ему сказал, что немедленно надо доложить, но он сказал: «Звоните вы!». Я тут же позвонил и доложил не только о Севастополе, но и о Риге, которую немцы тоже бомбят. Тов. Сталин спросил: «Где нарком?». Я ответил: «Здесь со мной рядом» (я уже был в кабинете наркома). Тов. Сталин приказал передать ему трубку. Так началась война!»[148].
Судя по приведенным цитатам из воспоминаний двух прославленных военачальников советского государства, война началась после четырех часов утра 22 июня 1941 года, а не в 3 часа 15 минут, как утверждает Г. К. Жуков.
Более подробно о точном времени начала широкомасштабных боевых действий немецко-фашистских войск в Белоруссии поведал следователю НКВД СССР в ходе одного из допросов бывший командующий Западным фронтом генерал армии Д. Г. Павлов. Привожу дословно его показания:
«В час ночи 22 июня с. г. по приказу народного комиссара обороны я был вызван в штаб фронта. Вместе со мной туда явились член Военного Совета корпусной комиссар Фоминых и начальник штаба фронта генерал-майор Климовских.
Первым вопросом по телефону народный комиссар задал: «Ну, как у вас, спокойно?» Я ответил, что очень большое движение немецких войск наблюдается на правом фланге, по донесению командующего 3-й армией Кузнецова, в течение полутора суток в Сувальский выступ шли беспрерывно немецкие мотомехколонны. По его же донесению, на участке Августов — Сапоцкин во многих местах со стороны немцев снята проволока заграждения. На других участках фронта я доложил, что меня особенно беспокоит группировка «Бялоподляска».
На мой доклад народный комиссар ответил: «Вы будьте поспокойнее и не паникуйте, штаб же соберите на всякий случай сегодня утром, может, что-нибудь и случится неприятное, но смотрите ни на какую провокацию не идите. Если будут отдельные провокации — позвоните». На этом разговор закончился.
Согласно указанию наркома я немедленно вызвал к аппарату ВЧ всех командующих армиями, приказав им явиться в штаб армии вместе с начальниками штабов и оперативных отделов…
…Этот разговор с командующими армиями происходил примерно около двух часов ночи.
В 3 часа 30 мин. народный комиссар обороны позвонил ко мне по телефону снова и спросил — что нового? Я ему ответил, что сейчас нового ничего нет, связь с армиями у меня налажена и соответствующие указания командующим даны.
… Я обещал народному комиссару дальнейшую обстановку на моем участке доложить после вторичных переговоров с командующими армий.
В течение дальнейших 15 минут я получил от командующих следующую информацию:
От командующего 10-й армией — «все спокойно»; от 4-й армии — «всюду и все спокойно, войска выполняют поставленную вами задачу»…
… Я отправился доложить новую обстановку народному комиссару обороны и прежде чем добился Москву, мне позвонил по телефону Кузнецов, доложив: «На всем фронте артиллерийская и оружейно-пулеметная перестрелка. Над Гродно до 50–60 самолетов штаб бомбят, я вынужден уйти в подвал». Я ему по телефону передал ввести в дело «Гродно-41» (условный пароль плана прикрытия) и действовать не стесняясь, занять со штабом положенное место. После этого я срочно позвонил в Белосток. Белосток ответил: «Сейчас на фронте спокойно».
Примерно в 4.10 — 4.15 я говорил с Коробковым, который также ответил: «У нас все спокойно».
Через минут 8 Коробков передал, что на Кобрин налетела авиация, на фронте страшенная артиллерийская стрельба. Я предложил Коробкову ввести в дело «Кобрин 41 года» и приказал держать войска в руках, начинать действовать с полной ответственностью»[149].
Обобщив все вышесказанное генералом армии Д. Г. Павловым, можно сделать вывод о том, что г. Гродно подвергся бомбардировке немецкой авиацией ориентировочно в 4.10 утра, г. Кобрин — в 4.20, а г. Белосток на две-три минуты позже. Артиллерийский обстрел советской территории начался в 4.00 — 4.05 практически одновременно с пересечением границы немецкой авиацией. Из этого следует, что первый доклад о начале боевых действий в Белоруссии мог поступить в Генеральный штаб Красной армии не ранее чем 4.25 — 4.30 утра по московскому времени, но ни в коем случае не в 3 часа 30 минут, как утверждает Г. К. Жуков. На мой взгляд, свидетельские показания генерала армии Д. Г. Павлова более точны, так как они были сделаны по свежим следам произошедших событий, в отличие от воспоминаний Г. К. Жукова, написанных по истечении более чем двадцати пяти лет с момента начала Великой Отечественной войны.
Совсем другую версию начала войны нам поведал бывший ближайший соратник И. В. Сталина В. М. Молотов. Как известно, накануне и в годы Великой Отечественной войны он занимал должность заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров и наркома иностранных дел СССР. Как уже ранее отмечалось, в своем выступлении по радио в полдень 22 июня 1941 года В. М. Молотов заявил, что вероломное нападение фашистских войск на Советский Союз произошло в 4 часа, а посол Германии Шуленбург якобы вручил ему меморандум об объявлении войны лишь в 5.30 утра.
В беседе же с писателем И. Ф. Стаднюком он совсем по-другому осветил этот трагический момент в истории нашей страны. «Молотов, — пишет И. Ф. Стаднюк, — взял с меня слово, что пока буду держать в тайне подробности, которые тогда, в конце шестидесятых годов, могли наделать шуму за рубежом.
Вот что услышал я от Вячеслава Михайловича: 22 июня 1941 года между двумя и тремя часами ночи на даче министра иностранных дел Молотова раздался телефонный звонок германского посла графа фон Шуленбурга. Он просил срочно принять его для вручения важнейшего государственного документа. Молотову нетрудно было догадаться, что речь идет о меморандуме Гитлера об объявлении войны. Он ответил послу, что будет ждать его в Наркомате иностранных дел, и тут же позвонил на дачу Сталину, разбудил его и сообщил о разговоре с Шуленбургом. Сталин ответил: «Езжай в Москву, но прими немецкого посла только после того, как военные нам доложат, что вторжение началось… Я тоже еду и собираю Политбюро. Будем ждать тебя…» Молотов так и поступил.
— А как же тогда относиться к мемуарам маршала Жукова? — спросил я у Вячеслава Михайловича. — Уважаемый маршал пишет, что он, получив известие о начале немцами военных действий, с трудом заставил по телефону охранников Сталина разбудить его…
— Я тоже об этом размышлял, — перебил меня Молотов. — Полагаю, что дежурный генерал охраны Сталина, получив звонок Жукова, не доложил ему, что Сталин уехал. Не полагалось… И в это же время Сталин позвонил Жукову, тоже не сказав ему, что он не в Кремле… Вам же советую писать в книге, что я узнал о намерении Шуленбурга вручить нам меморандум об объявлении войны от позвонившего мне дежурного по Наркомату иностранных дел. А то буржуазные писаки могут сейчас завопить, что никакого внезапного нападения Германии на нас
