Не станешь же всем и каждому объяснять, что противно… Противно, когда актриса растрачивает свой талант, соглашаясь играть истеричек, алкоголичек, девиц легкого поведения и даже — сниматься в рекламе. Других ролей не предлагают? Лучше уж вовсе не выходить на сцену! Какое там понимание, общий путь… Если человек продается, не все ли равно — где и как? Противно!
— Нет, меня никто не ждет.
— А дети?
— Детей нет.
Сервия улыбнулась серьезно и ласково:
— Верю. Ты не можешь оставить близких.
Максим крепко прижал ее к себе. Но тут начала сползать «набедренная повязка». Максим постепенно разжал объятия.
— Сервия, нельзя ли раздобыть нормальную одежду?
— Конечно, — засмеялась она. И спохватилась: — Ты же голодный.
Максим не стал отрицать. Вместе они направились к дому. Взоров непорочной весталки Максим не стал смущать, дождавшись, пока вынесут одежду. Только после этого вступил в особняк.
Оказался в просторном атрии, в окружении колонн и статуй, среди которых сразу узнал два изваяния. С мраморных постаментов надменно взирали Сервия и Марцелл. Скульптор польстил хозяевам виллы, придав им образы божественных двойняшек — Аполлона и Артемиды. Брат натягивал лук, сестра доставала стрелу из колчана. Лица обоих были величественны и бесстрастны.
Максим улыбнулся. Такими же Сервия с Марцеллом представлялись и ему — при первых встречах. А сейчас… Он оглянулся на Сервию, вспомнил, как Марцелл смотрел на спасенную весталку, и посочувствовал скульптору. Бедолага не ведал, сколько нежности и счастья могут излучать лица гордого сенатора и знатной патрицианки.
Зашелестели легкие шаги, и в атрий ворвалась Игнема. Уже знала о появлении Максима и выбежала навстречу.
Увидев ее, актер невольно остановился. Никогда, даже на краю могилы, у весталки не было такого помертвевшего лица.
— Марцелл? Где Марцелл?
Имя билось коротко и стремительно, будто сердце больного. Игнема не поверила гонцу, привезшему добрые вести, не верила улыбке Максима. Взор ее беспомощно метался, отыскивая — и не находя — Марцелла.
— Он остался на Палатине, — как можно мягче отвечал Максим.
— Остался… навсегда? — выдохнула Корнелия. «Остался — мертвый?» — утверждал ее взгляд.
Казалось, силы ее иссякали, точно песок в часах.
— Он жив и здоров, — произнес Максим чуть не по слогам, разговаривая, как с больным ребенком. — Ты слышишь? Марцелл невредим.
Весталка смотрела на него, не сводя глаз. Потом медленно проговорила:
— Гонец сказал: вы живы, Домициан убит. Разве такое возможно?
Максим хотел заговорить, но она остановила его движением руки.
— Я знаю Марцелла. Он и умирая слал бы успокоительные вести, чтобы мы как можно дольше ничего не знали. Дольше жили…
Максим беспомощно обернулся к Сервии. Она подошла и взяла Игнему за руку.
— Поверь, все хорошо, — сказала она.
— Ты уже обманула меня, — отстранилась Игнема. — Почему я должна тебе верить?
— Тогда посмотри на меня. Просто посмотри.
И Сервия улыбнулась.
— Марцелл — рядом с новым императором, вершит судьбы империи, — прибавил Максим.
Вряд ли Игнема расслышала его слова, она неотрывно смотрела на Сервию. Постепенно из глаз весталки исчезло обреченное выражение; лицо ее, подобно зеркалу, засияло отраженным светом.
— Марцелл жив, — тихо промолвила Игнема и закрыла глаза руками.
Сервия быстро отвернулась, накинув на голову прозрачное покрывало.
— Только не плачьте… — всполошился Максим. — Умоляю, не плачьте.
Корнелия-Игнема отвела руки от лица, глаза ее оставались сухими. Весталка, погребенная заживо и вернувшаяся с того света, не могла лить слезы.
— Я все расскажу, — начал Максим, — и вы поймете, что бояться нечего…
— Нечего бояться? — перебила Игнема. — Значит, мы можем вернуться в Рим? Сервия!
— Да, конечно! — поддержала сестра Марцелла. — Возвращаемся немедленно.
Она повернулась к Максиму, положила руки ему на грудь.
— Отдохнешь — и сразу в дорогу. Не бойся, мы не станем обузой, не задержимся в пути. Сюда приехали налегке, без вещей, так же и вернемся. У нас прекрасный экипаж, а если хочешь, поскачем верхом.
— Это будет чудесное путешествие, — вторила Игнема. — Плавно катится экипаж… Рощи наполнены шелестом листвы и редким посвистом птиц. Издалека доносится блеяние овец. Дорога вьется то среди залитых солнцем полей, то в тени лесов… Иногда на обочине можно заметить чутко замершего зайца, а порой среди деревьев мелькнет лисица, — она замолчала и улыбнулась Максиму. — Так мне рассказывала Сервия. Я никогда прежде не выезжала из Рима — до той ночи, когда мы бежали. Но тогда… Я не помню, как мы добрались до виллы.
— Не думай об этом, — быстро сказал Максим. — Все закончилось хорошо.
— И мы возвращаемся домой, — подхватила Сервия. — Я немедленно распоряжусь…
Она вскинула руки, чтобы хлопком в ладоши призвать слуг.
— Подожди, — Максим сжал ее тонкое запястье. — Не надо спешить. Прежде хорошенько отдохнем… Я устал и проголодался…
Он надеялся выиграть время и за столом осторожно втолковать женщинам, что их приезд в Рим нежелателен. Пока. Пусть император Нерва утвердится на троне, а Элиан и преторианцы выкажут надлежащую покорность.
— Я велю приготовить экипаж и только… — отозвалась Сервия, взглядом отыскивая кого-нибудь из слуг.
— Не торопись.
Женщины переглянулись и вдруг подступили к Максиму вплотную.
— Мы отправляемся в Рим, — утвердительно проговорила Сервия.
— Сегодня, — поддержала Корнелия.
— Нет, нет, — быстро возразил Максим, — лучше оставайтесь на вилле.
Сервия с Игнемой вновь посмотрели друг на друга, а затем на Максима — долго и пристально. Под этим взглядом актеру стало неуютно.
— Значит, ничего еще не кончено, — горько промолвила Сервия, опускаясь на табурет.
— Почему ты не скажешь правду? — упрекнула Игнема. — Нам хватит сил выслушать. Мы…
— Игнема, я знаю… — Максим безнадежно помотал головой и взмолился: — Дайте мне чашу вина. В горле совсем пересохло.
— Снова расстанемся… — безнадежно прошептала Сервия. — Когда ты уедешь?
— Могу остаться до вечера, — постарался жизнерадостно ответить актер.
— До вечера? — Ее голос дрогнул.
Но, не желая расстраивать Максима, Сервия тут же заговорила о другом.
— Все время забываю: ты голоден и должен отдохнуть.
Она призвала управителя.
Извиваясь от смущения, старый раб залепетал, что хозяйка не предупредила о приезде гостя заранее, поэтому никаких изысканных кушаний он подать не может. Максим поторопился вмешаться.
— Я готов довольствоваться малым, лишь бы поскорее.
Управитель, ободрившись, заверил, что все будет подано мгновенно. Потом, поймал взгляд хозяйки, клятвенно пообещал, что расстарается и найдет, какими блюдами удивить и порадовать гостя.
Усердие старого раба передалось остальным слугам, и вокруг Максима закрутился вихрь. Этим вихрем его увлекло в термы, потом в триклиний[34].
Окна летнего триклиния смотрели на море, доносился плеск волн. Сервия полулежала за столом. Максим занял место рядом с ней, Корнелия — по другую сторону стола. Виночерпий наполнил чаши. Максим смотрел, как золотистая струя льется в чаши. Актер не мог поверить, что
