Горячо выступил маршал Жуков — вероятно, после предварительной консультации со Сталиным. Обнародовал данные нашей разведки, заявив о том, что англичане нагло попирают Декларацию союзников о поражении Германии, подписанную 5 июня 1945 года, предусматривающую полное и повсеместное разоружение немецких войск. В своей зоне оккупации англичане сохраняют крупные контингенты всех родов и видов фашистских вооруженных сил: пехоту, артиллерию, танки, авиацию, военно-морской флот. У них не только прежнее оружие, но и звания, и награды. Армейская группа «Норд» более двухсот тысяч личного состава. Только в провинции Шлезвиг-Гольштейн находятся около миллиона немецких солдат и офицеров, не переведенных на положение военнопленных, им выплачивается денежное довольствие, с ними проводятся занятия по боевой подготовке. Таких фактов множество. А против кого все это направлено? Против нас, разумеется. И надо ли ждать, пока немецкие войска полностью оправятся под защитой коварного британского льва?
После выступления Жукова все с особым напряжением ждали, что скажет Сталин. Момент был ответственный. А Иосиф Виссарионович спокойно, может быть, даже с подчеркнутой будничностью заговорил о том, что мы будем продолжать переброску некоторой части наших войск на Дальний Восток, как и обещали союзникам. Мы продолжим демобилизацию самых старших возрастов, заменяя их подготовленной молодежью. Будем укреплять на Западе не только свои силы, но и силы наших друзей, в первую очередь воинские формирования Польши, Чехословакии, Югославии… Затем Сталин плавно перешел к самому главному:
— У нас хорошие войска, товарищи. У нас умелые полководцы. Но мы обязаны соблюдать дух и букву соглашений с союзниками. Хотя наши упрямые генералы готовы немедленно дойти до Мадрида. — Улыбнулся и, выдержав паузу, продолжил: — Вы хотите наступать. Это хорошо, что наступательный порыв не угас. Здесь говорили о Ла-Манше. Да, мы можем стремительным броском дойти до Ла-Манша, основная проблема не в этом. Проблема в том, что к востоку от Эльбы мы освободители своего народа и народов Европы. А за Эльбой мы будем выглядеть захватчиками, поработителями. Нас не поймут ни в своей стране, ни в других странах. Нас спросят: зачем нужна новая война? И мы не можем начать ее, пока не найдем убедительного ответа на этот, самый важный вопрос.
— Разрешите, товарищ Сталин, — вскочил Жуков. — Значит…
— Это значит, товарищ Жуков, что решение откладывается. По крайней мере, до предстоящей встречи руководителей трех союзных держав. До полного выяснения обстановки.
3
24 июня 1945 года — Парад Победы на Красной площади. Самый великолепный парад в истории человечества! Случались, вероятно, смотры-парады более крупные по размаху, по количеству участников, может быть, даже лучше организованные, с более четким прохождением войск, специально вымуштрованных для такой цели. Но тот наш торжественно-строгий парад отличался от всех других особым душевным подъемом, праздничным ликованием. По Красной площади шли настоящие победители, в долгой и жестокой борьбе одолевшие самого мощного врага всех народов, вернувшие землянам надежду на мирную жизнь. По указанию Верховного главнокомандующего, в параде участвовало 10 сводных полков наших фронтов, полки Наркомата обороны, военно-морского флота, а также военные академии, училища, части Московского гарнизона, различная боевая техника. Каждый сводный полк формировался из пяти батальонов двухротного состава по 100 человек в каждой роте. Плюс 19 командиров, плюс знаменщики. Получалось в полку по 1059 солдат и офицеров, прибывших с фронта, и еще 10 запасных на всякий случай. За пешими парадными «коробками» двигалась артиллерия, представленная разными калибрами, в том числе самыми мощными, еще недавно дробившими на полях сражений броню фашистских «фердинандов», «пантер», «тигров» и прочего зверья. Потом легендарные «Катюши». Потом замечательнейшие наши танки «Т-34» и «ИС». А оркестр играл для каждого сводного полка особый марш, музыка гремела, заглушая даже грохот гусениц и рев моторов, будто в оркестре было не 1400 человек, а тысяч этак с десяток! И ни пасмурное небо, ни мелкий дождик — ничто не могло испортить в тот день нашего прекрасного настроения.
Впечатления колоссальные. Но у каждого, естественно, свои. Кто-то особенно запомнил, как под дробь барабанов падали к подножию ленинского мавзолея штандарты разбитых гитлеровских армий. Кто-то любовался четкими шеренгами наших героев. Кто-то восхищался танками. А внимание моих дорогих женщин привлекло нечто иное. Я не мог без улыбки слышать многократно повторенные воспоминания Анны Ивановны о том, что на гостевой трибуне она оказалась «почти рядом» с прославленным певцом Иваном Семеновичем Козловским, смотрела на него, на жену артиста, на их маленьких дочерей. А вот кульминацию торжества — швыряние на брусчатку штандартов — она попросту не заметила. Потом в кинохронике посмотрела.
Еще больше удивила и насмешила меня моя дочь, девушка уже достаточно взрослая, в студенческом возрасте. Никогда раньше не проявляла она интереса к лошадям, хотя и на довоенных парадах конницу видела, и в манеж я брал ее с собой несколько раз, и даже на конный завод, гордость Семена Михайловича, ездили вместе с Буденным. А тут ее буквально потряс Георгий Константинович Жуков, принимавший парад, командовал которым Константин Константинович Рокоссовский. Как выехал Жуков из Спасских ворот на высоком, с лебединой шеей, рафинадно-белом красавце коне под мелодию «Встречного марша Советской Армии», так больше и не спускала с них глаз. И конь, действительно, был прекрасен, и сам Георгий Константинович, опытный кавалерист, будто влит в седло со своей прямой горделивой осанкой. Он и Рокоссовский, отрапортовавший Жукову о готовности войск, представляли абсолютно синхронную, слаженную пару. Вполне естественно. Еще осенью 1924 года начали они учебу на кавалерийских курсах усовершенствования комсостава при Высшей кавалерийской школе в Ленинграде. В одной группе с такими опытными наездниками, как Еременко, Чистяков, Баграмян. Оба увлекались выездкой молодых лошадей, фигурной ездой, преодолением препятствий. В этих и в других видах конного искусства всегда были первыми. А за двадцать минувших лет почти не утратили ни формы, ни мастерства: любо-дорого было смотреть! Дочка моя так нагляделась, что вскоре записалась в конноспортивную школу и тренировалась там года два, пока не отвлекли другие дела-заботы.
Позволю себе несколько фраз о коне Жукова: в бою, в походе, на параде всадник и конь неотделимы — успех общий и неудачи тоже. Среди некоторых военных бытовало мнение о том, что Верховный главнокомандующий маршал Сталин сам якобы намеревался принимать Парад Победы — после смерти Иосифа Виссарионовича даже в печати это мелькнуло. Вместе с Власиком и сыном Василием побывал, дескать, Сталин в манеже, намереваясь объездить, приучить к себе белого скакуна. Однако конь просто не понимал, чего хочет неумелый всадник, чего добивается хаотичными действиями. Повод натянут — значит, стой на месте. А зачем при этом бьет ногами в бока, толкает вперед?! Разозлился и понес самолюбивый конь мешковатого седока по кругу, приплясывая и подкидывая задом. Тот и повод бросил, и в гриву вцепился, но удержаться не сумел. Дважды скинул конь Сталина на опилки манежа. Иосиф Виссарионович ушиб плечо, голову и от дальнейших попыток отказался.
Откуда такие подробности? От сынка, от Василия. Он, оказывается, по секрету рассказал об этом Жукову и, возможно, еще кому-то. Известно, какие секреты у подвыпившего человека, тем более у такого выдумщика, как Василий Иосифович. Слух, в общем, пополз. Более того, Жуков, оказывается, вставил этот эпизод в рукопись своих воспоминаний: в книгу он не вошел, но рукопись-то осталась, ее цитируют.
О желании принимать Парад Победы самолично Иосиф Виссарионович никогда не говорил мне, о приключениях в манеже не рассказывал. Сомненье вызывает вот что. Будучи одним из создателей Красной конницы, в том числе Первой Конной армии Буденного, а затем и казачьих формирований, сам Иосиф Виссарионович тяги к седлу не имел. Я просто не представляю себе его верхом на коне. Из средств транспорта он предпочитал поезд, автомашину, сани, в крайнем случае тарантас или телегу, но никак не верховую езду. И, уж конечно, понимал, что овладевать конным искусством в шестьдесят пять лет не самое подходящее время. Тем более не для прогулки по тихим полям да рощам, где конь не будет пугаться и шарахаться, а для того, чтобы гарцевать на площади при громе оркестра, раскатах «ура!», резких командах. Даже не всякому джигиту доступно владеть и управлять в такой обстановке конем. Ну и еще. Пожилой человек дважды грохнулся с седла, причем на скаку, и при этом не получил ни переломов, ни вывихов, ни синяков? Странновато.
