Да, конечно.
— Да что же это такое, в самом деле?! Мне что, милицию вызывать?
— Да, конечно.
— Вам никто не говорил, что вы сумасшедший?
— Да, конечно. Конечно…
Мы снова потянули нож в разные стороны, но Дементий был явно сильнее. И я, не удержав равновесие, хлопнулась прямо на спину. И посмотрела на него снизу вверх. И все поняла. Дурацкий обрывок газеты с частными объявлениями прямиком вывел меня на тихопомешанного. Пока — тихопомешанного. Но нет никаких гарантий, что через минуту он не станет буйным и не воспользуется какой-нибудь смертоносной прелестью типа куай-цзы, шань-цзы или бяо. Или вообще ограничится менее изысканным тесаком. Ну почему, почему все в моей жизни делается через задницу, как у какого-нибудь распоследнего гомосека?! Почему из всех возможных путей я выбираю самый дрянной и неукоснительно ему следую?!
Нет, обострять ситуацию сейчас бессмысленно, в комнате и без того полно острых предметов.
После недолгих размышлений я решила пустить ситуацию на самотек и попытаться усыпить бдительность умалишенного.
— Еще кофе, — отрывисто бросила я.
Дементий с радостью бросился выполнять мою прихоть. Похоже, он готов на все, лишь бы не дать ножу выскользнуть из его квартиры.
— Что происходит? — спросила я по-пролетарски громко отхлебнув из чашки.
— Ничего, — не моргнув глазом, соврал он.
— А по-моему, что-то происходит. Не совсем… м-м… нормальное. Вы не имеете права меня задерживать.
— Я вас не задерживаю.
Идиотизм ситуации был настолько очевиден, что я даже рассмеялась. Дементий счел это хорошим знаком и тоже попытался улыбнуться.
— Вы очень симпатичная девушка…
Сейчас он сделает мне предложение!..
— У вас такой милый смех…
Сейчас он сделает мне предложение!..
— Мы ведь так и не познакомились толком. Расскажите мне о себе…
Нет, предложения он мне не сделает, но и из квартиры просто так не выпустит.
— С какой стати я должна рассказывать вам о себе?
— Я подумал… Ну, хорошо. Не хотите рассказывать о себе — не надо. А что это за человек, который подарил вам нож?
Так и есть, все будет вертеться вокруг ножа!
— Послушайте, Дементий… — я позволила себе повысить голос, но он не дал мне закончить.
…В последующие несколько часов я не произнесла ни слова. Вначале, пока способность соображать еще не оставила меня, я проклинала покойничка Стаса Дремова, сделавшего из меня образцово-показательную шлюху. Да, именно так — образцово-показательную шлюху, для которой прихоть клиента — закон. А странный парень с бледными баками и фанатично горящими глазами оказался самым изощренным клиентом, которого я только встречала в жизни. Он осторожно, шаг за шагом, как заправский Казанова, овладевал моим девственным пугливым мозгом; он ласкал мои крошечные, не до конца сформировавшиеся извилины умопомрачительными вещами. Какими-то «Письмами мастера дзэн мастеру фехтования», — трепетными, как первый поцелуй моего первого парня Сюлева Хааса… Какой-то «ХЭЙХО КАДЭН сё, переходящей в роду книгой об искусстве меча», — не терпящей возражений, как пах моего последнего парня Лешика Богомола… В ход пошли совершенно неведомые мне имена, скорее всего японские, — Басе, Сайге, Исса, Бу-сон: странные сочетания слов, складывающиеся в трех — и пятистишия. И я как последняя дура иссоплилась над кретинической судьбой неизвестного мне пернатого, когда Дементий с подвыванием прочел:
Больной опустился гусь
На поле холодной ночью.
Сон одинокий в пути.
Я заплакала! Клянусь богом, я заплакала — так горько, как будто бы по мне прошелся взвод солдат срочной службы! А потом этот блондинистый гад добил меня окончательно:
Есть особая прелесть
В этих бурей измятых,
Сломанных хризантемах.
Почему я никогда не думала об этом? Почему я никогда и ничего не хотела знать? В изголовье моей кровати столько раз умирали эти хреновы бледно-желтые хризантемы, а мне и в голову не приходило их пожалеть! Мне и в голову не приходило, как тонок и влажен может быть мир… Мне и в голову не приходило, как тупа и ограниченна я сама… А ведь все могло быть по-другому, если бы мне встретился не Стас, а этот нежный сумасшедший!
…Kurrat, как же далеко он меня заманил, этот парень! В самые непролазные дебри моей собственной души. И ничего хорошего я там не обнаружила: жалкий подлесок, сломанные кусты жимолости, использованные презервативы, банки из-под джин-тоника, банки из-под оливок с анчоусами, мятые купюры — выгребная яма и та выглядела бы лучше!..
Я не знала, сколько времени прошло (глухое безжизненное окно не давало никакого представления о времени суток), — да это было и неважно. Лишь изредка, с трудом вырываясь из омута слов и жадно глотая воздух у поверхности, я думала: неужели все это ради проклятого ножа?!.
…Дементий срубился неожиданно, так и не дорассказав мне о кулике, потерявшем свое гнездо. Я даже не сразу поняла, что произошло: его ресницы сомкнулись, рот вытянулся в нитку, а голова сама собой прислонилась к стеллажу.
Наваждение спало, и воздух свободы защекотал мне ноздри. Я щелкнула пальцами перед лицом Дементия — никакой реакции!
Аккуратно разжав его руки, я вытащила нож, прихватила «ARM AND RITUAL» и на четвереньках поползла к выходу. И лишь у самой двери обернулась: Дементий спал. И вместе с ним, свернувшись клубком, спали все его ножи, все его мечи, все его давно умершие японцы.
…Через три минуты я была уже на набережной, перед вздыбившейся плотью моста Лейтенанта Шмидта. Вот он — питерский бич, разводка мостов, которая всегда застает врасплох! Воистину, нужно родиться в этом городе, чтобы жить в унисон с его мостами.
У первой же попавшейся парочки я узнала, который час. Было около двух, следовательно, в арсенале у сумасшедшего Дементия я провела почти десять часов. И выползла оттуда с напрочь покосившейся башней. Причину этого помутнения я объяснить не могла. В любом случае от временного пристанища на Канонерском меня отделяла вода, оставаться на набережной и искать приключений в ушибленных белой ночью кафешках мне не хотелось, и я решила отправиться к Монтесуме.
