как оскорбили слуг хана? А ты, дерзкий, отвори калитку и повтори свои слова при свидетелях.
Толпа стала прижиматься к стене мечети, подальше от скандала. Высунувшийся из калитки караульный, не дожидаясь дальнейших неприятностей, кинулся отворять ворота суда. На ходу он оправдывался:
– Никого же нет. Ни кади, ни писцов, ни стражников. Без них я не могу отворять.
– Где схваченные вчера сказочник Бахрам и его воспитанница?
– Не знаю! Я же не писец и не кади, простой охранник. На службу пришёл утром. У меня и ключей от тюрьмы нет.
– Покричи через окошко.
Из холодного мрака тюремного подвала отозвался недовольный голос:
– Нет здесь твоего Бахрама. Увели утром ни свет, ни заря.
– Куда увели?
– А мне почём знать? Может выпустили по случаю праздника?
Зато из глухого чулана позади суда отозвалась Феруза. Злат с сожалением осмотрел висящий на двери дорогой замок.
– Ключа у тебя, конечно, нет.
Охранник только развёл руками. Стражник позади наиба уже вытаскивал из-за ремня на боку узкий боевой топор.
Девушка с ужасом смотрела на людей, вошедших в её тёмную каморку, сбив замок. Стражник грубо схватил её за руку и вытащил на свет.
– Перед тобой наиб эмира Сарая, слуга великого хана Узбека, да продлится его царствование!
– Подождите меня во дворе, – обратился к своим спутникам Злат. Оставшись с девушкой наедине, продолжил уже совсем другим, мягким голосом, – Что случилось, красавица с тобой и твоим дедушкой? Как вы оказались в этом месте, где так не любят сказок?
Он улыбнулся. Девушку это приободрило.
– Вчера вечером к нам пришла стража и обвинила меня в краже драгоценностей.
– Не торопись. Что за стража, каких драгоценностей?
– Днём меня звали в баню рассказывать сказки. Потом мне заплатили и я ушла. А едва дошла до дома, как пришли стражники и сказали, что у одной из женщин пропали драгоценности. Полезли в сундук и нашли. Меня забрали и привезли сюда. Сказали, что женщина опознала свои драгоценности, и я буду наказана за кражу.
– А Бахраму что сказали?
– Там в сундуке оказались ещё деньги и драгоценности. В их утаивании обвинили его.
– Теперь скажи мне, только честно, что ты сама про всё это думаешь?
– Я только сегодня утром открывала этот сундук. Ни денег ни драгоценностей в нём не было.
Феруза заплакала.
– Успокойся. Поедешь со мной. В ханском дворце пока ты будешь в безопасности. Здесь тебя оставлять нельзя. К сожалению, начать разбираться в этой истории можно будет только завтра. До полудня все будут в мечети, потом разбредутся праздновать. Не буду же я тревожить главного шафиитского кади за праздничным столом. Писцов по домам ловить тоже смысла нет. Меня беспокоит только куда делся старый Бахрам.
Они вышли во двор. Злат подозвал охранника:
– Сегодня же, после праздничного намаза, попроси кого-нибудь передать Садреддину, чтобы он срочно явился в Диван-яргу.
Охранник кивнул. Кивок явно не понравился наибу и он коснулся рукой пайцзы на своей груди:
– Знаешь, что здесь написано? «Кто не повинуется – умрёт».
Охранник согнулся в земном поклоне.
– Обязательно передай Садреддину наш разговор. И скажи, лучше быть судьёй, чем свидетелем. А тем более свидетелем, чем обвиняемым. Так что пусть прихватит с собой Бахрама и все улики по его делу.
Про Ферузу он даже ничего не сказал. Только молча дал знак охраннику посадить её на свободную лошадь. Когда кавалькада гвардейцев пересекала площадь вслед ей повернулись едва не все головы собравшихся возле мечети. Злат поехал стремя в стремя с Ферузой.
– В какой бане всё это случилось?
– Прямо в этом квартале. За базаром.
– Рассказывай поподробнее и поинтересней. Ты же сказочница. Неужто не можешь рассказать правдивую историю?
– Я сидела в лавке на базаре. Там у москательщика дочь моя хорошая знакомая, я к ней часто захожу. Многие здесь знают, что я в этой лавке часто сижу и за мной сюда присылают. Вчера тоже, зашёл мальчик из бани, сказал, что женщины там собрались и меня зовут. В бане я была недолго. Рассказала пару историй, мне заплатили и велели идти.
– Кто на тебя жалобу подал?
– Хадича. У неё муж шёлком торгует. Больше про неё ничего не знаю.
– Заплатил тебе кто?
– Минсур. Она в черкесском квартале живёт. Вдова вроде.
– Вроде… Когда ты пришла она там уже была?
– Да.
– Бахрам в это время где был?
– В городе где-то. Мы с ним вместе пришли. Он пошёл к большому базару. Вернулся, когда я уже дома была. И стражники.
На улицах Сарая уже становилось безлюдно. Во всех мечетях начался праздничный намаз.
– Стражники прямо вслед за тобой приехали?
– Они пешком пришли. Сказали на меня старосте рынка подали жалобу, что я украла украшения. Стали обыскивать дом. А что там обыскивать? Постель и один сундук. Открыли крышку. Там мешок ковровый. Повели меня к кади. Тот велел Хадиче описать подробно, что у неё украли, а вещи ей не показывал. Потом разложил вперемешку те, что были похожи по описанию и велел выбрать. С ней свидетельница была, которая подтвердила, что это её украшения. Потом меня спросили, чьи остальные украшения. Я сказала – не знаю. Тут один говорит, смотрите, на кошельке тамга. Кади велел меня запереть и что дальше было не знаю. Пока дедушку не привели.
– Долго ждать пришлось?
– Уже солнце садилось. Меня снова привели в ту комнату, где кади сидел, там уже дедушка был. Спросили снова, откуда у меня украшения и деньги? Я сказала, что утром их в сундуке не было. Дедушка сказал, что в этот сундук вообще неделю не заглядывал. Потом засмеялся. Если бы, говорит, знал, что у меня полный кошель серебра под лавкой, неужели потащился бы по жаре в город. Да ещё в Рамазан, когда народ по харчевням мало ходит. Ему сказали, что я поймана на краже и изобличена при свидетелях. Мне теперь руку отрубят.
Губы девушки задрожали. Злат ободряюще засмеялся:
– На испуг брали. Уж кто-кто, а кади то знает, что кражей считается только хищение из закрытого места. Из дома, из сундука. А в бане нужно самому лучше смотреть за вещами. Так что ручке твоей, красавица, ничего не угрожает. За такой проступок полагается куда более мягкое наказание. А вот куда делся Бахрам? Сказали, что его увели куда-то на рассвете. Странно. Такое распоряжение мог дать только сам Садреддин. А вот, кажется, и наша красотка нашлась.
Они уже выехали на дворцовую площадь, и на том месте, где недавно Злата поджидал толстый Маруф, теперь молчаливо возвышалась другая фигура. К удивлению Ферузы, это была не женщина. Их поджидал высокий мрачный мужчина в черкесской папахе.
XXXI. Упорхнувшая птичка
Черкес с достоинством поклонился, но не издал ни звука. Злат засмеялся:
– Судя по твоему напыщенному виду, новость у тебя хорошая. Где?
– У себя дома.
– Не будем терять времени. Слишком сильно я жаждал этой встречи. А ты, красавица, – повернулся он к Ферузе, – подождёшь меня здесь. Под охраной.
Наиб подозвал стражника у ворот и указал на девушку:
– Заприте в моей каморе и поставьте караул. Никого не подпускать. – потом поправился, – Кроме моего помощника из медресе. Он подойдёт попозже.
– Ты что же пешком пришёл? – поворотился Злат к черкесу.
Оказалось осторожный староста оставил коня в переулке за углом. Чтобы не привлекать лишнего внимания. Наиб со своим маленьким отрядом тоже поспешил убраться от сотен любопытных глаз людей, заполнивших площадь со стороны главной мечети. Весь город уже который день судачил на всех базарах о леденящих кровь убийствах, таинственном исчезновении сокольничьей дочки и загадочном происшествии со свиной ногой. Все понимали, что неспроста сам помощник эмира помчался куда-то с утра в полном облачении в сопровождении ханской стражи. Сарай ждал новостей.
– Вернулась домой? – поинтересовался Злат, когда они скрылись за углом от любопытных глаз.
Черкес, легко вскакивая в седло, отозвался не поворачивая головы:
– Привезли. Наши люди заметили её в тот же день на базаре в персидском квартале. Она там в бане сидела с бабами. Просто
