Разрешился и более серьёзный конфликт. Франко-германский. По требованию недавних союзников Парижу пришлось отказаться от мечты закрепить за собой в той или иной форме Рур. Согласиться вывести оттуда свои войска, только не сразу. Лишь летом следующего года. Мол, такая сложная операция потребует массу времени и средств. Действительно, эвакуация французских дивизий началась в августе 1924 года, но завершилась двенадцать месяцев спустя.
Покончили и с проблемой карликовых государств-городов, возникших как следствие Версальского мирного договора. Все они, кроме Данцига (ныне польский Гданьск), исчезли с политической карты либо в 1923 году, либо в следующем. Первой перестала существовать Мемельская область, ставшая Клайпедской. Её захватили литовские повстанцы в апреле 1923 года, объявившие о переходе контроля над ней к Каунасу, тогдашней столице Литвы. Правда, Конференция послов Антанты признала свершившееся только в январе 1924 года. Как компенсацию за присоединение к Польше ещё в марте 1922 года Виленской области, три года существовавшей как независимое государство Срединная Литва.
Стала угасать и борьба Италии с Югославией за порт на Адриатическом море Фиуме (ныне Риека), расположенный на северо-восточном побережье полуострова Истрия. Захваченного итальянскими легионерами во главе с поэтом и писателем Габриелем д'Аннуцио в сентябре 1919 года. Признанного независимым в ноябре 1920 года Раппальской конференцией представителей Италии и Югославии. Имевшего свои законы, правительство, армию, финансы и послов. Сотрясаемого внутренними распрями, соперничеством сторонников Муссолини и д'Аннуцио. Доживавшего свои последние дни — в начале 1924 года согласно Римскому договору его передали Италии
Политическая стабилизация Европы сопровождалась и финансовой. Сходила на нет инфляция, бушевавшая с 1921 по 1924 год в Польше и Венгрии, Австрии и Германии. Благодаря внешним займам и кредитам, они, хотя и медленно, выходили из кризиса без особых потрясений. Исключение составляла Германия. Там всего за десять месяцев когда-то прочная марка стала дешевле прошлогодней листвы. Если в начале 1923 года за доллар давали 7 тысяч марок, то 24 октября — 65 миллиардов. Выход нашло правительство Г. Штреземана. Оно ввело временно (как оказалось — на пять лет) параллельную дойчмарке ещё одну денежную единицу — рентную, или в просторечии «ржаную» марку. Обеспеченную закладными, облигациями и акциями крупных сельскохозяйственных предприятий, создав на их основе Рентный банк, вскоре преобразованный в Сельскохозяйственный кредитный. Тем Берлин сумел покончить за несколько дней не только с инфляцией — первоосновой народного недовольства, но и с возможностью революции.
Европа выходила из кризисов, что нельзя было сказать об СССР. Всё, что ни предпринималось Москвой в течение 1923 года, завершалось крахом. И прежде всего — попытки разжечь революцию. Если не мировую, то хотя бы европейскую.
Не удалось восстание пролетариата в Германии. То же произошло в Болгарии, где 22 сентября крестьяне поднялись на борьбу с захватившей ещё 9 июня власть крайне правой Народной партией, созданной А. Цанковым. Совершившей при поддержке армии государственный переворот, в ходе которого был разогнан парламент и убит законный премьер А. Стамболийский, лидер победившего на демократических выборах Болгарского земледельческого союза, выражавшего интересы большинства крестьнства. В те дни компартия Болгарии, «многие годы ориентировавшаяся, по словам Зиновьева, на мирную пропагандистскую работу»{263}, не поддержала своего, согласно коминтерновской теории, союзника. Лишь позже, когда вооружённое восстание охватило весь северо-восток страны, Москва попыталась воспользоваться удачной для неё ситуацией. 27 сентября ПБ приняло решение направить в Варну на миноносце из Севастополя большую, до 120 человек, группу болгарских коммунистов, имевших боевой опыт, полученный в годы гражданской войны{264}. Но именно в эти дни крестьянское восстание уже было подавлено.
Ещё более неудачная история произошла в Польше. Там правоцентристское правительство Витоса, очень серьёзно обеспокоенное положением в Германии, где к власти вполне могли прийти сторонники реванша — либо коммунисты, которым необходим был «мост», связавший бы их с Советской Россией, либо нацисты, не примирившиеся с потерей восточных территорий, 31 октября «на всякий случай» ввело в стране чрезвычайное положение и объявило о создании военно-полевых судов. Такими мерами попыталось заодно остановить забастовочное движение, ширившееся с каждым днём.
Несмотря на столь недвусмысленное предупреждение, компартия Польши призвала пролетариат к решительной борьбе, для чего начать 5 ноября всеобщую забастовку. Однако рабочие не вняли коммунистам и вернулись на фабрики и заводы, на железную дорогу и в шахты. Повсюду, за исключением Кракова. Только там, в древней столице, 6 ноября у Дома профсоюзов начали собираться огромные толпы. Они неожиданно умело оттеснили полицию, вызванную для восстановления порядка, и начали разоружать солдат, прибывших на помощь полиции. Два дня город находился во власти восставших, вынужденных прекратить борьбу только после того, как оппозиционная Польская социалистическая партия, оказавшаяся слишком уж причастной к событиям, заключила соглашение с правительством о восстановлении в Кракове спокойствия.
И всё же Краковское восстание Коминтерн, громогласно объявивший своим деянием, не смог занести в актив. Как позже выяснилось, инициативой коммунистов воспользовались их противники — сторонники незадолго перед тем вынужденного уйти в отставку сначала с поста Начальника государства, а затем и начальника Генштаба и даже председателя Узкого военного совета маршала Пилсудского. Именно они использовали народное движение, чтобы отстранить от власти правительство ненавистных им национал-демократов и крестьянской партии Пяст. Вернуть своего вождя и кумира в Варшаву. В президентский дворец. Не случайно же буквально в канун Краковского восстания не кто-либо, а именно они, пилсудчики, бросили боевой кличь: «Шашки к бою!».
Пожалуй, единственным утешением для Москвы могло послужить известие о подавлении путча баварских нацистов, считавшихся руководством Коминтерна самыми опасными противниками коммунистов.
Около одиннадцати часов утра 9 ноября — в день провозглашения Германии республикой, не слишком большая колонна штурмовиков, возглавляемая генерал-фельдмаршалом фон Людендорфом (в годы мировой войны фактически командовавшим Восточным фронтом), Гитлером, Герингом, Розенбергом, Штрайхером и другими главарями нацистов, объявивших накануне о «смещении» баварского премьера Книллинга и его и правительства, да ещё и о том, что отныне канцлером стал Гитлер, начала шествие от окраины Мюнхена к центру города. Около полудня достигла Одеонплатц. Там, у Триумфальной арки в память героя Тридцатилетней войны маршала Тилли, её встретила полиция. Потеряв четверых, но зато убив пятнадцать путчистов, она быстро восстановила порядок в столице Баварии. Ну, а главари нацистов, в том числе и Гитлер, вскоре оказались за решёткой.
Глава первая
В те дни руководство РКП отлично понимало, что партия, победившая в Октябре, устоявшая в гражданскую войну, распадается. Опасалось вполне обоснованно — а не последует ли распад общества, а вслед за тем и страны. Во второй раз, который неминуемо стал бы последним. И всё же пошло на теперь уже открытую дискуссию с теми, кто и развязал междуусобицу. Но почему-то не о том, как скорее выйти из кризиса и нужно ли расставаться с НЭПом. Нет, об ином. Заведомо выигрышном лишь для Троцкого со сторонниками — о внутрипартийной демократии. Хотя так произошло далеко не сразу.
Всего через неделю после окончания пленума ПБ намеревалось привлечь внимание партии к наиболее важному в тот момент. К экономике во всех её аспектах. Потому-то передовица номера «Правды» от 1 ноября — «Задача дня» и поставила вопрос: «По каким линиям нужно вести борьбу в первую голову?». И тут же сформулировала чёткий ответ.
«Во-первых, — объясняла передовая статья, — укрепление нашей собственной промышленности, тех государственных социалистических оазисов, которые у нас есть.
Во-вторых, борьба с вырождением НЭПа.
Из того, что мы даём известную на данной стадии развития необходимую свободу частной капиталистической инициативе, вовсе не следует, что мы должны терпеть всякую спекулянтскую вакханалию или что мы должны отказаться от того, чтобы заставить буржуазию путём разного рода государственных мероприятий вкладывать свой капитал в производительные отрасли народного хозяйства. Из политики НЭПа отнюдь не следует, что мы должны отказаться от борьбы с излишней роскошью и соответствующей “экономической политикой” буржуазии…
