его домочадцы.
Нет, все сделано правильно. Счастье, что Сервия с Игнемой не было в городе в эти часы, когда все висело на волоске.
Но теперь они смогут вернуться. Максим пытался смирить нетерпение. День-другой — и он снова ее увидит.
Увидит ли? Сервия, конечно, вольна возвратиться в Рим. А Корнелии лучше держаться в отдалении, пока не забудется казнь весталки. Лучше скрываться на уединенной вилле, чем в городе, где весталку может узнать каждый. Наверное, бродить по пустынным оливковым рощам приятнее, чем прятаться взаперти дома, страшась каждого стука, не осмеливаясь выйти на улицу.
Сервия не покинет весталку. Довольно Корнелия пережила, замурованная заживо. Сервия не бросит ее томиться и одиночестве. В этом Максим был уверен. Не вернется в Рим. Даже ради него. Предпочтет выждать полгода, год, пока смогут вернуться обе.
Разумно и благородно. Но… как хочется ее увидеть! Что ж, придется пуститься в путь самому.
— Это вилла… Далеко?
Бестиарий пожал плечами:
— Для конного — близко. Для пешего — не слишком. Отдохни до утра.
Максим помотал головой:
— Нет. Выхожу немедленно.
Почему? Марцелл вернется с Палатина. Вместе отправитесь.
Максим продолжал упрямо мотать головой. Когда еще Марцелл вернется! Ему сейчас не до сестры, не до возлюбленной. Нерва всего час как император, удержится ли на престоле… У сенатора Марцелла иные заботы. А медлить нельзя.
— Отдохни, — втолковывал бестиарий.
Отдохнуть? Сейчас? Пока Сервия с Корнелией пребывают в безысходном отчаянии? Не знают, что Домициан убит, а они с Марцеллом — живы. Думают — оба погибли. Погибли в мучениях…
Максим бежал вниз, прыгая через ступеньку. Бестиарий — за ним.
— Что случилось? Куда ты?
Максим не отвечал. Не мог ответить. Сервия убеждена: ни его, ни Марцелла нет в живых. Что она сделает? На что решится? Он знает ее характер, как и характер Корнелии-Игнемы. Знает и римские нравы. Римляне не боятся смерти. Самоубийство для них — достойный выбор. Способ пресечь мучения. Что, если…
— Остановись.
Бестиарий уронил тяжелую руку ему на плечо, заставив сдержать шаг.
— Разве знаешь, куда идти? Из Рима в разные стороны разбегаются двенадцать дорог.
Максим опомнился.
— По какой уехала Сервия?
— По Остийской, — подсказал бестиарий. — Вилла на побережье, близ священной рощи Юпитера. Идем, провожу до ворот.
Он пошел впереди. Шагал быстро, но нетерпеливый Максим несколько раз, торопя, подталкивал в спину. Актер успел забыть об усталости.
Бестиарий обернулся. Предложил:
— Подумай еще раз. Вдруг они не задержатся на вилле? Отправятся прямиком в Фалерно.
«Хорошо, если не на тот свет», — переживал Максим.
— Сколько миль до виллы?
— Не знаю. К утру, может, дойдешь… — бестиарий окинул его оценивающим взглядом, — если не свалишься.
— Дойду, — негромко произнес Максим.
Бестиарий на ходу сдернул плащ, набросил на плечи Максима.
— Спасибо, — сказал актер, — не нужно. Тепло.
— Ночевать на голой земле — тепло не покажется.
Максим молча стянул на груди полы плаща.
Бестиарий вручил ему тяжелую суковатую палку, какую постоянно носит у пояса.
— Плохо, что идешь один. Проводить не могу.
Максим и так понимал: телохранитель не смеет покинуть хозяина. Обязан дождаться Марцелла.
— И Гефест куда-то запропастился, — посетовал бестиарий.
«К счастью», — подумал неблагодарный Максим. Хромоногий спутник мог его только задержать.
Бестиарий оживился.
— Может, зайдешь за Вибием?
Максим зашипел. Не хватало еще бежать на Авентин. А может, обходить излюбленные кабаки Тита Вибия? Каждая минута на счету!
Бестиарий продолжал сокрушаться:
— Дороги кишат разбойниками.
— У меня взять нечего.
— Вот именно. Опомниться не успеешь, как сам окажешься на невольничьем рынке где-нибудь в Сирии. И мы не узнаем, что с тобой сталось. И она не узнает.
Максим взвесил в руке дубинку.
— Буду осторожен.
— Первым в драку не вступай, — втолковывал бестиарий. — И учти: бегство — еще не трусость.
Максим молча кивал головой. Бестиарий посмотрел на него, хмыкнул и замолчал. Уже у самых ворот снова придержал актера за плечо. Сказал, глядя в пространство:
— И Лавия уехала. Узнай, как она…
Максим впервые улыбнулся.
— Узнаю.
* * *
Максим торопился. Как назло, Остийская дорога была переполнена. Непрерывным потоком двигались пешеходы, катились тяжело груженные повозки, проносились всадники. Остия была главным портом Рима, там товары перегружались на легкие корабли, которые могли плавать по Тибру. (Максим выяснил это, когда искал работу на складах.) Однако часть товаров приходилось доставлять сушей.
Максиму наступали на пятки, и он оттаптывал ноги впереди идущим. Его толкали, и он раздвигал плотные ряды путников. Пробирался вперед. Взмок в теплом плаще, тяжелая дубинка ударяла по ногам.
На ходу он выспрашивал, как добраться до рощи Юпитера. К счастью, ответить мог почти каждый.
Последовав советам, он свернул на дорогу, ведшую к древнему городу Лавинию. Шум и многолюдье сразу остались в стороне. Путников здесь было совсем мало. Превосходная мощеная дорога то круто взбегала на холм, то спускалась в долину. По бокам ее вставали густые дубовые и буковые рощи.
Трижды Максима обгоняли колесницы, и один раз — скачущие во весь опор воины. Сам он обошел каких-то богатых путешественников, расположившихся на отдых. У обочины дороги стояли повозки, нагруженные всяким скарбом, и два легких нарядных экипажа. На поляне были раскинуты шатры, вокруг суетились многочисленные рабы — на взгляд Максима, человек пятьдесят, не меньше. Некоторые слуги сидели в отдалении, держа на коленях вазы и статуэтки, которые нельзя было доверить тряским телегам. Другие слуги держали под уздцы лошадей — на случай, если хозяева пожелают ехать верхом.
Максим пожалел, что Сервия с весталкой путешествуют не так. В противном случае живо бы их нагнал. Ясно: ехали налегке, бежали от опасности. Спасались? А может, готовились достойно умереть? Неужели, не дождавшись надежных известий о нем и Марцелле, нанесут себе роковой удар?
Максим выбивался из сил (раньше одолел бы такой путь шутя, но бессонная ночь и тревожный день его вымотали) — начал спотыкаться и все чаще останавливаться, стараясь выровнять дыхание. В конце концов, он вынужден был отдохнуть, поэтому сошел на обочину, повалился на траву и закинул руки за голову. Лежал, прикрыв глаза, ощущая ломоту во всем теле. Постепенно отдышался, боль отпустила.
Пригревало солнце. С мягким шорохом сорвался с дерева лист. Максим ощутил пыльный запах выгоревшей травы — под головой была мягкая подушка из сухих стеблей и опавших листьев.
Максим усмехнулся. Вздумал бы так прилечь на обочине какой-нибудь российской дороги! Угодил бы в мазут, пропорол ногу ржавой проволокой, порезался разбитой бутылкой и свалился на гору пластиковых упаковок.
Он не позволил себе залеживаться. Открыл глаза, сел. Обнаружил, что, сам того не заметив, устроился между двумя надгробными плитами. Римляне обожали хоронить умерших
