Тем временем, события в Германии пока развивались согласно планам, разработанным в Москве на коминтерновском совещании.
10 октября в Саксонии и 16 октября в Тюрингии были сформированы земельные правительства, включившие только левых социал-демократов и коммунистов. Так появилась та самая революционная база, о которой столь уверенно говорили Брандлер и Тельман, Зиновьев и Троцкий. Для руководства предстоящим восстанием из Берлина в Дрезден перебрался в полном составе ЦК КПГ, а в Хемнице, крупном промышленном центре Саксонии, начали собираться делегаты Всегерманской конференции фабзавкомов. Именно им предстояло объявить 21 октября о начале всеобщей забастовки. Дать тем сигнал повсеместно брать власть в свои руки. По всей стране.
Немецкие коммунисты опоздали всего на сутки. В тот же самый день, 21 октября, в соответствии с полученным приказом генерала Секта части рейхсвера заняли Дрезден и разогнали рабочее правительство. 23 октября то же повторилось и в Эрфурте, административном центре Тюрингии.
Непредусмотренные планами события застали руководство КПГ врасплох. Брандлер, явно струсив, несмотря на возражения левых в ЦК и руководителей берлинской парторганизации, отдал распоряжение отказаться от всеобщей забастовки. Отказаться тем самым и от борьбы за власть. От революции, к которой так долго готовились не только в Германии, но и в СССР. Пролетарские «сотни» так и не вышли на улицы немецких городов. Исключение составил лишь Гамбург, куда приказ ЦК КПГ не доставили во время. Там коммунисты и левые социал-демократы, возглавленные Тельманом, в течение трёх дней, почти безоружные, вели бои с полицией и армией. Заведомо безнадёжные. И проиграли.
Через два месяца, на январском 1924 года пленуме, Зиновьев не жалел эмоций, обвинив в поражении себя и немецких товарищей. «Мы недооценили, — говорил он, — технические силы противника, который быстро развернул свои силы с 250 тысячами вооружённых сил. Он удвоил силы рейхсвера, удвоил фашистские отряды и получил до 700 тысяч… Мы недооценили эластичности и контрреволюционности германской социал-демократии. Мы недооценили всех трудностей и в результате этого приняли решение, которое не прошло в жизнь.
Коммунистическая партия Германии утверждала, что оружие есть, что они готовы и так далее, А потом оказалось, что в Саксонии только 800 винтовок. Товарищ Брандлер заявлял, что чуть ли не в руках у него большой транспорт в 200 тысяч винтовок, а потом эти винтовки попали не к коммунистам, а к социал-демократам.
Обсуждался вопрос о том, что нужно будет 15 или 10 дивизий и так далее. Мы вечером сидели в кабинете у товарища Троцкого и обсуждали стратегическую обстановку вместе с Каменевым и другими спецами. Это были в значительной степени потёмкинские деревни. Это было массовое преувеличение»{257}.
В действительности поначалу всё было не так уж и плохо, как в те дни считал Брандлер, а два месяца спустя — Зиновьев. Веймарская республика распадалась. 21 октября в Аахене провозгласили независимость Рейнской провинции. Правда, и без того находившейся под контролем Франции. 24 октября в Мюнхене земельное правительство объявило о передаче всех частей рейхсвера, расквартированных в Баварии, под командование генерала Лоссова, не скрывавшего своих сепаратистских и монархических взглядов, заодно потребовав от офицеров принести присягу на верность только себе. 25 октября в Майнце объявили о независимости Пфальца.
Казалось, германское правительство потеряло контроль над страной — ведь ему тогда не подчинялись ещё Саксония с Тюрингией, но всё же сумело удержаться. Не рухнуло только благодаря безоговорочной поддержке армии. Генерал Сект не только призвал рейхсвер сохранять верность Берлину. Добился выполнения всех своих приказов. Перебрасывая воинские части из одного конца страны в другой, с севера на юг, из центральных районов на юго- и северо-запад, сумел справиться с трудной, даже, как казалось, невыполнимой задачей. Всего за несколько дней предотвратил пролетарскую революцию. И справился лишь благодаря тому, что коммунисты и в Берлине, и в Москве напрочь забыли о главном уроке октября 1917 года. Не завоевали на свою сторону солдатские массы. О необходимости того почему-то ни разу не вспомнил никто. Даже тот, кто постоянно говорил о своём знании искусства взятия власти, постоянно напоминал о том, особенно в последнее время, — Троцкий.
…Как и было предусмотрено загодя, объединённый пленум ЦК и ЦКК РКП открылся 25 октября. Но зная об уже происшедшем в Германии — о полном крахе надежд на установление там советской власти и её скорой помощи первой в мире Стране рабочих и крестьян, так и не изменил повестки дня. Она, как и неделю назад, состояла всего из одного пункта: «О внутрипартийном положении в связи с письмом т. Троцкого». Оказалось, членов ЦК и ЦКК волновал лишь вопрос о собственной власти. Волновало — кто же станет наследником тихо умиравшего вождя, о чём знали уже решительно все они. А потому решали — сохранится ли на политическом Олимпе старая группировка или её место займёт новая? Кто победит в начавшейся схватке — Зиновьев или Троцкий?
Проблему разрешила организационная предусмотрительность ПБ. Точнее, то, что на объединённом пленуме подавляющее большинство имела группировка Зиновьева. Ничего не могло изменить, даже участия в заседаниях, доклады — помимо Пяткова и Бубнова, ещё и Преображенского, Осинского, подписавших «Заявление 46-ти». Весьма помогло властной группировке и то, что Троцкому пришлось не наступать, как он делал в письмах, а оправдываться. Объясняться».
До января 1924 года ни доклады, ни речи, ни выступления в прениях на пленумах ЦК РКП никогда не стенографировались. Потому-то и судить о том, что же произошло тогда, в конце октября 1923 года, можем мы лишь по предельно скупому протоколу, донёсшему до нас весьма мало сухих фактов.
Первое заседание открылось 25 октября, в половине седьмого вечера, и продолжалось четыре часа. Сразу же председательствовавший Каменев предложил разрешить участвовать в работе помимо членов ЦК и приглашённых официально представителей крупнейших парторганизаций промышленных центров, ещё Шляпникову — давнему выразителю особых взглядов, Крупской — вроде бы представлявшей Ленина, да довольно значительной группе подписавших «Заявление 46-ти». Тем самым ПБ попыталось избежать кривотолков о зажиме критики, об отсутствии внутрипартийной демократии.
После одобрения такого, идущего вразрез с традициями, предложения, пленум, собственно, и начал работу. С докладов, с которыми выступили Сталин, Троцкий, Преображенский, Осинский, Каменев, Рыков, Дзержинский, а от ЦКК — Ярославский и Бумажный. Но что сказали они, мы, к сожалению, никогда не узнаем.
На следующий день пленум возобновил работу в 17 часов 25 минут и продолжался, с небольшим перерывом, до 1 часа 15 минут ночи.
В прениях по докладам выступило тридцать пять человек. Двадцать два, как можно предполагать, отстаивали политику ЦК и ЦКК. Противоположную оценку высказали бывшие лидеры «рабочей оппозиции» Шляпников и Мясников (причины появления на пленуме последнего объяснению не поддаются), Крупская и, разумеется, члены группы 46-ти: член коллегии Госплана В.М. Смирнов, секретарь президиума ВЦИКа Т.В. Сапронов, замнаркома просвещения РСФСР В.Н. Яковлева, командующий войсками Московского военного округа Н.И. Муралов, ответственный редактор газет для крестьян «Беднота» и «Коммунар» Л.С. Сосновский, замнаркома путей сообщения Л.П. Серебряков, ответственный редактор центрального органа ВЦСПС газеты «Труд» В.В. Косиор, заведующий Московским отделом народного образования Рафаил (Р.Б. Фарбман), ответственный редактор издательства «Московский рабочий» И.Н. Стуков, нарком почт и телеграфов И.Н. Смирнов{258}.
Завершили же прения речи Троцкого и Сталина, которые только и были зафиксированы. Черновой, крайне неряшливой первичной записью и её отредактированным вариантом речи Троцкого, обрывочной, явно неполной — Сталина. Их сделал помощник генсека Б.Г. Бажанов. Сделал, не владея стенографией, конспективно, внося, несомненно, что-то своё в них и что-то по невнимательности упуская. И всё же дал возможность понять хотя бы суть споров, в которые вылился пленум.
Прежде всего Троцкому пришлось признать, что ему было сделано предложение войти в своеобразное узкое ПБ — вместе с Бухариным превратить «тройку» в «пятёрку», от чего он категорически отказался. Помимо того, объяснить, почему не желает иметь какого-либо дела с ЦКК. Мол, он считает этот по уставу избираемый на съездах самостоятельный орган партии «орудием секретариата ЦК во внутрипартийной борьбе». Отверг Троцкий обвинения в бонапартизме, используя для того контроль за армией. Опроверг весьма своеобразно: мешает ему занять пост руководителя ВСНХ или Госплана одновременно с постом единственного заместителя председателя СНК СССР только «еврейское происхождение». И растолковал: «В моей личной жизни это не играет роли, как политический момент это очень серьёзно».
