— Ладно, давай и творог, и чай, а вот булочку необязательно. Меня на булочки тоже тянет, но я терплю. Исключительно утром употребляю. А больше ни-ни. Смешно, правда?
Машка аккуратно примостилась на стул.
— Не очень, ты сколько в весе прибавила? — задумчиво съязвила Тонька.
— Нисколько, — бесшабашно ответила Машка. — Я зарядку делаю. И ем по расписанию. Конечно, не всегда удается, но я стараюсь.
Александрова заварила чай и выставила творог.
— А как знаменитый Гришка поживает?
— Давно я его не видела, но в последний раз вроде все наладилось у него. — Машка с удовольствием отпила чай. — Работает, процветает и любовь на горизонте маячит. Ты лучше мне про себя расскажи. Как работа?
— Тьфу-тьфу. У меня столько расплодилось волшебных витаминов, что даже удивительно. Могу поделиться и отсыпать. Процветаем. Скоро, наверное, всей семьей ПМЖ поменяем. Вовчику я присмотрела грандиозный подарок. Проснулся он как-то раз утречком, а под окнами Nissan Patrol, весь в ленточках и цветочках. Презент от всей души. Очень получилось симпатично и трогательно. А если говорить серьезно, то надо взяться за языки, предварительно поборов свою патологическую лень. И тогда исполнится хрустальная мечта моего детства. Европа — дом родной. Однако страну пока не выбрала, поэтому и с языком неясно. — Тонька повздыхала. — Что ты сказала о Вольском, я уже забыла?
— Гришка все-таки влюбился, есть у Андреева такое мнение.
— Здорово. В блондинку с синими очами? — Тонька пошевелила бровями. — Я рада за тебя, за Андреева и за Вольского, и за его предполагаемую любовь тоже. А главный злодей, Илларионушка? Процветает?
— Это вопрос непростой. Сложный. Смотря, с какой стороны оценивать.
— Оцени, пожалуйста, всесторонне, любопытно — страсть. — Глаза у Тоньки загорелись.
— Я, конечно, многих деталей не знаю, но живет он попеременно то во Франции, то в России. И поговаривают, что женился.
— Кто поговаривает?
— Ольга с Толиком, кто ж еще.
— Ох и достанется бедной женщине, связавшей свою судьбу с Игнатьевым. Не повезло ей. Значит, сам Илларион Егорович процветает по всем статьям.
— Не сказала бы, — мрачно отозвалась Машка.
— Почему?
— Гришка сказал, что… — Марья прислушалась к шороху. — Кто это?
— Не отвлекайся, ты продолжай, так что сказал Гришка? Наверное, соседи газету читают, стены у нас тонкие, все слышно.
— Я могу передать только приблизительный смысл его высказывания, потому что дословно мне это не под силу.
— Знаешь, Маш, если бы не наша давняя дружба, я бы уже потребовала извинений, ближе к тексту, не тормози.
— Не подгоняй, дай сосредоточиться. Вобщем, когда мы организовали все с распиской у нотариуса, все досконально обговорили, Илларион повеселел, ожил, распетушился. А Вольский на него всю дорогу с жалостью посматривал. Когда мы расстались с Илларионом окончательно, то я пристала к Гришке с расспросами. А он сначала отмахивался, а затем все-таки растолковал мне очередную теорию.
По его словам выходит, что в недалеком будущем Игнатьева ждут большие проблемы, он даже сказал о непомерно высокой цене расплаты.
— Требую уточнений. В чем заключается расплата? — выпалила Тонька.
— Не знаю, отстань. Какая тебе разница.
— Ничего себе заявление, — обиделась Александрова.
— Не знаю, какая расплата, и меня сия проблема уже не волнует. Может, он жить вечно будет и всех переживет или попадет в крутую секту, — распалилась Машка. — Я еще кое-что не рассказала. Главное. Я поняла, что мы все живем неправильно, не с тем посылом. Мы часто злимся, ругаемся, ссоримся, лжем. А потом удивляемся тому, что мир несправедлив. А мир справедлив. Он откликается. Резонирует.
Каждый человек выплескивает во внешний мир свои эмоции, чувства, мысли, слова. И соответственно этому выплеску внешний мир адекватно реагирует на каждую отдельно взятую особь. Из чего, грубо говоря, вытекает, что ежели ты нахамила кому-нибудь, то в обязательном порядке получишь порцию яда обратно из внешнего мира.
— Ну, это известная теория, по-моему, в каждой религии есть похожие постулаты. Даже в буддизме. Да и в Библии прописано: не укради, не завидуй и так далее. Все об этом знают.
— Прописано, не спорю. И знать народ знает, но не соблюдает. А стремиться надо к идеалу. Хотя бы стремиться. А мы?
— Маш, не огорчайся. Все образуется. Меня знаешь, что волнует? Ограбление у Городницкой Василисы Аркадьевны. С какой стати Игнатьев забрал щетку, тапочки, лампочки?
Машка удовлетворенно улыбнулась.
— А ты не догадываешься?
— Ни в одном глазу.
— Илларион попросил свою секретаршу, Валерию Огурцову, о помощи, сказал, что, дескать, его близкая старая родственница переезжает в другой район и надо помочь ей собрать вещи. Он не мог допустить, чтобы Валерия поняла, что он имитирует ограбление. Поверила ли ему Валерия, я не знаю, но вещи собрать помогла и начала с хозяйственных мелочей типа тапочек, зубных щеток, моющих средств и прочих личных атрибутов. Все мелочи она сложила в пакет и передала Игнатьеву. А крупные вещи они сложили у дворника. Причем Илларион объяснил, что за ними приедет машина, только чуть позже. Это был первый заход. А во второй заход он все вещи один выносил и брал, что под руки попадется.
— Действительно, воображение у него работает в режиме нон-стоп, — констатировала Тонька. — Какое счастье, что все закончилось без трагических последствий.
В дверь позвонили.
— Кто это? — удивилась Тонька и поплелась в прихожую. — Я никого не жду. Странно.
— В глазок посмотри, прежде чем открывать. — Машка подскочила к Александровой и тяжело задышала Тоньке в спину.
— Не пыхти, а то у меня внимание рассеивается, — прошипела Тонька.
— Это Гришка! — с облегчением выдохнула Александрова, обернувшись к Машке.
Подруги распахнули дверь, и Григорий Вольский вступил в дом.
— Сюрприз. Надеюсь, приятный. — Он галантно поцеловал ручку Машке, а затем и Тоньке. — Разрешите ворваться?
— Конечно, заходи. Какими судьбами? — щебетала Мария.
— Не пугайтесь, дамы, я буквально на минутку. Решил попрощаться с вами. Не угостите ли меня кофе?
— Только не разувайтесь, не надо, — волновалась Тонька.
Как его величать-то? На «вы» или на «ты»? Машкиного друга можно на «ты», но представителя Союза Девяти и вообще человека незаурядного нельзя. Только на «вы» и с придыханием.
Вольский просочился на кухню, занял самый неудобный стул и радостно воззрился на дам.
— Я прошу прощения, но в данный момент я чрезвычайно тороплюсь, поэтому позволил нарушить ваше уединение. Я попрощаться пришел, Маш, — печально сообщил Григорий Вольский.
Тонька засуетилась, уронила сначала ложку, потом нож и сахарницу.
«Как снег на голову! Или Машка знала о предполагаемом визите и просто забыла предупредить? А у меня беспорядок кругом. И пол протирала аж вчера утром, и подоконники пыльные, и вся плита заставлена кастрюлями. На голове — кошмарная косыночка в голубенький цветочек. Снять ее немедленно».
Антонина сорвала с головы платочек, скомкала и выскользнула из кухни.
«Совсем Манька от счастья распустилась, в голове одни бабочки порхают».
Почему бабочки, с какой стати? Этого объяснить себе Тонька не сумела. Поэтому бросала на Машку многозначительные укоряющие взгляды.
«Мол, подруга, совесть у тебя имеется? Почему заранее не предупредила?»
Мария безмятежно сигнализировала в ответ, что знать ничего не знала, и потому нечего валить с больной головы на здоровую.
— Гриш, ты растворимый кофе переносишь легко? — приседала Тонька перед необыкновенным гостем, переживая о кухонном бедламе.
— Переношу, — улыбнулся Гриша.
— Ты сказал, что хочешь попрощаться. Ты уезжаешь? — спросила Мария.
Вольский пригубил кофе, достал трубку, набил ее табаком, прикурил и, не торопясь, ответил:
— С некоторой натяжкой можно выразиться и так. Уезжаю, покидаю вас. Зашел попрощаться и пожелать вам всего самого доброго. Олечке передавайте мои самые теплые и искренние пожелания счастья, добра и здоровья.
— И надолго ты уезжаешь?
— Надолго.
— Решил сменить родину? — напирала Машка.
— Бог с тобой, Маруся. Просто у меня дела, и дела срочные.
Они помолчали. Тонька не посмела озвучить вопросы, которые в огромном количестве теснились в ее голове. Ей хотелось узнать о Григории как можно больше. Но она стеснялась. Ведь Вольский был другом Марии, а не Александровой.
Маша молчала, потому что внезапно поняла, что Гришка ничего им толком не объяснит и спрашивать у него: куда, зачем и почему — бесполезно.
— Ну что ж, пора. Не поминайте лихом. — Гришка поднялся, поцеловал Машку в щечку, пожал руку Тоньке и медленно побрел в прихожую.
