беспристрастно, словно нанимала горничную”.
“Вы отправитесь в Женеву, – сообщила Бригитта, передавая ему десятифунтовую банкноту. – Там с вами свяжутся и дадут дальнейшие указания”.
Ее следующие слова, казалось, были позаимствованы прямиком со страниц второсортного шпионского романа.
“В четверг на следующей неделе вы должны ждать в Женеве на улице у Главпочтамта ровно в полдень. Наденете белый шарф, в руке у вас будет кожаный ремень. В полдень к вам подойдет женщина с авоськой, в которой будет зеленый сверток. Она скажет по-английски: «Где вы купили такой ремень?» Вы ответите: «Я купил его в скобяной лавке в Париже». А потом спросите, где можно купить апельсин, как у нее, а она ответит: «Я вам его отдам за английский пенни»”.
Глава 12. “Кротовый холм”
Урсула поселилась в живописнейшем месте Швейцарии. Маленький крестьянский домик в горах над Женевским озером неподалеку от деревни Ко-сюр-Монтрё стоял посреди одного из самых величественных пейзажей в мире. “Простиравшиеся перед нами луга спускались к лесу, а лес – к долине, где сверкало озеро и лента Роны”, – писала Урсула. Альпы величаво возвышались вдали, сочные пастбища за домом вели к поросшей соснами горной гряде у вершины Роше-де-Нэ. Ближайшие соседи – фермер и его жена – жили в четверти мили от дома. Узенькая тропинка вела к деревне Ко, откуда к Монтрё и озеру спускалась извилистая дорога. По ночам из хлева в задней части дома слышалось тихое коровье дыхание. По вечерам Урсула играла с Мишей в лото, Нина причесывала куклу, а Олло, напевая, шила. На закате Урсула стояла у открытого окна, наслаждаясь умиротворением. “Было прохладно. Я повидала много стран, городов, селений, квартир, гостиниц, пансионов, но никогда прежде и никогда впредь мне не доводилось жить посреди столь чудесного пейзажа”. Объявление об аренде дома она увидела в витрине женевского бюро недвижимости: казалось, здесь можно надежно укрыться от рушащегося мира.
Жаргонное употребление слова “крот” для обозначения шпионов распространилось лишь в 1960-х годах, но для современного уха название крестьянского дома представляется как нельзя более подходящим: La Taupinière, “Кротовый холм”.
По ночам, когда все спали, Урсула собирала свой приемопередатчик из деталей, купленных в скобяных лавках Женевы, Веве и Лозанны: ключ, антенну с “банановым” штекером и две тяжелые батареи, “каждая размером со словарь”, она хранила на сеновале. Под самой нижней полкой встроенного бельевого шкафа на винтах крепилась доска, а за ней оставалось пространство, где можно было спрятать собранное оборудование. Просверлив два маленьких отверстия в фанерной перегородке и продев через них провода, Урсула могла использовать передатчик, не доставая его из шкафа. В отключенном состоянии отверстия маскировались деревянными заглушками, напоминавшими сучки дерева. Спрятанный таким образом передатчик мог не привлечь внимания “при поверхностном обыске”, но Урсула знала: “если бы радиосигнал отследили, не спасло бы даже самое надежное укрытие”.
Урсула придвинула большую деревянную кровать к шкафу, “чтобы ей видны были горы” и можно было связываться с Москвой, сидя в постели.
29 сентября 1938 года, ясной прохладной ночью, идеальной для радиосвязи, Урсула впервые испытала свой самодельный передатчик. В 23:20, наладив связь на частоте 6,1182 МГц, она отстучала свой позывной и краткое сообщение – шесть “групп” по пять цифр в каждой. Сообщение она представляла себе в виде падающей звезды. “Со скоростью света мои цифры проносились по небу, мимо месяца, и приходили туда, где их ждали, помогая товарищам и придавая им сил”. В 1500 километрах, на принимающей станции в Дымовском лесу рядом с польско-украинской границей, радист Красной армии принял сигнал, послав в ответ краткое подтверждение. Из Дымовки новости о том, что Сонин передатчик исправно работает, передали в Центр – майору Вере Поляковой, отвечавшей за разведку в Швейцарии.
Испытывая чувство невероятного облегчения, Урсула стояла у открытого окна: “Облокотившись на карниз, я выглянула на улицу. Было очень тихо, и даже ночной воздух пах лесом и лугами”.
Не в силах заснуть от избытка адреналина, она часами не смыкала глаз, потом включала транзисторный радиоприемник и настраивала его на Би-би-си, тихо, чтобы не разбудить всех в доме. В ту ночь после новостей ей было уже не до сна. “Британского премьер-министра чествуют как «посланника мира в Европе» после подписания пакта о ненападении с Германией…” Мюнхенское соглашение позволило нацистской Германии аннексировать Судетскую область Западной Чехословакии в обмен на гарантии мира, которые вскоре будут нарушены. По словам Урсулы, этот договор “открыл двери экспансионистским замыслам Гитлера”. Приближалась война.
“Выпороть бы его его собственным зонтом, – заявила Ольга Мут, когда Урсула рассказала ей наутро о подписанном Чемберленом соглашении. – А что будет с нами, если Гитлер захочет захватить и Швейцарию?”
С каждым днем поступали все более тревожные новости. В Испании “мюнхенское предательство” лишило республиканцев последней надежды на антифашистский альянс, сломив их боевой дух. Войска Франко стремительно продвигались, а победа националистов в Битве на Эбро ознаменовала фиаско Испанской республики и бойцов интербригад. “Как же я хотела быть там, с ними, – писала Урсула, – а не здесь, на моем собственном фронте, с двумя детьми, пожилой няней и двенадцатью коровами”. Фашизм подступал со всех сторон. Урсула с ужасом прочитала о событиях 9 ноября, когда нацисты устроили кровавую расправу, известную как Kristallnacht – Ночь разбитых витрин. Они уничтожали еврейские лавки и синагоги, убивали и арестовывали евреев. В The Times сообщалось: “Никакие старания иностранных пропагандистов очернить Германию в глазах всего мира не сравнятся с явленным накануне позором – поджогами, избиениями, подлыми нападениями на невинных безоружных людей”. Созданный отцом Роберта Банк Кучински, источник их благосостояния в прежней жизни, был конфискован и немедленно “ариизирован”. То же самое произошло и с “Ульштейном”, еврейским издательством, где Урсула работала в 1928 году: отныне оно будет штамповать гитлеровскую пропаганду и нацистскую газету Das Reich.
Со склона Кротового холма в швейцарских горах Урсула писала родителям в Лондон: “Настроение у нас, как и у вас, упало до нуля”.
Прохлаждаясь под бодрящим осенним солнцем у здания женевского почтамта, Александр Фут мысленно посмеивался: в тот день, похоже, все швейцарские домохозяйки купили к обеду по апельсину. У него не было четкого представления о том, что именно ему придется делать в Швейцарии. В поезде ему приходила в голову мысль, что его могли втянуть в контрабандные перевозки на черном рынке или отвели ему “роль спасителя заключенных из Дахау, как в «Алом первоцвете»”. Дело явно было подпольное, незаконное и созвучное его левацким взглядам, и Фута это вполне устраивало. Но сейчас, присматриваясь ко всем проходящим мимо женщинам, в белом
