привязанности Олло к ее дочери доли одержимости. С Мишей няня была чрезвычайно строга. Ольга Мут знала, что Урсула часто работает допоздна по ночам, посылая радиограммы при помощи передатчика, спрятанного в нижней части бельевого шкафа. Когда Урсула, измученная и невыспавшаяся, выходила к завтраку, Олло отправляла ее обратно наверх. “Я вижу, как долго у тебя в комнате горит свет… Ложись, я послежу, чтобы дети не шумели”. В те дни их сообщничество было уже более откровенным. Урсула даже обсуждала с Олло, что следует делать в случае обыска. “Если что-то случится, ты ничего не видела и не слышала, так и повторяй”.
Как и в доме детства Урсулы, соперничество между матерью и няней было негласным, но напряженным. Олло считала, что лучше справляется с материнскими обязанностями, намекнув даже однажды Урсуле, что шпионаж сказывается на ее родительском долге. Ошеломленная Урсула огрызнулась: “Предлагаешь мне отказаться от работы из-за детей или от детей из-за нелегальной работы? И то и другое совершенно исключено”. Олло задела ее больное место. Когда Урсуле требовалось послать радиограмму или отправиться на встречу, она переставала быть матерью и, как и ее собственная мать по совершенно иным причинам, поручала свои обязанности Олло. Урсула обожала своих детей, но порой испытывала облегчение, что, ненадолго оторвавшись от роли матери, может снова стать разведчицей. Работа не была для нее важнее детей, но она верила, что сможет совместить семью со шпионской карьерой.
В ту зиму Фут обосновался в Мюнхене, в меблированной квартире по адресу: Элизабетштрассе, 2. Студент университета и офицер СС по имени Ойген Лар согласился давать ему уроки немецкого языка и с радостью познакомил Фута с другими нацистами. Согласно инструкциям, Фут купил книгу, написал невидимыми чернилами адрес и отправил ее на Лоун-роуд. Правда, он забыл указать номер страницы, содержавшей послание, вынудив Бригитту “перемазать йодом весь том в поисках тайнописи”. После этого он себя не утруждал. В роли эксцентричного зажиточного британского туриста у него было “достаточно карманных денег и мало дел, если не считать развлечений” – а уж в них он знал толк.
Фут питался только в ресторанах. Однажды, подыскивая место для обеда, он оказался в “Остерии Бавария” на Шеллингштрассе, где предлагалось приличное комплексное меню. Фут уплетал жаренную во фритюре треску с Kartoffelsalat, когда “у дверей внезапно все засуетились и в помещение размашистыми шагами вошел Гитлер”.
По случайному стечению обстоятельств Фут оказался в любимом ресторане фюрера, принадлежавшем его бывшему однополчанину, с которым они вместе воевали в Первую мировую. Гитлер всегда ел в заднем флигеле, отделенном от остальных посетителей тонкой деревянной перегородкой, на которой крепилась вешалка. Как правило, он приходил в сопровождении своего адъютанта, обергруппенфюрера Вильгельма Брюкнера, и нескольких помощников. Как большинство тиранов, Гитлер был привередлив в еде и всегда заказывал одно и то же: “Яйца под майонезом, овощи, макароны, фруктовый компот или тертое яблоко и воду «Фахингер»”, хваленую лечебную минеральную воду, якобы избавлявшую от желудочных хворей. Во время еды фюрер беззастенчиво пукал. Окружающие принимали это как должное. В марте 1935 года Гитлер обедал в “Остерии Бавария” с двумя сочувствующими нацизму англичанками, сестрами Юнити и Дианой Митфорд: одна была положительно сумасшедшей фанаткой Гитлера, а вторая – любовницей лидера британских фашистов Освальда Мосли. За обедом Диана восторгалась “серо-голубыми глазами” Гитлера, “столь темными, что они часто казались карими и непроницаемыми”. Год спустя она вышла замуж за Мосли в берлинском доме Йозефа Геббельса, и Гитлер был в числе приглашенных.
Фута позабавило, что он оказался в столь одиозной компании. Взяв привычку регулярно обедать в этом ресторане, он заметил, что, приезжая в Мюнхен, Гитлер бывал здесь до трех раз в неделю. “Этот пустяк, – писал Фут, – приведет в дальнейшем к удивительным последствиям”.
Новая встреча Фута с Урсулой, как и планировалось, состоялась у почтамта в Лозанне. Соня до сих пор не вдавалась “в излишние подробности” его роли, однако ее финансовая щедрость сполна компенсировала любые сомнения: теперь он был принят на службу, рассказала она, с жалованием 150 долларов в месяц плюс расходы, а взамен от него требовалось составлять рапорты о “политическом и экономическом положении в Германии”. Еще более заманчивым оказалось обещанное вскоре знакомство с “новым коллегой”. Вместе им предстояло разработать “вариант подрывной операции и держать его про запас, пока директор не даст добро”.
Получив не слишком много сведений, зато неплохо пополнив свой кошелек, Фут вернулся в Мюнхен, где “до сих пор множество туристов купалось в сумерках европейского мира”, не подозревая о нависшей угрозе. “Как я мог судить по разговорам с приятелями из СС и по всему, что наблюдал своими глазами, запуск военной машины и объявление войны были лишь вопросом времени”.
Руди Гамбургер приехал в Швейцарию попрощаться. Завершив двухмесячный курс радиотехники в Париже, он рвался обратно в Китай, чтобы приступить к самостоятельной разведке на Советский Союз. Москва наконец-то удовлетворила его просьбу: он получил указание отправиться из Марселя в Шанхай в сопровождении возвращавшегося в Китай старшего офицера РККА в этом регионе, который должен был взять подпольную работу Руди под свой контроль.
Этим офицером был Йохан Патра.
Оба оказались, мягко говоря, в незаурядной ситуации. Йохану предстояло работать бок о бок с мужчиной, ставшим его стараниями рогоносцем. Руди же пришлось бы выполнять указания бывшего любовника жены и биологического отца дочери, которую все приписывали ему самому. Пусть Центр и не славился чуткостью, но даже несгибаемый Умар Мамсуров проявил снисходительность, уточнив у Гамбургера, готов ли он работать под началом Патры. По словам Урсулы, “великодушный и принципиальный Руди был высокого мнения о Йохане и согласился”. Гамбургер отнесся к этой ситуации философски – или только притворился философом. “Между нами не было личных неурядиц из-за его прежнего сожительства с моей женой. Как мужчины мы понимали друг друга. Что прошло, то прошло”.
Во избежание сцен Руди решил побыть с семьей всего несколько дней, но финальное прощание было крайне мучительным. Ребенком Миша был глубоко привязан к отцу и даже восемьдесят лет спустя с нескрываемой болью вспоминал тот момент расставания. “Я вспоминаю, как он прощался, обещал скоро вернуться. Мать говорила мне, что он приедет, но он так и не приехал. В этом она не была со мной откровенна. А я все ждал и ждал”. Отъезд Руди расстроил и Олло, не желавшую признавать, что браку действительно пришел конец.
Урсула проводила мужа на вокзал в Монтрё. Руди был ее первой любовью. С ее восемнадцати лет они были партнерами во всем – в браке, идеологии
